– И что же получаешь ты?

– Оппозицию, мой друг, вот что я получаю. Возможно, все дело в деньгах. Не стоило приучать семью к тому, что в доме может быть только один кормилец.

– Ты о том, как не пустил Эбби работать? – Хелмс улыбнулся.

История с трудоустройством Эбби произошла пятнадцать лет назад, но для семьи Уильямса не потеряла актуальности. Тогда Эбби, мать годовалых двойняшек Тома и Адама, заявила Дэйву, что больше не намерена сидеть дома. Она, мол, взрослая, независимая женщина с высшим образованием и должна начать строить свою карьеру, а он, Дэйв, пусть обеспечит мальчиков достойной няней. Оставить долгожданных близняшек на приходящую няню – об этом Дэвид даже думать не хотел, поэтому он развернул настоящую войну против горячо любимой желавшей работать жены, перетянув на свою сторону всех, начиная от родителей Эбби и заканчивая консьержем в многоквартирном доме, где они тогда жили. В итоге Эбби сдалась, отказалась от своих амбиций и осталась просто матерью и женой, но время от времени устраивала мужу «профилактические встряски» в отместку за упущенные возможности.

– Не шути на эту тему, слишком болезненно.

– Ладно, не грусти. Нельзя получить все сразу, это закон жизни, – фраза прозвучала с некоторой ноткой тоски, что не укрылось от Дэйва.

– Что, печаль заела? – сочувственно спросил он.

– С чего ты взял? – в отличие от Дэвида, Хелмс не спешил признаваться в собственных проблемах.

– Как я сказал ранее: тебя легко просчитать. Рассказывай, друг, о чем твоя дума: работа или личное?

– Если бы личное…

Хелмс тяжело вздохнул. Ему хотелось выговориться, хотелось получить поддержку, хотелось разделить свой груз с кем-то, кто не совсем в курсе «закулисных интриг высшего света», но он не мог себе этого позволить. Должность не позволяла.

– Тяжко?

– Не то чтобы очень… Просто пока все непонятно, зыбко, что ли…

– Две головы всегда лучше одной, – как всегда, в разговоре о проблемах друга Дэвид перешел на задушевный тон. – Выкладывай, о чем у тебя голова болит. Глядишь, вместе и найдем решение.

– Ты же знаешь, я не вправе обсуждать свою работу с кем бы то ни было. Даже с тобой.

– А ты и не обсуждай. Не обязательно говорить открытым текстом, чтобы найти решение проблемы. Тебе ли этого не знать? Хочешь, я сам назову то, что тебя тревожит?

– Попробуй, – согласился Хелмс.

– У тебя новая должность, сложная и ответственная. Хочется показать себя, доказать, что получил ты ее не напрасно. Хочется оставить след в истории любимой страны, и не какой попало, а такой, чтобы не стыдно было родственникам в глаза смотреть. Начало – самое главное. От первых шагов, от первых действий и решений зависит, как пойдет дело дальше. Сколько их было до тебя, директоров? Один Аллен Даллес чего стоит! Кто-то был хорош, кто-то не очень, и ты никак не решишь, какой тактики придерживаться, чьему примеру следовать, а главное, как избежать ошибок. Я верно уловил суть, Ричи?

– В целом – да, – Хелмс помедлил, прежде чем продолжить. – Слишком поверхностно, прямолинейно, но суть ты уловил.

– Есть какая-то конкретная задача, с которой ты должен справиться лучше, чем твои предшественники? – осторожно поинтересовался Дэвид.

– Задачи есть всегда, и конкретные, и абстрактные, на любой вкус, но моя головная боль не об этом, – Хелмс тщательно подбирал слова, чтобы не сказать лишнего. – Движение – вот чего сейчас не хватает вверенному мне подразделению. Копошиться в общей куче, выискивая пригодные для пищи зерна, – это не для меня. Хочется чего-то свежего, по-настоящему полезного для безопасности страны, понимаешь?

– Понимаю. – Дэвид с минуту молчал, затем выдал: – Вот что я скажу тебе, друг: не изобретай велосипед. Возьми старую, проверенную годами марку, модернизируй и катайся в свое удовольствие. Поверь, со старой моделью в новом формате ты никогда не прогадаешь!

– Старая модель в новом формате? Не слишком кардинально, – Хелмс улыбнулся, но улыбка получилась не слишком веселой.

– Подумай об этом, – повторил Дэвид и резко сменил тему: – Смотри, новый фургон подъехал, сейчас народ к нему полетит как пчелы на мед. О! Да это же сам легендарный Ален Коэн! Кстати, ваше ведомство как-то борется с такими, как Коэн? Или вы предпочитаете делать вид, что их не существует?

Ален Коэн работал редактором подпольной газеты «Оракул Сан-Франциско», одного из нескольких подпольных изданий, которые зарабатывали себе на хлеб тем, что предлагали американскому читателю иную интерпретацию официальных новостей, начиная от столичных слухов и заканчивая сплетнями маленьких городков. По сведениям ЦРУ, Коэн и еще четверо его коллег, редакторов самых ранних подпольных изданий, вынашивали план создания Синдиката подпольной прессы, который якобы должен был создать серьезную конкуренцию таким мастодонтам, как «Нью-Йорк таймс» и ей подобные. Конечно, Центральное разведывательное управление держало руку на пульсе, контролируя влияние подпольных газет на умы американцев, но Дэвиду Уильямсу Хелмс об этом сообщать не планировал.

– Пойдем послушаем, что твой «легендарный» Коэн вещает народу, – Хелмс поднялся со скамьи и пошел к фургону.

Пока друзья пересекали лужайку, вокруг фургона Коэна успела собраться приличная толпа. Коэн, в белоснежной рубашке, умело формировал из толпы организованную группу, оттесняя самых шустрых за одному ему видимую границу, оставляя в центре аккуратный круг, где его помощники устанавливали аппаратуру.

– Похоже, он здесь надолго, – прокомментировал действия Коэна Хелмс.

Коэн меж тем разогревал толпу. Одно словечко брошено пожилой даме, каверзный вопрос – солидному джентльмену, шутка студентам, пожелание приятного дня – молодой мамаше. Спустя пару минут народ на площади в буквальном смысле заглядывал в рот Алену Коэну. А тот сыпал короткими вопросами, отвечать на которые позволял весьма пространно, и практически не выдавал комментариев. У людей создавалось впечатление, что репортеру важно не столько то, о чем он спрашивает, сколько то, что ему отвечают. Открыто, пространно, честно.

«Социальные льготы малоимущим: что вы думаете о данной инициативе президента?» – обращался Коэн к молодой маме с пузатым младенцем на руках и терпеливо держал перед ее лицом микрофон, давая возможность высказаться от души. «Медицинские гарантии: как коснулись вас изменения в здравоохранении?» – Коэн переходил к пожилой паре, и та наперебой, с умиленными взглядами, рассказывала, как благодаря нововведениям президента Джонсона их подагре и артриту «поджарили хвост».

– Интересно, почему он лично командует парадом? Он ведь редактирует газету и, насколько мне известно, сам интервью не берет и репортажи не ведет? – рассматривая толпу, полюбопытствовал Уильямс.

– Возможно, сегодняшний выезд имеет особое значение, да какая нам, собственно, разница? – небрежно проговорил Хелмс.

На самом деле замыслы Коэна, как и замыслы тех, кто находился в толпе, заинтересовали его гораздо сильнее, чем он готов был показать. Натренированный глаз Хелмса сразу вычислил ребят в неброских серо-коричневых футболках. В людской массе их было не так уж много, но их вид не вязался с празднично настроенной публикой. Напряженные позы, внимательный, рыскающий взгляд и строго подобранные позиции – вот как их видел директор ЦРУ. Хелмс насчитал около двух десятков парней в футболках, тогда как блюстителей правопорядка по всей площади перед зданием Индепенденс-холла курсировало не больше дюжины. Он направился к полицейскому в чине капитана, но тут путь ему преградил Ален Коэн. Он сунул микрофон на длинном штативе Хелмсу в лицо и громко спросил:

– А каково ваше отношение к проблеме?

– Что? – машинально переспросил Хелмс. Сосредоточившись на парнях в футболках, он пропустил момент, когда Ален Коэн завел дискуссию с окружающими его людьми, и, естественно, не уловил и сам вопрос, и тему дискуссии.

– Каково ваше мнение, на чьей вы стороне? – повторил вопрос Коэн, полагая, что дополнительных комментариев не требуется.