С кухни донесся топот, в комнату ввалилась усатая женщина с вазочкой льда и подносом зеленого лука в руках.
- Лучок, лучок, лучок! - обрадованно всполошилась Саира Ы. И принялась фигурно раскладывать зеленые перышки по своей и Ленькиной тарелке.
Энергично зазвенели ложки. В мою тарелку плюхнулась жирная горка салата "Оливье".
Рыбкин поднялся, поправил полотенце и заговорил:
- В целом одобряя знаменательное решение моего друга связать себя узами брака с особой, которая сидит рядом со мной, - наверное, всю ночь заучивал по бумажке, собака! - я не могу не отметить всю важность и красоту этого славного выбора. Что за носик, что за глазки, как говорил поэт, кажется, мой друг вздумал цитировать баснописца Крылова! - короче, сказка!
Дядя Миша нетерпеливо сглотнул и зачем-то положил в фужер, до краев заполненный водкой, маленький кусочек селедки. Его примеру последовали Леха и Василек. Женщины жадно ловили Виталькины слова, словно он изливал неземную мудрость.
- Правильно говоришь, правильно, - кивал дядя Миша и алчно шевелил тараканьими усами.
- Небезызвестный Козьма Прутков как-то сказал, - Виталька краешком глаза заглянул в бумажку, спрятанную под столом, - что брак можно уподобить цепи. В корне не согласный с великим мыслителем, я хотел бы добавить от себя, что по крайней мере два звена этой цепи - золотые. Это кольца, которые украшают персты наших молодоженов!
Он ухватил мадам Еписееву за кружевную манжетку и вскинул ее руку вверх, дабы все могли убедиться в его правоте. Я тоже инстинктивно поднял руку.
- Так выпьем за то, - провозгласил Рыбкин, - чтобы вся цепь совместной жизни была такой же золотой, как первые два звена.
Виталька чокнулся с моей минералкой, залпом осушил свой фужер и, отдуваясь, сел на место.
Дядя Миша и Леха с Васильком опрокинули емкости в свои, словно от рождения приспособленные для этого дела, глотки и закусили отмоченной в водке селедкой.
- Го-о-орько!!! - неожиданно раздался дикий вопль барышни Анджелы.
Ее поддержала сестра, а потом и все остальные заревели:
- Горь-ко! Горь-ко!
Мария зарделась как маков цвет и поднялась. Я за ней. Вот они, проклятые народные традиции! Ненавижу целоваться на людях!
Я отвернулся от стола и коснулся губами уголка Машиного рта. Но мадам Еписеева засосала мои губы, как пылесос оконную шторку.
- Раз! - хором считали гости. - Два! Три...
Я попытался вырваться, но тщетно.
- На первой моей свадьбе мы дотянули до пятидесяти шести, проговорила она мне прямо в рот. - И мы развелись. Нужно обязательно перекрыть этот рекорд.
По-пингвиньи раскинув руки, я замер в нелепой позе, а гости все считали:
- Шестьдесят семь, шестьдесят восемь, шестьдесят девять...
На восьмидесяти мне все-таки удалось высвободиться. Разминая онемевшие губы пальцами, я устало опустился на стул.
- Это еще не рекорд! - удовлетворенно шепнула мне Мария. - Вот на одной свадьбе, я слышала, жених с невестой целовались полчаса...
Нет! Такого испытания я точно не выдержу! Несмотря на всю мою любовь!
- Ой, - неожиданно пискнула толстуха Викочка в голубой кофте, - а подарки-то?
Дочку активно поддержала усатая мамаша. Наступило время подарков. Мы с невестой вышли из-за стола и заняли пост у балконной двери. Гости оживленно зашуршали свертками.
Рыбкин с Ларисой преподнесли освященное оскароподобное приспособление для колки орехов. Виталька потупился, а его пассия, наоборот, засияла, как голливудская дива.
Подошла тетя Рая с огромной коробкой и начала декламировать, словно Вознесенский у памятника Маяковскому:
Чтоб водились в доме щи да каша,
Чтобы муж в веках не свирепел,
Получай подарок этот, Маша,
Да гляди, чтоб он не потускнел!
Викочка засмущалась и принялась усиленно ковырять потертый ковер слоновьей ножкой. Наверняка эти чудесные вирши вышли из-под ее пера. Я, чуть пошатнувшись, принял коробку из рук тети Раи. Она была доверху заполнена унитазоподобными кастрюлями и кастрюльками с безобразными цветочками на эмалированных боках.
Барышня Анджела притащила из прихожей стопку постельного белья и вручила ее довольной Маше.
- Да куда мне, - счастливо забормотала моя суженая, - у меня и свое некуда девать.
- Ничего, изъелозите! - с мерзким смешком отрезала тетя Рая.
Викочка закончила ковыряться в ковре, подошла ко мне и сунула в карман моего пиджака крохотный платочек с голубенькой незабудкой и соответствующей надписью: "Не забудь!"
Что я должен не забыть! Нос вытереть, что ли?
- Это вам, - скромно прошептала упитанная Марья-искусница. - Сама вышивала!
- Спасибо, - поблагодарил я и запихнул платок поглубже в карман, чтобы его не было видно.
На арену выступил Леха. В вытянутых слабых руках он держал хрустальную вазу с зеленоватыми яблоками. Из кармана его брюк торчала электродрель. Он протянул вазу Маше и сказал:
- Из собственного сада. К дичку прививали...
- Правильно говоришь, - встрял отец садовода.
Леха достал из кармана дрель и торжественно сунул ее в мою неумелую руку.
- Это тебе. Пробурить там где, или еще че...
Ненавижу хозработы! Сверлеж, долбеж, крепеж... Не дай бог когда-нибудь воспользоваться этим подарком.
- Правильно говоришь, правильно, - опять одобрил сына дядя Миша.
Леха наклонился и неловко прижал к себе Машу. Потом шагнул ко мне и смущенно ткнулся в мою щеку мягкими усиками.
- Правильно делаешь! - блеснул дядя Миша желтым глазом и почему-то захохотал.
Бывший заключенный Василий не подарил ничего. Он стоял в сторонке и ковырял спичкой в зубах. Тетя Рая, заметив его манипуляции, вытаращила глаза:
- Ой, а зубочистки-то! Забыли на стол поставить...
Ко мне приблизился Ленька Тимирязьев.
- Старик, - прошептал он, - может, тебе и не понравится, но так получилось...
Он извлек из пакета серебряный подсвечник, громко, чтобы услышала мадемуазель Ы, помянул "харю" и протянул его Марии. Моя жена обрадованно кинулась целовать Леньку, потом заспешила к своей новой подружке Ларисе. Обсудить восточный дар.
- Как он будет смотреться рядом с твоим "Оскаром"! - прощебетала мадам Еписеева. - Блеск!
