Оставалось три месяца до окончания работы экзаменационной комиссии. Началась гонка. Работа не была обеспечена ни организационно, ни материально, только на энтузиазме. Вместо декорации – передвижные панели и пятиметровые два полотна черного и вишневого цветов. Фильм цветной, а предыдущий черно-белый. Роль Федры исполняла Лариса Кадочникова, служанки – Татьяна Бистаева. Владимир Прокофьев, Татьяна Семина, Лариса Данильченко, в танцевальной группе студенты курса…

Были у меня разборки с Фирсовой. В итоге по материалу этой цветной съемки была назначена защита. Я получил четыре балла, был страшно этим ужален. Через две недели без хлопот уехал вместо запросного письма со студии «Ленфильм» на студию «Белорусьфильм».

8 октября 1960 года я наступил на белорусскую землю в Минске и проработал там десять лет без отпусков и простоев.

С нервной дрожью вошел я на студию «Белорусьфильм». Она находилась в костеле рядом с Домом Правительства и гостиницей «Минск», с другой стороны. Была пятница, начальник отдела кадров, прочитав мое институтское направление, заключил:

– Ну, и что, у нас своих операторов больше, чем фильмов снимаем.

– Ну, и напишите отказ, я уеду в Москву.

– Нет, отказ может дать только директор студии, а он в командировке. Приходи в понедельник с утра.

Я вышел на площадь, в городе ни одного знакомого, в гостинице только по брони… на вокзале перекантовался. В понедельник у двери с надписью «директор» стою, бегают люди и кричат: «Кукушкина опять проворонили!» Директора вызвали в соседний дом. Через какое-то время он появился и без проволочек позвал меня в кабинет, я с той же просьбой – напишите отказ. Он внимательно прочитал мои документы. Молчал, куда-то звонил. В самом деле, его фамилия была Кукушкин, как мне вскоре стало известно. Он в прошлом преподаватель из Политехнического института, на студии недавно. После долгого молчания посмотрел на меня и сказал: «Отказ я тебе не напишу. Белобрысые нам нужны, у нас шатенов много. С жильем разберемся на неделе, а пока администратор поселит тебя в гостинице».

Через несколько дней мне нашли комнату в ста метрах от костела на улице Карла Маркса, № 8. На втором этаже. Опять я, как на первом курсе, квартирую у хозяйки преклонного возраста, только здесь есть кухня и туалет, отдельная однокомнатная квартира. У хозяйки вся семья сгинула в начале войны. Редкий дом в Минске не развороченный, в 1960 году здесь было развалин больше, чем сохранившихся домов. По радио часто предупреждали: детей в разрушенные дворы не пускать, рвутся снаряды. Короче, в городе следы Великой войны были на каждом шагу. Меня зачислили в штат студии оператором с окладом ассистента первой категории, 130 рублей; меня такой оклад устраивал. 40 рублей – за квартиру, а остальное на жизнь. Вот уж теперь буду конфеты покупать! Местные операторы отнеслись ко мне очень настороженно, особенно рьяно пытал меня Жора Вдовенков: «Что ты себе думаешь, нет у нас студии, нет павильона и тот на втором этаже. В костеле – две студии и все. А строительство большой студии еще и не начинали». Но это были только цветочки, потом на меня навалились старожилы – «киношная братия»: Пикман, Вейнеровичи, Беров, Окулич и Былинский. Бросили меня снимать белорусский киножурнал «Новости дня». До мэтров режиссуры «Белорусьфильма» меня вначале пути даже не подпустили, отрядили в отдельно существующую в костеле документальную студию.

Первое задание, которое я получил: снять к праздничному выпуску новостей знамя республики, развивающееся над городом, с крыши элеватора. Получил я камеру «Конвас» и ассистента, не умеющего его заряжать. Вот тут и пригодилось мое рьяное занятие киносъемкой во все семестры институтские. Сделал пробу. В пристройке к костелу существовал цех обработки, на следующий день весь день пробивались на крышу элеватора. Ветры удачно треплют слева направо полотнище. Снял я несколько вариантов, отдал материал в проявку, меня без подготовки посылают снимать сюжет для журнала о передовиках производства Шарикоподшипникового завода. На съемку со мной выехал и режиссер, послушал я его общение с передовиком, как он, читая с бумажки, задавал ему вопросы, не имея возможности записать живой голос. Я насмотрел натуры, представляющие вид производства, снял самый большой подшипник в шариках, отразил портрет передовика, сделал несколько его проходов на фоне сверкающей в глубине электросварки, крупно разной величины готовая продукция. Сдал снятую пленку в проявку, и еще не видя снятое на экране, вспоминал, не зря я претерпел столько унижений в начале учебы и проводил так многотрудно все учебные работы и диплом. Вот сегодня мне без всякой помощи удалось провести качественно съемку. Но я радовался зря. Как только материал получил режиссер, на просмотр в зале собрались все операторы-документалисты. Председателем был Иосиф Наумович Вейнерович. Он фронтовой оператор, представительный, лысый. Со свистящим голосом и партийной выучкой. Посмотрев мой материал, раздраконил его в пух и прах. И знамя-то развевается не в ту сторону и унижен передовик, отражающийся во множестве шариков. «Какие у вас оценки по общественным дисциплинам? Вас надо сразу посылать на курсы повышения…». Я был унижен, также, как в первые месяцы учебы во ВГИКе. Никто из присутствующих не выступал. Мне еще пришлось снять несколько сюжетов для журнала. Помню один на сельскую тему. Снимал в Любани уборку бульбы. По небу ползли низкие красивые тучи, и крупная картошка убедительно радовала глаз.

После ноябрьских праздников старожильные операторы-документалисты собрались в зале, дать оценку моей работе. Вейнерович опять вел, выступали Пикман, Беров. Окулич критиковал не так оголтело, завершил обсуждение оператор ЦСДФ Цитрон. Он подчеркнул: «ВГИК готовит профессионально грамотных операторов для студий страны». Это меня и спасло.

В зале присутствовал Володя Короткевич, он на студии озвучивал документальный фильм о Полесье. Я впервые слышал его неповторимое укладывание текста на предлагаемый кадр. Сокращать или удлинять фразу, предлагал несколько вариантов, быстро записывая ее в темноте. С ним я вышел из студии, и он пригласил меня к себе домой. Я и сейчас найду этот дом из блоков, положенных друг на друга, называние улицы не помню, найду по месту – однокомнатная квартира на третьем этаже. Его мама тепло нас встретила, кормила, двигалась натужно, от нее исходила вежливость дворянская. Вскоре меня назначили вторым оператором в подчинение к оператору-постановщику Андрею Александровичу Булинскому, главному авторитету в профессии студии «Белорусьфильм». Барин, ухоженный, знающий себе цену; сердцеед, одно время держал женой Риту Гладунько. Сейчас у него была Лена Корнилова, красавица с курса Ольги Пыжовой.

Андрей Александрович снимал уже вторую серию фильма «На ростанях» по Якубу Коласу в постановке Корш-Саблина. Я числился два месяца на картине, весь период павильонных съемок. В мои обязанности входили: освещение мизансцен и баланс света при дневных и вечерних ситуациях. Цветная пленка фабрики в Шостке на картине была очень контрастная. Я предложил Булинскому дымить в декорации для улучшения живописности на экране. Булинский говорит, что Корш задыхается от дыма, да и я не рад этой вони. Потом согласился: «Давайте попробуем один дубль снять. А ты с пиротехником дымите». Он надеялся, что Корш выгонит меня из павильона. Как только раздалась команда: «Приготовиться к съемке!», мы задымили. Корш вскочил, как ошпаренный, но почему-то смолчал. Мы отдымили и я промолвил: «Дым в норме». Корш произнес: «Мотор!» Сняли и молча стали расходиться. Когда Корш посмотрел материал, цвет проявляли на «Ленфильме», он решил и другие декорации снимать с дымом. На фильме я наблюдал, как работают именитые актеры Названов, Полицеймако, Толубеев. Полицеймако играл чиновника, облаченного в парадный мундир, по роли он не держал текст, ему писали большими буквами на доске. На крупном плане находясь в кадре, он его считывал. Объявили перерыв. Полицеймако подозвал меня и на ухо попросил: «Возьми мне коньяка, – сунул деньги, – Только побыстрее и незаметно, буду ждать в гримерной». Я сбегал – благо магазинчик рядом. Получив коньяк, он тут же выпил и сказал: «Вот теперь не стыдно будет текст считывать». Незабываемое впечатление произвел на меня Названов. Поражал его вдумчиво молчаливый взгляд. Он просил меня ставить на него рисующий свет с правой стороны, чтобы левая находилась в тени, у него там была большая родинка. После отсмотренного материала, Названов вежливо меня благодарил на вокзале у поезда в Москву.