– Я… никого не видела, господин полицейский. Честное слово! В нашем квартале каждый друг друга знает, а незнакомцы редко… – Женщина запнулась. – Незнакомцы сюда вообще не заходят.

– Мне кажется, вы что-то замалчиваете.

Проглотова нервно замотала головой и прижала свои руки к груди.

– Я вас уверяю, господин полицейский, что в ту ночь здесь никого не было, кроме меня!

– Вы понимаете, что препятствие следственной работе влечет за собой суровое наказание, Зинаида? – я попытался вытащить “законодательный козырь” следаков из кармана, благодаря которому ломалось немало свидетелей, желавших по той или иной причине путать ход дела.

Но Проглотова была упряма. Она заявила, что все прекрасно понимает, но ничего другого сказать не может. Если Зинаида врала – а я был почти уверен, что это так, – то уперто не желала раскрывать мне дополнительные детали той ночи. Это было подозрительно. Конечно, я мог расколоть ее по методике фельдфебеля Ноготочкина, но у женщины в квартире не было кипятильника, да и мораль не позволяла мне совершить этот низменный поступок. Немного пораскинув мозгами, я решил поспрашивать соседей. Ничего не объяснив Проглотовой, я вышел из квартиры и, пройдя пару метров по улице, постучался в соседний, слегка покосившийся дом. Дожидаясь хозяев, я заметил в мутном окне дома Проглотовой очертания головы хозяйки. “Следит”, – вспыхнула мысль в моей голове. – “Значит, переживает. Что-то тут нечисто”.

Дверь с натужным скрипом отворилась. Ко мне вышла женщина преклонного возраста в сером мешковатом платье.

– Приветствую вас, господин полицейский, – полухрипя, обратилась ко мне женщина. – Что-то стряслось?

– Доброго утра. Я занимаюсь делом о покушении на вашу соседку, Зинаиду Проглотову. Предполагаю, Вы уже наслышаны об этом?

Женщина неуверенно кивнула.

– Хотел бы спросить, не видели ли Вы кого-то подозрительного в тот день?

Женщина невинно поднесла указательный палец к своей иссохшей губе и призадумалась.

– Да, был один человек, – ответила она. – В тот день около девяти вечера я возвращалась с работы вместе с подругой Киркой Мурзиловой – она живет в доме напротив, – и по обычаю мы остановились возле того фонаря, – она указала желтоватым пальцем на ржавый фонарь через дорогу. – Обсуждали последние новости с работы. А нужно рассказывать, что мы обсуждали? Нет? Ну вот перемалываем мы косточки Надьке Брюховой, как вижу, что по улице телепается мужик в подранном сером плаще, да еще и по сторонам так подозрительно оглядывается. Ну мы с Киркой замолчали, отошли от фонаря, чтоб не приметил нас, и начали смотреть. Мужик подошел к дому Зинки, вновь по сторонам глянул, так шустро вытащил руку из кармана и что-то кинул ей в почтовый ящик, что мы чуть было это не проглядели…

– Почтовый ящик? – мне было удивительно это слышать, ведь ничего похожего на ящик для писем возле дома Проглотовой не было.

– Да-да, – затрясла головой женщина. – Кинул и тут же убежал.

– Никакого ящика у Зинаиды мы не находили.

– День назад он там висел, – соседка чуть вышла на крыльцо и указала на дверь дома Проглотовой. – Конечно, у нас часто бывает, что хулиганы сбивают ящики “нюхачей” камнями…

– Каких таких “нюхачей”? – спросил я и чуть ближе подошел к женщине.

– Не поверю, что полицейский про них не знает, – ухмыльнулась женщина, недоверчиво блеснув глазами. – Они постоянно ошиваются возле ее дома. Обычно по одному-два человека. Наркоманы чертовы!

– А что именно они…

К женщине вышел горбатый пожилой мужчина. Он схватил ее за руку и противно гаркнул, обнажив свои редкие гнилые зубы:

– Иди в квартиру! Достаточно с нас проблем!

– Я тут следствие веду! – провожая уходившую в дом женщину, неуверенно ответил я старику. – И вы не имеете права…

– Мне плевать, сопляк! Неси сюда всякие ваши ордера или вызывай в участок, но на виду у всех не расспрашивай мою жену! Не хватало нам еще бед и от этих наркоманов! Всего хорошего!

Дверь перед моим носом визгливо захлопнулась.

Растерянный и возмущенный таким хамским поведением по отношению к сотруднику полиции, я еще с минуту стоял на крыльце и, оправившись, направился к дому Проглотовой.

Зинаиды у окна уже не было. Я неспешно подошел к двери. Соседка Проглотовой была права: на двери сияли четыре маленькие отверстия, расположенные чуть кривоватым квадратом.

Сам ящик должен был лежать неподалеку. Несколько минут я безуспешно пытался найти его возле дома, но, кроме пустых бутылок из-под самогона и раздавленных недокуренных самокруток, найти ничего не удалось. Возможно, городской дворник, подметая улицы, мог просто подобрать и выкинуть ящик. Если это так, то важные улики могли безвозвратно исчезнуть, а дело о маньяке сбавить обороты в самом начале расследования. Но я не собирался сдаваться. Войдя в дом Проглотовой без стука, я прошел в ее комнату и на пороге обомлел, не в силах сдвинуться с места. Изодранная перина кровати была откинута к стене, а Зинаида, стоя на коленях, жадно запихивала себе в рот кипу желтоватых бумаг и конвертов. Делала она это с таким невероятным остервенением, что не замечала, как большая часть листов падала на пол, залитая слюнями.

– Что вы делаете, Проглотова? – ужаснулся я. – Это что за бумаги?

Женщина замерла. Посмотрев на меня безумным взглядом, она рьяно продолжила глотать бумаги. Моя рука тут же полезла в карман за наручниками. Подбежав к Зинаиде, я скрепил одно кольцо наручников на ее запястье, а второе прицепил к железному каркасу кровати. Проглотова будто меня не замечала и с большим безумством попыталась загрести в рот как можно больше желтой макулатуры.

– А ну прекращайте! – попытался я остановить ее властным криком.

Убедившись, что крик не вразумил женщину, я сжал рукой ее нижнюю челюсть и, словно из пасти шаловливой собаки, которая нашла в кустах дохлую мышь и решила устроить себе перекус, попытался извлечь мокрые бумаги изо рта Зинаиды. С большим трудом мне удалось вытащить пережеванные листы, чуть не покалечив свои пальцы. Проглотова остервенело сплюнула лишнюю слюну. Заняв удобную позу на полу, она неожиданно успокоилась и бросила на меня невинный, потухший взгляд.

Недолго думая, я вытащил из нагрудного кармана свисток и дунул в него три раза.

– Через несколько минут здесь будет городовой, – произнес я, принявшись собирать с пола обслюнявленные бумаги и конверты. – Придется вам несколько дней провести в изоляторе, Зинаида.

Присев на угол кровати, я принялся перебирать несостоявшийся обед Проглотовой. Поначалу попадались непримечательные письма, адресованные Проглотовой, пока у меня в руках не оказался конверт, отличающийся от остальных своим коричневым оттенком.

– Вы можете хотя бы при мне не портить воздух? – обратился я к Зинаиде, почувствовав неприятный запах, повисший над кроватью.

– Это не я, – на глазах Проглотовой проступили слезы, и она стыдливо отвернулась в сторону окна, – Это конверт.

Я недоверчиво поднес коричневый конверт к носу. В ту же секунду резкий запах человеческих испражнений ударил в ноздри с оглушительной силой. Приложив огромные усилия, я убедил себя не выбрасывать конверт. Аккуратно его раскрыв, новая волна нечеловеческой, можно сказать, убийственной вони вырвалась на меня, принявшись нещадно душить. В этот же момент Проглотова вновь впала в безумство, озверело потянувшись свободной рукой к коричневому конверту. Я вскочил с кровати, отойдя на безопасное расстояние от обезумевшей женщины. Зинаида истерично извивалась на полу, то и дело выбрасывая свободную руку в мою сторону.

Прикрыв нос воротником мундира, я вытащил из конверта лист желтой бумаги и бегло пробежал глазами по немногочисленным, небрежно нацарапанным дешевыми чернилами буквам.

В коридоре послышались шаги городового, который, зайдя в комнату и увидев развернувшуюся перед ним картину, растерянно посмотрел на меня.

– Проглотову в участок везите, – быстро убрав письмо в карман, возбужденно протараторил я и направился прочь из дома. – И в одиночку ее до приезда полицмейстера.