– Ты мне это брось! – хмуро и строго отозвался Коган. – Я лучше твоего знаю, кому и что здесь положено. Ты, если хочешь сладко жрать и тепло спать, если хочешь, чтобы начальство по головке гладило и по мелочам тебя не трогало, дружи со мной. Дай время, я тебя и в столицу заберу, если ты, конечно, пригодишься мне. Ну, кто тут у вас с местными заигрывает, продукты меняет, другим способом якшается?

– Есть, есть такие, – медленно заговорил шофер, бледнея на глазах. – Только я сам. Если что про них всплывет, так они и меня потащат за собой. Как быть-то?

– Ты раньше времени не мельтеши! Если что будет, так я любому следователю или оперу замолвлю про тебя словечко. Мол, оперативная необходимость была, в доверие втерся по моему личному приказу. Никто не тронет! Ты, главное, со мной дружи, тогда не тронут. Ну, давай, колись, друг ситный! Про кого хотел рассказать?

И Горохов начал рассказывать, как еще весной, когда они получали и перегоняли в порту военные машины, шоферы продавали инструмент и топливо. Иногда даже паек и шоколад, который часто клали союзники в медицинские аптечки. Фактов было мало, да и говорил Горохов только о тех шоферах, которые на линии уже не ездили. Хитер парень. И выслужиться хочет, и не подставиться пытается. Но все же Когану удалось выудить у Матвея одно имя и один важный факт. Сам Горохов не придавал этому большого значения, вроде как пару раз был свидетелем и больше ничего не знал. Вот и решил Когану сдать информацию – так сказать, в довесок.

– Есть у нас тут среди перегонщиков один – Погорелов. Никифором его зовут. Так вот, в прошлый и в позапрошлый разы мы, когда шли здешними землями, останавливались в одном и том же месте. Там еще источник и вода чистая, в радиатор ее заливать милое дело. Ну и местные там тоже по воду ходят. Короче, бабенка там у него. Не то чтобы постоянная, но оба раза он к ней ночью бегал. И вещмешочек у него пузатый был с собой, а назад пустой приходил. Тешится он с ней, как женка она у него тут или полюбовница.

Коган несколько минут бился, пытаясь выяснить, что Матвей точно знает об этой женщине и ее отношениях с шофером Погореловым, а что и, самое главное, почему он сам себе надумал, нафантазировал. Ответ на последний вопрос нашелся быстрее всего. Погорелов въехал Горохову по морде месяц назад за высказывания в адрес женщины-военврача и начальника автоколонны. Обоих шоферы любили, оба работали здесь, не щадя себя, как говорится, на износ. Наверное, и правда между ними были какие-то отношения, но это их личное дело, и лезть туда грязными ногами Матвею не позволили. «Значит, месть», – понял Коган. Но все равно утверждения Горохова были весьма серьезны.

Расспрашивать других шоферов о похождениях Погорелова было опасно. Будь это обыкновенное режимное мероприятие, все было бы просто. Опросили бы три десятка человек, нажали бы на них. Допросили бы и самого нарушителя режима, приперев его к стенке показаниями. Сделали бы ему серьезное внушение о недопустимости и отправили бы, например, на фронт, на передовую. Но сейчас у Когана просто не было времени на такие долгие мероприятия. Вот уже месяц Погорелов общается с кем-то на трассе, причем общается тайно, а конференция глав государств антигитлеровской коалиции уже идет. И любой день промедления может обернуться уже хорошо подготовленным покушением.

Дождавшись вечера, Коган отправился к общежитию шоферов. Нужно поговорить с начальником автоколонны, вызвать Погорелова и основательно его допросить, даже если на это уйдет вся ночь. Борис был опытным следователем и надеялся, что сломать простого шофера ему удастся быстро. Ведь на допросах в свое время ему приходилось работать и не с такими арестантами. Он допрашивал генералов, матерых шпионов, затаившуюся злобную контру из белогвардейского подполья. И это зачастую были убежденные, закоренелые антисоветчики.

С сожалением посмотрев на свои пыльные ботинки в свете освещенной витрины закрывшегося магазина, Коган двинулся в сторону порта. Опрятный по натуре человек, он очень раздражался, что не было возможности погладить брюки и рубашку. Да что уж погладить – просто сменить. Но хотя бы бриться он старался каждый день. «Так недолго и опуститься», – понимал Коган. Одернув пиджак, поправив жилетку и кобуру под мышкой, он зашагал в сторону окраины, где располагалась советская автоколонна.

Пистолетный выстрел хлестнул в темноте, как кнутом. Коротая вспышка – и тут же послышался крик. То ли от боли, то ли от отчаяния. Еще два выстрела, и уже несколько голосов стали кричать в темноте. Загорелся прожектор на «вышке», где-то заработал автомобильный мотор. Громко разлетелось вдребезги стекло.

Коган сунул руку под пиджак и вытащил пистолет. Шум нарастал. Несколько пистолетных выстрелов подтвердили, что кто-то убегал, а кто-то догонял убегавшего. Самое главное – не попасть в темноте под чужие выстрелы.

Коган прижался спиной к кирпичной стене и отвел «собачку» курка. Сейчас в свете прожектора он хорошо видел часть улицы. Тем более что по ней уже метались лучи света от автомобильных фар. «Если перебежать через улицу и встать вон за теми ящиками у магазина, то беглец окажется прямо возле меня, и я его возьму», – решил Борис и собрался было броситься вперед.

В этот момент вдруг показался человек в короткой куртке. Он метнулся сначала в одну сторону, потому в другую. Кажется, несколько пуль, пущенных его преследователями, пролетели мимо, и незнакомец снова бросился бежать вдоль стены. Коган поднял руку и прицелился, старясь попасть беглецу в ноги.

Сомнений в том, что это враг, не было – слишком много сил и средств охраны порта было задействовано для преследования. Но Коган не успел спустить курок – навстречу незнакомцу выскочили два американских солдата с автоматами. Беглец резко отпрянул к стене, выстрелил и, похоже, ранил одного из американцев. Второй разрядил в незнакомца полную обойму и, когда тот повалился на землю, вытащил из кобуры пистолет и осторожными шагами стал приближаться к телу. Коган выругался и, сплюнув, сунул пистолет обратно в кобуру.

На улицу вылетели два «Виллиса» с вооруженными людьми. Двое в военной форме и двое в гражданской одежде соскочили с подножек машин и окружили тело беглеца. Борис постоял немного, оценивая ситуацию, а потом пошел по улице, обходя ящики, чтобы американцы его увидели. Ничего удивительного, если они в неостывшем пылу погони начнут палить. Но это будет неприятно.

Когда он появился в двух десятках шагов от американцев, двое в военной форме резко обернулись и вскинули оружие. Коган с готовностью развел и чуть приподнял руки, показывая, что он безоружен. Его напряженно ждали.

Только когда Борис подошел совсем близко, его узнал Юджин Смолл.

– Это ты, Борис? – хмуро произнес по-русски американский разведчик. – Какого черта ты разгуливаешь по ночам в тех районах, где стреляют?

– Какого черта, Юджин, вы поднимаете стрельбу там, где я гуляю по ночам? – парировал Коган.

Американец усмехнулся и поднялся с колен. Он кивнул на тело, и его помощник с готовностью осветил убитого фонариком. Один из «Виллисов» подогнали поближе, и тот осветил фарами место происшествия. Коган разглядел человека в короткой куртке. Когда американцы в штатском перевернули труп на спину и принялись осматривать карманы, за пазухой у убитого показался какой-то сверток из оберточной бумаги, перевязанный бечевкой.

– Что ты знаешь об этом, Борис? – спросил Смолл.

– Думаю, что знаю меньше тебя, – покачал Коган головой. – Я шел в порт к автоколонне по своим делам и услышал стрельбу. А кто этот человек и почему вы затеяли с ним перестрелку? И, самое главное, зачем вы его застрелили? Так вы не получите ответов на ваши вопросы.

Смолл хмуро посмотрел на одного из военных, тот опустил голову и шумно вздохнул. Кажется, это был тот, второй, который выпустил в беглеца автоматную очередь. Его раненного в руку напарника уже перевязывали во второй машине.

Юджин Смолл прекрасно знал, кто такой Борис Коган. Они не раз обсуждали свои дела, связанные с поиском и противодействием немецкой разведке. Никто из них особого приказа по поводу контактов друг с другом от начальства не получал, была лишь общая установка в интересах дела поддерживать оперативные контакты с разведкой союзников. Обмен стратегической информацией и общие планы обсуждались, конечно же, в более высоких кабинетах и людьми в более солидных погонах.