Я сделал еще пару резких движений, и бурно излился в горячее лоно одной чернокожей девушки. Сейчас она стояла, нагнувшись у стенки, слегка согнув коленки, и опершись щекой и ладонями на какую-то трубу. Я же одной рукой жестко фиксировал ее шею, а другой крепко вцепился в ягодицу, чтобы удобнее было фиксировать гибкой сильное тело. Такара что-то гортанно прохрипела и конвульсивно содрогнулась в сильнейшем оргазме. Сильная и независимая дочка вождя дикого племени, с недавнего открыла в себе странное чувство, которое проявлялось только тогда, когда над ней доминировала непреодолимая сила в моем лице. Девушка со стоном разогнулась, и дождавшись, когда я с громким чпоканьем выдерну из нее свой «агрегат», ловко изогнулась и загерметизировала шов на брюках от скафандра, который, заодно, соединял обе штанины, проходя аккурат между ног, чем я и пользовался, когда мне надо было экстренно «развернуть обертку» у моей «шоколадки».
Девушка слегка мурлыкнула, и совсем как кошка, потерлась щекой о мою грудь. Хотя по своей комплекции и силе больше была похожа на черную пантеру. Достаточно сказать, что остальные курсанты боялись ее как огня, и лишний раз даже не смотреть в глаза вспыльчивой как порох матарке.
— Как хорошо, даже ноги подкашиваются! — своим низким, с легкой хрипотцой, голосом почти пропела Такара, а у меня от этого тембра снова начал взводиться мой «механизм».
— Я бы с удовольствием еще пару раз показал, что это еще не предел, но надо бежать! Сейчас опять будет «Мясорубка»! — с этими словами я открыл неприметную дверцу в темном закоулке, и мы быстро выскочили из технического тоннеля.
— Ладно, тогда до встречи вечером! У меня предки прислали замечательный каф! Натуральный, все как ты любишь! — и девушка, быстро чмокнув меня в губы, побежала на занятия по тактике.
Надо сказать, что пухлые и упругие губы возбуждали меня не меньше, чем ее голос. А уж что она творила с их помощью с моим членом, это просто невероятно. Хотя мои девушки тоже в этом были неплохи, но учить их приходилось мне самому, так они, в своем большинстве, были девственницами, и я становился их первым и единственным мужчиной. В прошлой же жизни, с опытными миньетчицами я де не имел, поэтому помочь своим наложницам с правильной техникой тоже не мог. А вот Такара, она да, она в этом деле была диво как хороша! Но еще больше ей нравился экстремальный секс. Например, как сейчас, когда коридору ходили толпы курсантов, а всего в полуметре, за тонкой стенкой технического тоннеля «Злобную Ри», как ее называли на потоке, жестко имели в колено-локтевой позе.
Довольно потянувшись и поправив свое достоинство в штанах, я оправился на ту самую «Мясорубку», как курсанты прозвали занятия по абордажной и контр-абордажной подготовке, проводимые садистом аграфской наружности. Почему мясорубка, да потому, что после каждой тренировки больше половины курсантов оказывались медицинской капсуле с переломами, резаными и колотыми ранами, ушибами и сотрясениями различной степени. Как говорил этот мучитель: «Боль — это лучший учитель!». В какой-то степени он был прав, но только в какой-то. Многие курсанты после таких издевательств доходили до нервного срыва, а многие и ломались, становясь трясущимися развалинами, боящимися даже посмотреть на абордажный тесак. До такого доводить было нельзя, но, к сожалению, это был именно аграф, разумный принадлежащий к «Старшей Расе», спорить с которым не стал бы даже ректор, так как он бы умным человеком.
Внезапно меня обогнала уже знакомая мне блондинка, и презрительно окинув меня взглядом своих прозрачных глаз высказала свое «ценное» замечание:
— Как не стыдно заниматься «этим» перед занятиями! Это просто до безобразия неприлично! Ты просто насквозь пропах этим матарским животным! — после чего, в привычном уже жесте взмахнула своим волосами, и скрылась за поворотом.
Я потянул носом, и действительно ощутил мускусный запах пота и смазки Такары, смешанный с моим потом запахом семени. Тот еще «аромат», помыться после наших развлечений я не успел. Но бежать в душевую, да еще и перед боем с злобным учителем, у меня не было никакого желания. Но еще более меня поразило, что Олина бегом, иначе она меня бы не догнала, добралась моей тушки, чтобы сделать замечание. Не понимаю, зачем она меня постоянно преследует! К счастью, я был осторожен, и в голову к ней не лез. С недавних пор я вообще перестал пытаться понять женщин. Их образ мышления был как у абсолютно другого вида, они как будто инопланетяне, со своим понятийным аппаратом. Короче, ну его нафиг! Мне моя психика дорога как память!
Народу в тренировочном зале, как и всегда было много. Понятно, что добровольцев тут не было, но и деваться жертвам произвола было некуда. Вот уж действительно — выживает сильнейший! После начала занятий у Парименоля, пара десятков человек уже отчислились, не выдержав издевательств. И, самое удивительное, в этот раз отчислившихся никто не подвергал остракизму, и не критиковал. Им просто дали спокойно перевестись в другую Академию, пусть и не такую престижную. На удивление, узнав причину отчисления, другие ректоры академий с непонятной никому благожелательностью пошли несчастным навстречу. Становится понятно истинное отношение в Содружестве к ушастым доминаторам.
Дождавшись, когда все соберутся, Гранд-Мастер запер дверь, и поднялся со своего помоста. Указав рукой на курсантов, он презрительно и высокомерно, впрочем, как и всегда, произнес:
— Все разбились по парам, отрабатываем связки восемнадцать, тридцать один и четыре! Именно в такой последовательности! Чтобы в ваших тупых костяшках, кои вы зовете головой, эти последовательности отложились так, чтобы вы могли их повторить даже без участия сознания! Арт Дин, со мной! — и мучитель махнул мне ладонью, все, как и всегда в последние несколько декад, — Полный контакт! Противника не жалеть! Кто будет филонить, тот в конце занятия получит три минуты боя со мной!
Надо сказать, что как бы парни и девушки не старались уничтожать друг друга на тренировках, пару десяток жертв этот садист все равно найдет. Видите ли, по его мнению, они недостаточно сильно калечили друг друга. Но это будет позже, а сейчас раздался оглушительный грохот и звон. Это курсанты начали сражения на абордажных тесаках, все отличие которых от настоящих было в том, что был отключен вибрационный механизм и слегка затуплена режущая кромка. То есть отрубить конечность им не получится, а вот сломать запросто. Пока остальные тренировались, я пытался выжить. Именно так, потому что аграф в схватке со мной использовал боевое оружие, говоря, что такому мастеру как я, позорно сражаться на тренировочном оружии. Но беспокоило меня не это, а взгляд со стороны аграфской принцессы, который я постоянно чувствовал на своей фигуре. И с каждой тренировкой он меня беспокоил все сильнее.
И этот взгляд чувствовал не только я, а Парименоль тоже. И почему-то каждый раз при этом он полыхал злобой. Сегодня взгляд аграфки меня буквально прожигал, и ненависть ко мне со стороны учителя можно было резать ножом. Именно из-за этого жгучего взгляда, аграф на тысячную долю секунды он отвлекся, но на таких скоростях, на которых мы фехтовали, этого оказалось достаточно. И мой абордажный тесак, взвизгнув вибрационным механизмом аккуратно срезали мужчине волосы на темечке, моментально превратив шикарную гриву волос в монашескую тонзуру. В зале воцарилась мертвая тишина. Настолько оглушительная, что можно было услышать, как бьются взбудораженные схваткой сердца. Я не знал, что ненависть может быть еще больше. А дальше начался ад…
В свой жилой бокс я тащился почти на карачках, но с одной стороны меня поддерживал Грум, а с другой Пиор. Мой костюм представлял из себя жалкие лохмотья, а тело один сплошной синяк. Пусть меня и поранило, но вот удары ногами и руками в добавление к фехтованию я пропускал частенько, особенно когда в порыве ярости Парименоль сломал свой фамильный меч об мой клинок. Не, ну а что, концентрировать всю силу удара на кончике лезвия я научился еще на Фелиции. После этого и так впавший в неистовство ушастый, превратился в натурального берсерка. К сожалению, убивать его было нельзя, поэтому приходилось только защищаться, и ставить жесткие блоки. Хыргов Парименоль, давно меня так не избивали. Но душу грело видение того, как обессиленный таким порывом аграф, сжимая обломки клинка и опустив плечи выходит из зала, коротко бросив:
