– Ничего не видно, – сказала Конни.

– Ничего не видно, – эхом откликнулся Сэм.

– А вот так? – крикнул сверху его отец.

– А вот так? – повторил Сэм.

– Плохо, – сказала Конни.

– Плохо, – повторил Сэм.

Сэм занимал позицию на втором этаже рядом с лестницей. Нев, манипулировавший антенной на чердаке, не слышал оттуда Конни, которая в гостиной отважно крутила ручки настройки телевизора. В свою очередь Конни не слышала Нева. Поэтому Сэму отвели роль связующего звена, или живого ретранслятора.

– Уже лучше, – это Конни.

– Уже лучше, – это Сэм.

– Опять пропало.

– Опять пропало.

К его чести, Нев продержался добрую четверть часа, прежде чем начал выходить из себя.

– Как там внизу?

– Как там внизу?

– Совсем плохо.

– Совсем плохо.

Голова Нева высунулась из черной дыры, ведущей на чердак. Он издал невнятное рычание. Сэм засомневался, следует ли ретранслировать этот звук, но тут из дыры показались ноги Нева, и через секунду он мягко приземлился на лестничную площадку. Ни за что ни про что получив подзатыльник, Сэм остался стоять на лестнице, прислушиваясь к оживленной дискуссии, которая разгорелась в гостиной. Затем Нев опять поднялся по лестнице, канул в чердачную дыру, и процесс пошел тем же порядком. По мере того как Сэм терял интерес к этому занятию, поток ругательств, низвергавшийся с чердака, набирал силу, и в конце концов Сэма, к его большому облегчению, отправили на улицу.

Зайдя к Терри, он обнаружил там же и Клайва, торчавшего в дверях мастерской мистера Морриса. Последний в сильном возбуждении одну за другой швырял в ящик для мусора разные вещи, освобождаясь от «изобретательского хлама» и попутно посвящая Клайва в историю своих дерзновенных порывов и сокрушительных неудач.

– …Пустая трата времени, Клайв, пустая трата…

Когда Сэм подходил к мастерской, в ящик шмякнулся какой-то предмет гитарообразной формы. А мистер Моррис уже снимал с полки очередную диковину. В его поведении присутствовал налет театральности, как будто он не очень верил себе и все время ждал, что кто-нибудь вмешается и остановит это самоистязание.

– Вот Механический Лакей. Отвечает на телефонные звонки. Никому он не нужен.

Шмяк! Главной составляющей Механического Лакея, насколько дети успели его разглядеть, был магнитофон, причем в хорошем состоянии. Сэм заглянул в ящик. Чем бы и кем бы он ни являлся в своей недолгой жизни, аппарат теперь уже не подлежал ремонту.

– А вот еще экземпляр: Перехватчик Кошмаров. Я сделал его для Терри.

Моррис продемонстрировал электрический будильник, опутанный клубком проводов. Сэм заметил, что от угла его рта по подбородку сползает белая струйка слюны.

– Терри долго мучался кошмарами после того, как щука оттяпала ему пальцы. Эти сны и сейчас иногда повторяются. Потому-то я и сделал Перехватчик. Видите эту штучку? Это тепловой датчик – он реагирует на изменения температуры. Когда человек видит кошмарный сон, он начинает тяжело дышать. Потому, ложась спать, ты нацепляешь вот это… – Он защемил нос Клайва зубчатым металлическим «крокодилом».

– Ой! – пискнул Клайв.

– …и когда ты начнешь глубоко и часто дышать носом, датчик подаст сигнал выключателю, будильник зазвенит, ты проснешься, и кошмару конец. Все очень просто.

– И он действует? – прогундосил Клайв.

– У тебя ведь не было ни единого кошмарного сна с этим устройством, верно? – крикнул мистер Моррис, обращаясь к Терри.

Терри находился неподалеку под яблоней, готовясь ударом крикетной биты переправить через изгородь один из упавших плодов.

– Да, – сказал он.

– Ни единого, – с горечью подытожил Моррис. – Какие там, к черту, кошмарные сны. Попробуй-ка заснуть с такой хреновиной на носу.

Он снял зажим с носа Клайва и бросил прибор в мусорный ящик. Воспоминание о неудачном опыте с Перехватчиком Кошмаров, похоже, окончательно подкосило изобретателя. Он стиснул зубы и далее уже не комментировал свои действия. Еще несколько невостребованных чудес техники с грохотом полетели в ящик. Разгул насилия был столь устрашающим, что Клайв и Сэм предпочли покинуть мастерскую и присоединились к Терри. Расквашенные крикетной битой переспелые яблоки добавляли к морозному воздуху поздней осени острый привкус сидра.

– Как там телевизор? – спросил Терри.

– Сигнал не ловится, – сказал Сэм, бросая ему яблоко под удар.

– Почему?

– Потому что мы все живем в депрессии.

Шаткий прогнивший стол под яблоней был засыпан золотыми листьями и смятыми при падении плодами. Моррис поставил здесь ловушку для ос – банку из-под варенья, в крышке которой были проделаны небольшие отверстия. Восемь или девять ос уже забрались внутрь и теперь бестолково ползали туда-сюда по стеклу. Сэм приблизил лицо к банке, чтобы получше разглядеть пленниц. Стекло тотчас задрожало от яростного метания ос, никак не могущих выбраться на волю. Энергия осиного вихря была столь велика, что, казалось, еще немного, и им удастся расколоть стеклянные стены тюрьмы.

Чуть погодя рядом с ним появилась массивная голова Морриса; Сэм уловил густой запах табака и алкоголя. Хотя Моррис самолично смастерил эту ловушку, сейчас он вел себя так, будто видит ее впервые в жизни.

– Вот ведь как бывает, – сказал он негромко, – они запросто нашли вход, а выход отыскать не могут.

Будто завороженный, он не отрывал взгляда от обезумевших ос внутри банки; Сэм почувствовал себя неловко и отошел в сторону. Моррис прикрыл лицо ладонью, и Сэм заметил, что его плечи вздрагивают. Другие мальчики тоже это заметили. Наконец он поднялся и исчез в мастерской, закрыв за собой дверь.

Терри предложил им прогуляться и пошел в фургон за своей курткой. Сэм приблизился к пыльному окошку мастерской и заглянул внутрь. Моррис сидел перед верстаком спиной к окну. Руки его вцепились в края стола, неподвижный взгляд был направлен в стену. Но что это? Присмотревшись, Сэм различил рядом с ним хорошо знакомую тень. Низкорослая – футов четырех с небольшим – фигура что-то настойчиво шептала на ухо Моррису, между острых зубок быстро-быстро мелькал розовый язык.

– Эй, – негромко позвал его Терри. – Идем.

Они отправились к пруду, где Терри некогда лишился двух пальцев на ноге. С той поры все трое много времени проводили здесь, вглядываясь в воду, но никогда больше не видели щуку. У Терри имелся перочинный ножик, похищенный им из отцовской мастерской, и всякий раз, находясь на берегу пруда, он беспрестанно то вынимал, то со щелчком складывал лезвие – скорее от нервного напряжения, нежели в знак готовности к действию на случай, если щука вздумает появиться. Вскоре Клайв ушел домой, а Сэм остался с Терри, понимая, что его другу не хочется сейчас возвращаться в фургон. В тот день он щелкал своим ножом гораздо чаще обычного.

– Ты думаешь, она все еще там? – спросил Сэм.

Терри уставился на зеркальную поверхность воды, подернутую ярко-зеленой ряской.

– Она там. Стала еще больше и жирнее.

Сэм проследил за его взглядом и вдруг увидел, как рядом с отражением лица Терри из глубины поднялось еще одно отражение: жуткая косоглазая образина беззвучно шевелила длинным розовым языком, как будто что-то говоря, что-то ему напоминая… Сэм отпрянул от края пруда.

– Ты что? – удивился Терри.

– Сегодня, – выдохнул Сэм.

– Что сегодня? – Терри сложил нож и поднялся на ноги.

– Телевизор. У нас новый телевизор.

– Ты уже говорил.

– Приходи к нам его смотреть. Сегодня.

Терри улыбнулся:

– Здорово!

– Погоди, это не все. Ты должен остаться у нас. На всю ночь. Будешь спать в моей комнате.

Терри был озадачен и в то же время польщен этим приглашением.

– Но мама мне не разрешит.

– Разрешит, если моя мама ее попросит.

И он бегом устремился к дому.

Терри бросил последний взгляд на темную неподвижную воду и припустил вдогонку за Сэмом.

– Да ему же до дома рукой подать, – сказала Конни, когда Сэм спросил, можно ли Терри заночевать у них. – К чему это все?