— Жаль, что не встретился с ним раньше, — заметил император, помнивший, что отец этого молодого дворянина уже умер, — а манеры у тебя замечательные.
Он поощрительно кивнул Макурину и повернулся к столоначальнику, спросив какую-то мелочь. Кологривов почтительно ответил и все на этом завершилось. Чиновник должен был рад, что самодержавный монарх хотя бы обратился к нему. Император со свитой вышли из помещения. Лишь министр, одобрительно кивнув Макурину, на ненадолго задержался, жестом приказав столоначальнику выйти с ним. Остальных чиновников высшие чины вообще не заметили. Пока было совсем не до них. И, похоже было, их это и не тревожило. Опытные чиновники радовались, что их никто не ругал. Не министр, ни, боже упаси, августейший монарх. А пожаловать наградами если будут, то, как и положено, через своего столоначальника.
Не смотрели они косо и на Макурина, что он весьма ожидал. В XXI веке, как правило, выделение нечто вроде ценного подарка одному из них сразу же вело к массовому недовольству. Как так! Почему только ему! Работаешь, работаешь, а некие сволочи на этом зарабатывают!
Однако в XIX веке психология была значительно другой. Кабинетный регистратор Макурин, не имея высшего образования, получил внеочередно XIII класс, что немного, но уже выделило из общего ряда. Дальше все больше он показывал свою особенность. Особое подчеркивание вниманием столоначальника и награда орденом в первый же год службы, да еще какими — Св. Анны 2-ой степени! — еще больше выделило этого столбового дворянина. Монаршая милость окончательно отметила его в массе чиновников — он не наш, его вскоре выделят, даже может и августейше, и уберут. И что тогда нервничать?
А Андрей Георгиевич еще собирался нет, не нервничать, но, по крайней мере, беспокоиться. Понимал даже не разумом попаданца, а каким-то беспокойным желудком, что не надо подставляться спиной пусть и к маленьким людям. Ткнут ведь ножичком, даже если и не рискнут посмотреть в лицо. Зайдут и, выждав благоприятный момент, ткнут.
Но это XIXвек, милостивый сударь! Здесь маленький человек оказывался вдвойне маленьким человеком, даже если он и был вицмундире низших классных чинов. Людишки понимали, кто они и что им могут сделать. Вернее, что они не могут сделать. И хорошо это понимали, даже не пытаясь трепыхаться.
Если в будущем рядовые россияне в случае опасности или необходимости стучали в грудь или, хотя бы, писали кляузы, то пока, как правило, просто поднимали лапки и восхищенно закатывали глаза — им бы так! Может и не все были такие, но государственные чиновники точно.
Так что глубокоуважаемый Андрей Георгиевич, можете спать спокойно и творить свою успешную карьеру. Никто из чиновных соседей даже не пошевелится!
К тому же, Андрей Георгиевич после августейшего визита монарха, не знал, что и делать. И дело не в том, что когда он «соизволил появится в министерстве», как заметил один из очевидцев — чиновников, закатав от восторга глаза, Макурин единственно это никак не отметил. Как и то, что он наградил его своим портретиком.
Император, конечно же, высочайшая инстанция и чисто, как человек, он был страх божий. Но не более. Попаданец все-таки уроженец XXI века и его психология твердо отбилась от такого морального давления. Но теперь-то, что ему делать дальше? Сидеть пассивно он не мог, деятельная натура не могла просто так ждать и зеват. Куда бежать, кому стучаться? Ничего не делать — плохо, делать что-то — еще хуже. Первый раунд, судя по реакции столоначальника Кологривова он выиграл. А остальные? Так ведь можно и переиграть в черном свете. И хотя пожилой разум почти успокоился, но молодой организм волновался сам и третировал сознание разными гормонами.
Вот ведь еклмн! И Макурин почти грустно посмотрел в спину его императорскому величеству и его превосходительству. Ведь как, пришел, наградил в присутствии министра, а как-то нехорошо. Блин!
Глава 13. Заботы чиновника
Он мог бы успокоится, если бы знал содержание дальнейшего разговора между императором Николаем I и его министром Семен Семеновичем Подшиваловым после их прихода в департамент. Оба они были гвардейцами, то есть можно было наедине искренне распоряжаться чувствами, не боясь, что первый уронит статус императора, а второй осмелится затронуть запретное.
Для начала монарх все же ласково побранил генерал-лейтенанта. Нет, ничего страшного. Он ругался, но так, что было понятно — Подшивалов для монарха свой и он от себя ни за что не отпустит. И его брань, как ласка матери. Строгая, но заботливая и справедливая.
И потому министр только смущенно опустил голову, признавая справедливость ругани государя, для которого он не специально, но все же не сделал все нужное. И это для своего августейшего покровителя! Речь пошла в первую очередь о Макурине.
— Помилуй Бог, Семен Семенович, — удивленно говорил Николай почти с ужасом, — ты молодец, сумел найти и приберечь такого юношу для своего министерства. Прекрасный почерк, хорошее воспитание, прелестный вид. Будь я женщиной, уже был влюблен.
Но что ты сделаешь потом? Он у тебя пишет какие-то черновики. Выморочные крупные поместья — это, разумеется, важно. Вот и отдай эту бумагу какому-нибудь великому чиновнику классом титулярного советника или коллежского асессора. Есть там у тебя такие.
— Разумеется, государь! — поклонился министр, каясь, — это моя вина. Макурин отдан напрямую столоначальнику Кологривову. Но тот, видимо, не справился.
— Нет, так не получится. Я не преувеличу, когда скажу, что среди всех чиновников, имей в виду, всех российских чиновников, а не только твоего министерства, Макурин сейчас у тебя светится, как первосортный бриллиант среди обычных булыжников. И тебе, Семен Семенович, я поручаю лично, ты слышишь, лично! Этого молодого человека так приспособить, чтобы, став опытным, зрелым чиновником, он не потерял ни прекрасный почерк, ни прелестное воспитания. Посмотри сам, чтобы не вздумал пить мужицкую водку и, особенно, курить дурной табак!
— Слушаюсь, ваше императорское величество! — приосанился Подшивалов, — почту за честь!
-Только не так грубо и прямо, — поразмыслив, продолжил давать указания Подшивалову Николай, — это ведь не гвардейский солдат на плацу. Вот что, сделай его своим личным чиновником, а дядькой при нем какого-нибудь опытного чиновника. Тот столоначальник, под которым служит сейчас юноша, хорош или, действительно, никак не тянет?
Подшивалов помолчал, взвешивая. Нелегкое это дело, поручится перед императором за чиновника. В вдруг он вдругоряд обмишурится где-то. И сам рухнет и министра своего сумеет потащить? С другой стороны, при Макурине надо все равно кого-то ставить поопытнее. А Арсения Федоровича он хотя бы знает.
— Кологривов может быть наставником, — медленно произнес министр. И классически, почти по советскому канону охарактеризовал. Естественно, в ракурсе XIX века: — православной религии, верует, человек хорош, чиновник опытен. Вполне может быть наставником.
— Так! — додумал император свою мысль, — вот что, сделай-ка ты свою собственную министерскую канцелярию во главе с столоначальником действительным статским советником Кологривовым. Да скажи ему, будет хорошо работать, получит тайного советника и Владимира, пожалуй, III степени. и чиновников оставь тех же, что работают. Не лаются они с Макуриным?Подшивалов этого не знал. Все же не к месту его высокопревосходительству министру и генерал-лейтенанту гвардии встревать во все служебные мелочи.
— Вроде бы нет, — сказал он в раздумье, но так, чтобы было понятно — он еще немного сомневается.
Николай его понял: — Впрочем ладно, будет необходимо, дай знать, любых чиновников следует убирать. Пусть наш бравый юноша работает.
Андрей Георгиевич же вскоре не удивился проводимым действиям в министерстве. И его совсем не трогало, что это именно из-за него. Мало ли император и министр решили проводить реформы? Вдруг была создана министерская канцелярия, поскольку министр озаботился качеством исходящих бумаг. Столоначальником этой канцелярии стал Кологривов, что для всех было понятно. Он и так стоял во главе неофициальной канцелярии.
