Театры в России уже были. Так же как и певички. И репутация у них так же была не хорошая. Авдотья зримо поморщилась, явно не желая питомице такой судьбы. Но промолчала, что показывало, она с постояльцем полностью согласна.
— Что же указанной выше работы, то мы с Полиной договорились, пока она ни где не работает, то станет каждодневно с полчаса прибирать в комнате в мое отсутствие. Ничего трудного — помыть пол, вытирать пыль. За это я буду давать ВАМ, — голосом выделил он, — два рубля ассигнациями на срок на месяц с небольшим, пока я еще буду здесь жить. Согласны?
— Дык, благодетель, — невнятно согласилась хозяйка. Чувствовалось, что ей хотелось увеличить сумму, хотя бы на десять копеек серебром, но она боялась, что постоялец вообще откажется и деньги, упавшие с неба, исчезнут. Ведь, по хорошему, она и так обязана убирать в его комнате. Все это в миг пролетело в голове старушки и она сипло проговорила, — конечно, спаситель.
Андрей Георгиевич, у которого ничего не укрылось мимо глаз, молча одобрительно кивнул и положил на стол пятьдесят копеек серебром. Уже задним числом понял, что зря он с нею говорил о работе и о цене. Надо было просто положить деньги и Авдотья бы сразу со всем согласилась.
Как она кинулась коршуном на эти несчастные копейки на столе, ладно еще он успел убрать руку, смела бы с деньгами. Умудрилась пересчитать монеты дважды, пока несла их от стола к одежде и, наконец, положила их в карман, довольная, как сытый волк, дорвавшийся-таки до туши лани.
— Давайте уже пить чай с трактирным десертом, — предложил Андрей Георгиевич женщинам. Он-то как раз пил его, закусывая на редкость вкусными пирожными, а вот его приятельницы отвлеклись. Полина, показывая себя, а Авдотья вцепившись в деньги. все были довольны, но чай и закуска могла закончится, а время уже было позднее.
Поэтому в дальнейшем все были увлечены чаем и пирожными, вкусными но дорогими. Вряд ли когда-то еще в этой кухоньке они вновь появятся. Но Авдотья все же заполненным ртом спросила:
— Благодетель, а пошто ты ходил в казенное учреждение-то?
Ох, уж это бабье любопытство, — умилился Андрей Георгиевич, — как в вас оно свербит! Хотя в то же время не мог не признать деловой подоплеки. Должна же хозяйка знать дальнейшую судьбу своего постояльца.
— Я сегодня был в казенной комиссии по учету дворянских недорослей,— сообщил он внушительно, — там все обретается и через месяц судьба моя должна решится. И между прочим, ненароком узнал, что оказывается, его превосходительство председатель комиссии, генерал-лейтенант гвардии Семен Семенович Подшивалов приятель моего почившего отца!
От этой невероятной новости, пусть и совершенно чужой, женщины совершенно присмирели, как при рассказе об лучезарных ангелах. Где-то совсем рядом, но в совершенно другой сфере, с которой они никогда не коснутся, хотя она очень близко, пролетала совершенно другая жизнь — яркая, лучезарная, всегда сытая. И их посетитель, оказывается, может ее приблизится. А вот они никогда!
— День был сегодня неприсутственный, и его превосходительства не было-с. Но когда он будет, обязательно поклонюсь ему! Папаша мой, пока был живой, так часто рассказывал о нем и все в восхитительном тоне, что я не смогу!
Рассказывал, конечно не ему, а реципиенту, и особых чувств эти рассказы у попаданца не вызывали. Но суть не в этом. Оценки свои Андрей Георгиевич публично не выражал, зато собеседницы совершенно были подавлены блеском золота и запахом денег. И сам шаг был очень даже правильный. Он вам не боец Паникаха, чтобы бросаться под целую эпоху, он лучше будет идти в общем строю.
Молча благоговейно допили чай, потом наконец-то разошлись по постелям. Пора уже, время за полночь, а завтра опять вставать рано. Женщинам следовало печь хлеб, убирать в квартире и на себе, а Андрей Георгиевич завтра будет заниматься очень важным и тяжелым трудом — ничегонеделанием. Вы думаете, легкая работа? А вот попробуйте-ка. Что-то я не видел лентяев, занятых этим занятием, радостными и счастливыми.
Не был таковым и Андрей Георгиевич. Уж почти месяц до приема в комиссии! Одуреть, если не сказать по злее и по матернее. Разумеется, молодой человек в большом городе никогда не заскучает. Столько развлечений! Сколько интересных людей! Или, хотя бы, такие расстояния, пока по одному Невскому проспекту пройдешь мимо его замечательным зданиям, и ноги утомишь, и голову.
Да и потом, у него ведь, кажется, есть одно дело — надо, с одной стороны, доучится правописанию, положив его на русский язык XIX века, который, кажется и не русский язык еще, а больше старославянский. То есть много проблем не будет, но просто так «переобуться» не удастся. С другой стороны, ему крайне важно формализовать свои умения. Спросят, а где вы так, молодой человек, хорошо научились писать, четко скажет — там-то и там-то (не знаю еще точного название), но в Санкт-Петербурге, на какой-нибудь Мойке или где-то еще. И вопросов не будет.
С тем он и уснул, довольный и почти радостный итогами прошедшего дня, принесшего так много хорошего. И еще будет хорошего — прекрасного. Ведь это мой великолепный XIX век!
Глава 5
Первый раз в первый класс! (хотя бы в XIX веке)
Очередное утро, впрочем, началось, как и раньше — раннее, прохладное, сонное. Полина, поскребшись о дверь, своим чудесным голоском позвала:
— Андрей Георгиевич, сударь! Утро уже, маменька печь сегодня затопила жарко, чайник закипел, чай готов. Мы только вас и ждем!
Ого, если Полина не врет или, хотя бы, не преувеличивает, авторитет постояльца вырос до ого-го-го какой высоты! Осталось только встать и проверить. Тут ведь, какая специфика XIXвека — без электричества или газа, или, хотя бы такого чудесного устройства, как керогаза, еду готовить и чай кипятить оптимально можно только один раз. Печку топить целый день не будешь.
— Я проснулся, Полина, сейчас приду к столу, — громко сказал попаданец, сладко потянувшись. Ему было боятся некого и нечего. Он оказался практически дома!
Кое-как прибрался в постели, потом сел в нее. Осеннее петербургское солнце уже очевидно поднялось на небосклоне за тучами, хотя и не очень высоко. Питер, что ты хочешь.
Но все равно, для него это был большой эпический подвиг, встать около шести утра. Ведь в прошлой жизни он раньше восьми никогда не вставал! Правда, здесь был тонкий нюанс, при виде которого подвиг был не только большой эпический, но переставал быть подвигом, как таковым.
Это ведь он в прежнем теле так вставал, вXXIвеке. А новое тело XIXвека всегда поднималось относительно рано, как и полагалось нынешним аборигенам. Понял, дружише?
Так что хватит зевать и сидеть в постели, лучше посмотри в себя через зеркальный осколок. Тьфу, осколок зеркала. Так, по крайней мере, не зарос. В будущее время, в бытность взрослым мужчиной приходилось бриться аж два раза в день. И то женщины, целуясь, ругались, что колюсь, как мексиканский кактус.
А в этом теле сутки пробыл и ничего. Даже еще можно сутки потерпеть. Хотя сегодня, пожалуй, можно и побриться. Здесь проще, пусть и другие очень важные и необходимые проблемы. При виде холодной бритвы сразу начинаешь вспоминать о допросе с пристрастием и милосердное перерезание после оного. Бриться как-то сразу не хочется.
Зевнул, широко разинув рот, подумал, что невесть о чем думает. Для этого всегда, а, тем более в XIXв веке, имеются брадобреи. Решено, пойду на улицу по делам, побреюсь. Как XXI веке парикмахерская. Смысл один и тот же, просто волосы удаляются по разному и другие.
Умыл личико, а потом тщательно намылил и вымыл вонючим мылом руки. Гигиена прежде всего. Для этого времени, когда в обычной питьевой воде масса смертельных возбудителей, типа холеры и тифа, мытье с мылом уже не баловство, а жизненная необходимость. Так что надо бы еще и лицо вымыть с мылом же. Жаль только качество последнего желает быть лучшего. Так что руки вымоет с мылом, а лицо с надеждой.
