Если однажды ты станешь для меня родным, я нарисую твою душу.

Сатин Белова

Отрывки из воспоминаний

Книга посвящается: А. Тер-Степанян, Г. Петросяну, В. Симоняну, Г. Есаяну, Э. Амиракяну

Жить – это значит: постоянно отбрасывать от себя то, что хочет умереть; жить – это значит: быть жестоким и беспощадным ко всему, что становится слабым и старым в нас, и не только в нас.

Фридрих Вильгельм Ницше

Что такое жестокость? Как ты ее себе представляешь? Где проходит граница твоего воображения, когда речь заходит о людской жестокости, о родительском насилии, о нелюбви?

Что ты представляешь под словом «насилие»? Какого цвета оно? Чем оно пахнет? Какая часть твоего тела начинает болеть, когда ты слышишь слово «насилие»?

Как выглядит образ отца в твоей голове?

Идеален ли он? Мерзок? А может, чуть смешной? Ну а если наделишь его всеми известными тебе худшими людскими качествами – каким он станет? В кого он превратится в твоей голове? В обузу, тирана, игромана или пьяницу, что шляется по городу до утра и спускает зарплату, оставляя тебя без куска хлеба? А каким был бы этот образ, если бы я спросила о нем в твои двенадцать лет? Ты пока подумай об этом, а я принесу сигареты и продолжу…

Огни погасли, огни стали мерзнуть под остывшей землей… Снег, кровавый снег стал печатью над ними!

Представь себе девочку лет двенадцати – с серо-зелеными глазами, со светло-пепельными волосами, луноликую и прекрасную. Представил? А теперь вообрази, что на улице зима. Пушистый, мягкий снег покрыл твою планету. Дети с румяными щеками, взрослые в теплых кофтах – все играют во дворе, смеются, радуются, а Она стоит в сторонке и смотрит… А теперь, как в киноленте, перемотай кадры вперед. Стоп! Ты дошел до того кадра, где ей уже двадцать. Снова снег идет, зима. Все опять играют во дворе, а Она, как и тогда, стоит в сторонке… Еще перемотай… «Какая скучная у меня мама!» – думает ее дочь. «Она постоянно грустит, ей ничего не по душе… Ну кто не любит играть в снежки?!» – думает ее муж. «Моя мама не любит играть в снежки», – думает ее дочь. А на дворе опять зима, снова снег идет, все играют, веселятся, только Она так же, как тогда, молча стоит в сторонке…

А вдруг этот белоснежный мягкий снег, попав в ее бездонные глаза, превратится в озера крови? А вдруг Она не сможет сдержать себя и расплачется? Тогда из ее холодных глаз потекут реки, огненно-красные, кровавые реки, – какие текли тогда, когда ей было всего двенадцать. Эти реки способны потопить весь мир, всю планету. Это крайне тяжело: переживать одно и то же каждой зимой. Это очень больно: сдерживать себя и не плакать, дожидаясь хотя бы весны, когда нежное солнце коснется холодных, ледяных гор, а первый дождь смоет огненно-кровавые реки, текущие из ее глаз.

P. S.

– Ты скажешь, что тебе в глаз попали снежком, поэтому и кровь. И не смей лишнее болтать! – сказал ей отец в ту зиму, в то роковое утро после очередной страшной ночи, медленно застегивая ширинку своих старых штанов.

Что вам больше нравится: усталость или смерть?

Эрвин Роммель

Как выглядит смерть? Какой у нее запах? А цвет? Ты знаешь, какие глаза у умирающего человека? Видел ли ты когда-нибудь умирающих людей? Находился ли рядом с одним из них? Чувствовал ли ты, как, покрывая целое солнце, смерть поглощает плоть больного, усталого человека? Имел ли ты смелость взглянуть в глаза тому несчастному? Заметил их предсмертный цвет?..

Обыкновенная городская больница. Палата, тусклый свет. Неудобная больничная кровать, а в ней с бредом на устах умирает человек. Она сидит рядышком. Ей пятнадцать. Своими ладошками Она греет холодные, посиневшие от болезни руки, потом ноги умирающей матери. Греет и верит, что эти прикосновения помогут, вдохнут жизнь в полу-мертвое тело. Произойдет чудо, та поправится – и Она спасется, ведь смерть матери обречет ее на вечные муки в родном, но проклятом доме под номером 6.

Помню, как Она с надеждой смотрела в глаза матери. В этих погасших глазах Она искала выход. Но там был лишь догорающий пепел сожженной жизни – и ни единого шанса на спасенье. О боги небес и земель! Нет более тоскливых, опустошенных,      тусклых      глаз      на      земле,      чем глаза умирающих людей. В них заключена боль человечества. В них пепельно-небесная синева вселенской мудрости навеки скована пустотой. Если долго смотреть в них, они потянут тебя за собой. Они позовут, поглотят, толкнут в бездну. И ты обязательно растворишься в них, невольно станешь осколком небытия. Однажды рассмотрев цвет глаз умирающих людей или окунувшись в них, на себе ощутив, что в конце туннеля нет никакого света, ты получишь смерть в свои верные спутники. Тебя покинет страх ходить с ней бок о бок.

Я бы рассказал вам все, что захотите, и даже больше, если бы то, что я говорю, было равно тому, что вы услышите.

Дэвид Фостер Уоллес

– Не смей обижать моего ребенка, – вынырнув из галлюцинаций и бреда, которые за последние недели стали ее верными спутниками, промолвила умирающая мать отцу своей дочери.

Неповторимые мгновения надежды. Исцеляющие минуты. «Последнее желание умирающей должно быть исполнено, – думала Она. – Этот неписаный человеческий закон все выполняют безоговорочно!» – твердила себе Она. Мысль об этом законе стала коротким глотком воздуха для утопающей в море. Но реальный мир и люди в нем не похожи на сказки и их вымышленных персонажей. Мир суров, и в этом мире одна часть людей пропитана ненавистью и алчностью, другая, большая, часть одержима болезнями тела и души, что никогда не позволят им оставаться людьми. Такие способны лишь удовлетворять жадную похоть и страшные фантазии своего больного ума и плоти. Так что долой сказки, дамы и господа! Последнюю волю умирающего никто не будет выполнять. Постарайтесь жить как минимум вечно, чтобы успеть окончить все свои дела, чтобы ни о чем не молить, лежа на предсмертном одре. Ваши мольбы рассеются по ветру на следующий же день, нет, в ту самую минуту, когда ваш деревянный гроб опустится в землю, а окоченевшее тело начнет тлеть. Потом ветра затихнут, а ваш потухший взгляд и последний бред забудутся навек!

Смерть матери была отправной точкой перед выбором. Отныне для нее было два пути: либо взлететь, как феникс из пепла, и спастись, либо остаться с умалишенным отцом, ползать по земле и кровоточить, как искалеченная на свадьбе жертвенная птица.

P. S. Да упокоят и простят боги ту женщину за грехи, за слабость, бессилие. Ибо мы, смертные, порой ставим себя выше богов и не прощаем людскую немощность.