В этом была своеобразная мрачная романтика – одинокий дом среди густого, заснеженного леса, спрятанный от привычной цивилизации. Но мне эта романтика была не по душе. Одиночество и глушь наводили на меня тоску и уныние. С другой стороны, если бы здесь не было этого дома и его загадочной жительницы, я бы сейчас медленно околевал один на безлюдной дороге. Поэтому, можно сказать, что мне повезло.

Мы вышли из машины, и вдруг в стороне, между деревьями, послышался жуткий вой. Точь-в-точь такой, какой я слышал на дороге. Только в этот раз он звучал гораздо ближе. Я обернулся к Офелии.

– Волки! – в ужасе воскликнул я.

– Волки, – спокойно сказала она, – Я называю их «соседями». Всю зиму ходят здесь. Ищут, чем поживиться. Пойдем скорее в дом.

***

В доме было темно, тихо, пахло хозяйственным мылом и чем-то скисшим. Но главное – здесь было тепло. Офелия зажгла керосиновую лампу, и все вокруг осветилось мягким, жёлтым светом. Внутри дом тоже был странным, необычным. Казалось, он был построен из того, что попалось под руку неумелому строителю. Кирпич, бревна, куски фанеры и обломки досок были соединены между собой клеем, дыры в стенах были залеплены глиной, кое-где виднелись остатки штукатурки.

Какой-нибудь оптимистичный дизайнер назвал бы обстановку в доме стилем фьюжн, но мне все это казалось безвкусной мешаниной. Старинная мебель сочеталась с деревенскими вязаными половиками, винтажные люстры – с голыми, почерневшими от времени, досками пола. На неровных стенах висели портреты поэтов и писателей в золоченых рамах, а рядом были налеплены вырезки из журналов.

– У тебя очень… атмосферно! – сказал я, снимая куртку и ботинки.

– Просто кругом нелепое старье, оставшееся от отца, – ответила Офелия.

Она отнесла лампу на маленькую кухню и поставила её на стол. Задернув занавески, она развела огонь на очаге и поставила кипятиться чайник.

– Извини, я не ждала гостей, поэтому угостить могу только чаем с сухарями, – сказала Офелия и внимательно посмотрела на меня маленькими пытливыми глазками.

– Не беспокойся, я не капризен и ничуть не привередлив в еде, – ответил я, – я до сих пор не до конца согрелся, поэтому горячий чай – это райский напиток для меня.

Пока чайник кипел, я осматривал кухню. Судя по всему, Офелия была неважной хозяйкой – на кухне было грязно. На столе громоздились немытые тарелки с остатками засохшей еды, некоторые из них покрылись плесенью. Стол был заляпан жирными, липнущими к рукам пятнами. Пол казался немытым много недель и был завален крошками и другим мусором.

– А знаешь, почему мой отец выстроил дом в лесу? – спросила вдруг Офелия и, не дождавшись моего ответа, сказала, – потому что скрывался от долгов. Вот так вот. Был гуманитарием на всю голову, совсем не умел выстраивать семейный бюджет.

– Вы переехали сюда всей семьей? – спросил я, рассматривая старинные статуэтки, небрежно расставленные на полке.

– Да, но мама вскоре сбежала, не смогла вынести такой нищенской и дикой жизни.

– Ты хочешь сказать, что твоя мать ушла и оставила тебя в лесу?

– Не совсем так. Она ушла, пообещав вернуться за мной, но… не вернулась.

Я на минуту представил, каково это – потерять мать вот так. Моя мама тоже оставила меня, но она умерла, это другое. А Офелию мать просто бросила, это ужасное предательство.

– Не страшно жить в лесу одной? – спросил я, глядя на женщину.

Ее маленькая, худощавая фигурка сновала туда-сюда по кухне. Поставив передо мной треснутое блюдце с сухарями, она ответила с вызовом:

– Нет. Я сама кого хочешь напугаю!

Я рассмеялся, решив, что это шутка, но, взглянув на серьезное лицо Офелии, понял, что она не шутила. На кухне повисло неловкое молчание.

– Поверь, среди людей жить страшнее! – тихо сказала она, не глядя на меня.

Я не нашёлся, что ответить. Мне казалось, что она говорит сплошными загадками. Хотя, может, все писатели такие? Может, это все какие-то образные литературные метафоры, наполненные глубоким смыслом, который мне не суждено понять?

Я достал телефон, связи по-прежнему не было. Хотя вряд ли меня кто-то потерял! Оставалось ждать и надеяться на то, что снег скоро закончится, дорогу расчистят, и я смогу самостоятельно выбраться отсюда.

– Расскажи о себе, – попросила Офелия.

Я коротко и неинтересно рассказал ей о своем детстве, об учебе в институте и о нынешней работе в небольшой, но процветающей фирме. Потом мы пили чай в тишине, и Офелия спросила:

– Скажи, Богдан, а ты бы смог полюбить меня?

Я поперхнулся от неожиданности, пролив на себя горячую жидкость. В голову закрались самые дикие мысли. Она что, хочет, чтобы я с ней переспал? Что за дикость!

Я поставил чашку на стол. Взглянув в некрасивое лицо женщины, я улыбнулся профессионально-фальшивой улыбкой, почувствовав, как пылает мое лицо. Офелия смотрела на меня, не мигая, ждала ответ. Во взгляде ее не было ни малейшего намека на какое-либо чувство, хотя бы отдаленно напоминающее страсть или влечение.

– Ты застала меня врасплох… У тебя интересная внешность, Офелия. Ты милая, очаровательная женщина. У тебя выразительные глаза. Но насчёт "полюбить"… Видишь ли, у меня уже есть девушка, ее зовут…

– Я полюбила тебя, Богдан, – перебила она, не дослушав меня.

– Что? – я растерянно посмотрел на нее.

– Ты слышал, – недовольно ответила она.

– Но мы с тобой знакомы лишь пару часов! – воскликнул я, – невозможно за это время взять и полюбить незнакомого человека.

– А если возможно? – медленно проговорила она.

Я почувствовал, что еще немного, и моя голова взорвется от всего, что мне пришлось сегодня пережить. Прижав руки к вискам, я крепко зажмурился. Что за дикий день!

– Скажи мне, что это шутка, – я взглянул на Офелию умоляющим взглядом, – ты ведь разыгрываешь меня, да? Проводишь какое-то исследование для своего романа?

– То есть, ты не смог бы меня полюбить? – голос Офелии прозвучал низко и холодно.

– Нет, – твердо ответил я и покачал головой для большей убедительности.

– Понятно, – спокойно сказала она, взяла с полки толстую тетрадь в потрепанной обложке и сделала в ней несколько пометок.

Я облегченно выдохнул. Она и вправду проводила некий эксперимент надо мной. Писательница!

– Это и есть твой роман? – спросил я, бросив выразительный взгляд на тетрадь и пытаясь поскорее сменить тему разговора.

– Да, – коротко ответила она и убрала тетрадь обратно на полку, – пойдём, я постелю тебе в бывшей комнате отца.

Я с опаской взглянул на Офелию, все еще пытаясь заметить в её глазах или жестах открытый намёк на то, что она хотела бы провести эту ночь со мной, но ничего такого не увидел. Наоборот, её взгляд был строгим, как у учительницы начальных классов.

Расстелив мне постель в маленькой комнатке, почти половину которой занимал огромный письменный стол, Офелия пожелала мне спокойной ночи и вышла, притворив за собой дверь. Она даже не взглянула на меня, и тогда я окончательно успокоился.

Оставшись один, я смотрел в окно, за которым по-прежнему бушевала метель. Снег крупными хлопьями бился о стекла, ветер с неистовой силой стучал в стены дома, завывал в печной трубе, а высокие ели сильно раскачивались, толкая друг друга колючими ветвями.

Какое-то время я лежал неподвижно, уставившись в окно, прислушиваясь к тому, как трещат в кухонной печи горящие поленья, и думая о том, какие непредсказуемые повороты порой случаются в жизни.

***

Ночью ветер выл так сильно, что я постоянно вздрагивал, просыпался и вскакивал с жёсткой постели. Казалось, что вместе с завываниями ветра, откуда-то издалека до меня доносится печальная песня. Как будто сама метель убаюкивала меня женским голосом.

Когда я снова забывался тревожным сном, мне снились кошмары. В них я падал в ледяную воду и не мог выплыть – тяжёлая одежда тянула меня ко дну. Я снова просыпался в холодном поту, вставал с кровати, подходил к окну. В кружащихся за стёклами снежных вихрях мерещились шевелящиеся, танцующие тени. А однажды, резко развернувшись, я вдруг увидел, что дверь в мою комнату открыта, а в дверном проёме кто-то стоит.