– Твою же мать.

Ланг, как всегда, был удивительно краток. Перехватив поудобнее свою вялую ношу, он в один километровый шаг добрался до дивана и небрежно уселся на невысокую спинку. Рене почувствовала, как туловище сначала сжало, а потом что-то приятно прохладное пролезло под ворот куртки и прижалось к шее.

– Где здесь аптечка? – раздался над головой недовольный голос Тони. Обращался он при этом не к хозяйке той самой пресловутой аптечки, а к ещё одному гостю. Но тот был явно растерян.

– Мне неизвестно, – медленно ответил Чуб-Чоб на ломаном английском, и в груди Ланга что-то заклокотало.

– Весьма опрометчиво для человека, который забирается по деревьям в чужие дома, – процедил он, а Рене удивлённо вздохнула.

Это что… ревность? Она ошарашенно прислушалась к чужому сердцу у себя под щекой и едва не расхохоталась, когда различила отчаянный торопливый стук. О, Тони! Неужели он правда думал, что к ней – страшно сказать! – вот так запросто ходят любовники? Залезают в окно, карабкаются по деревьям… Абсурд! Но сердитый ритм не врал. Ланг мог сколько угодно корчить брезгливые лица, плеваться ядом или вымораживать всё вокруг презрительным холодом, однако теперь Рене знала о нём немного больше. А потому подняла руку и коснулась обветренной ладони, что до этого выщупывала пульс, а теперь машинально гладила горячую шею. Пальцы Энтони двигались успокаивающе и деликатно, почти так же, как делала сама Рене в минуты его мигреней.

– Во втором кухонном ящике. Коробка из-под молочных ирисок, – пробормотала она и почувствовала в волосах тихое фырканье.

– А всё-таки у тебя есть тайный порок. И, кажется, не один.

– Я не… Он не… – попробовала было оправдаться Рене, но ещё один смешок вынудил замолчать.

– Допустим, – коротко сказал Ланг и отстранился. Вновь стало холодно, а потом голова едва не взорвалась от ледяного тона. – Принеси.

Рене хотела возмутиться такому обращению, но её тут же с силой прижали к тёплому телу, отчего говорить стало сложно. И только тогда она с удивлением поняла, что помимо собственной куртки укрыта полой пальто. Странно. Либо Рене настолько мала, либо Тони носит самую настоящую плащ-палатку.

Тем временем послышались тяжёлые шаги, скрежет отодвигаемых ящиков, лязг крышки и… Наверное, увидев её аптечку, даже самые суровые вирусы повесились бы от жалости. Они пали бы жертвенной смертью во имя нового пенициллина, самого действенного антисептика или ещё неизведанного лекарства, потому что в жестяной круглой банке, носившей гордое предназначение аптечки, давно сдох даже паук. И судя по многозначительному молчанию доктора Ланга, пачка пластыря вместе с двумя пожелтевшими от времени таблетками парацетамола его не впечатлили. Совсем.

– Да уж, арсенал настоящего врача. Позволь узнать… – он на секунду прервался. – Зачем тебе целая коробка, если в ней ничего нет?

– Она красивая, – прошептала Рене, которая болела так редко, что уже позабыла, когда был последний раз. А Тони долго взвешивал на весах абсурда её слова, прежде чем коротко хмыкнуть.

– Достойный ответ.

Он быстро проверил срок годности желтоватых пилюль, потом сноровисто достал их из блистера и взглядом потребовал стакан воды. Следовало отдать должное – в маленькой квартирке незваные гости ориентировались почти как дома. Проглотив горькие таблетки, Рене устало ткнулась лбом в шерстяной свитер Тони. Ну а Ланг подумал ещё немного, после чего повернулся к терпеливо ждущему Чуб-Чобу. И хотя Рене понятия не имела, что творилось в пернатой голове огромного индейца с судимостью за разбой, но враждебности тот больше не проявлял. Просто стоял и невозмутимо ждал дальнейших приказов, и именно это лучше всего умел делать доктор Ланг.

Осторожно перехватив подрагивавшее тельце, он свободной рукой поставил себе на колено босые ступни и принялся шарить в кармане. Через пару секунд на свет появился уже знакомый бумажник, а оттуда внушительная пачка пёстрых банкнот.

– Найди ближайший круглосуточный магазин, возьми там упаковку любого жаропонижающего и пак Гаторейда. На сдачу можешь купить себе шоколадный батончик. На дворе как-никак Рождество.

Чуб-Чоб с сомнением уставился на протянутую ладонь с зажатыми в ней купюрами, но всё же осторожно забрал тихо зашелестевшие деньги. Бросив на Рене странный взгляд, он двинулся к окну, но Энтони его остановил.

– Через дверь, молодой человек.

– Но хозяин будет недоволен… – попробовал было возразить невольный курьер, однако немедленно замолчал, стоило Лангу удивлённо повернуть голову.

– Я разберусь, если потребуется, – процедил он. И поскольку других аргументов у немного занудного индейца не нашлось, Рене вскоре услышала хлопок закрывшейся двери.

В квартире стало очень тихо. Не было слышно ни дыхания, ни шелеста одежды, не шумел холодильник, не текла по трубам вода, даже сердце в груди Тони теперь билось размеренно и словно издалека. Наконец, не выдержав гнетущего молчания, Рене рискнула пошевелиться. Она сжала замёрзшие пальцы на ногах, что по-прежнему упирались в жёсткую джинсовую ткань на бедре Ланга, и раздался привычный хруст. Стало неловко. Ох уж эта воздушная красота балета!

Сквозь мелкую дрожь Рене стыдливо поёрзала и вдруг заметила, с каким интересом Энтони разглядывал её шишкообразные суставы и следы от старых мозолей. Чёрт, пусть лучше на висевшие акварели любуется! В животе вместе с тошнотой от температуры растеклась досада. Прошло десять лет, а краше ноги не стали и вряд ли уже будут, так что Рене постаралась незаметно спрятать под полой пальто свои жилистые ступни. Однако Ланг не дал и неожиданно принялся растирать сначала одну холодную подошву, затем другую, а потом сразу обе. В его руках они удивительно помещались полностью. Это донельзя смущало, так что Рене попробовала было вырваться, но вместо этого Энтони обхватил ладонью лодыжки, чем жёстко пресёк любые попытки стыда.

– Рене, я травматолог и прекрасно знаю, как выглядят ноги балерин, фигуристок и цирковых гимнасток. Твоё стеснение неуместно, – коротко отрезал он, и возразить на это Рене было нечего. Она послушно расслабилась и опустила голову, как вдруг заметила в своих руках уже знакомого бобра. Сжав мохнатую тушку, Рене вздрогнула, когда услышала внезапный вопрос. – И часто к тебе так ходят в гости?

На первый взгляд, Тони бросил фразу очень небрежно, но она слишком хорошо знала его едва ощутимый оттенок недовольства. Другие бы скрипели зубами, но Ланг лишь слегка растянул слово «часто», и всё стало ясно.

– Никогда. Они просто… волнуются за меня. После аварии… И иногда присматривают.

Рене по-прежнему трясло, а потому говорить выходило с трудом, и она замолчала. Энтони какое-то время ждал продолжения, но, заметив опять нараставшую дрожь, принялся растирать руки и плечи свернувшейся эмбрионом Рене.

– Кто «они»? – не отставал он.

– Что?

– Я спросил – кто это «они».

– Не ревнуй…

– Рене! – теперь Энтони злился. – Это не вопрос моих страхов, а твоей безопасности!

Страхов? Хм… Рене вздохнула.

– В большинстве своём бездомные. Я подрабатываю здесь. Недалеко. – Зубы звонко стукнулись друг о друга, а руки вокруг неё обернулись сильнее. – В центре реабилитации.

– Реабилитации? – Выдохнутое ей в волосы замешательство было поистине бесценно. – Чьей реабилитации? Заключённых?

– Да.

Воцарилась тишина, пока Энтони, вероятно, переваривал потрясающую новость, с кем именно он только что имел честь находиться в одной квартире. А потом последовал шумный выдох.

– Потрясающе! Нет, просто уму не постижимо! Я что, настолько мало тебе плачу? – В его голосе проскользнули обиженные нотки, а Рене замялась. Вряд ли правда понравится Тони больше, чем молчание, но он не унимался. – Ради чего – господи помилуй! – тебе потребовалось так рисковать? Это даже не дом престарелых или приют. Чёрт возьми, Рене! Почему?!

– Мне были срочно нужны деньги. – Она попробовала слукавить, но взгляд Энтони оказался слишком красноречив. – На тесты.