Как способна помочь женщине только женщина. Мать, сестра, подруга. Дочь… Проклятая влага преступно просочилась и потекла по щекам Веры. Она хотела дочь. Когда-то давно. В другой жизни. Ждала дочь. Дочь того, кто только что прошёл мимо неё.

Георгий, державший ножной конец носилок, заметил состояние княгини. На всякий случай притормозил.

– Тпру! – окрикнул он Ивана Ильича.

Тот собирался что-то едкое выдать. Но, полуобернувшись, заметил мокрые щёки Веры Игнатьевны. Покорно остановился без единого слова. Вера и Марина, княгиня и горничная, на мгновение переплели пальцы.

Врач, мужчина средних лет, княгине незнакомый, записывал со слов Веры.

– Принят вызов по телефону. Горничная Бельцева, из персонала дома, обслуживаемого клиникой «Община Святого Георгия». Жалобы на боли внизу живота. Слабость. Кровотечение из половых путей. Самопроизвольный выкидыш.

– Не замужем? – немного замявшись, уточнил у Веры Игнатьевны врач. Хотя Марина лежала на кушетке здесь же, в смотровой. Она запунцовела после такого вопроса. Вера рассмеялась.

– Я замужем, вы наверняка в курсе. Горничная – нет, – Вера резко оборвала смех и сказала серьёзно, так, чтобы доктор, человек по всей видимости добрый, проникся и не спрашивал более ерунды, о которой сам знает поболе многих. – Была бы замужем, не служила бы горничной. Пациентка осмотрена мною! – Вера со значением глянула на доктора: мол, сомневаешься в моих вердиктах? Желаешь оспорить? Или не будешь начинать эти игрища? – Остатков плодного яйца нет. Необходимые назначения: эргометрин, холод на низ живота – выполнены.

Врач кивнул. Он многое понимал. Но и род деятельности обязывал его хотя бы к некоему подобию соблюдения протокола.

– Показания к госпитализации?

– Кровопотеря, достаточная для проблем при её габитусе. Слабость. Истощение организма. Физическое и нервное. А у господ – сезон балов в стадии завершения.

Господин доктор немного помедлил, затем промямлил:

– Когда не замужем и выкидыш… Мы в таких случаях обязаны…

– Вы подвергаете сомнению мои слова? Мою компетенцию? Мою честь?! – перебила Вера, изобразив грозную княгиню, героя войны с известной репутацией.

– Ни в коем случае! – с перепугу врач встал и, сколько мог, вытянулся.

Был он полон по телосложению, человек совершенно гражданский, так что вышло у него не очень, но Вера Игнатьевна оценила старание. Не дав ему опомниться, продолжила:

– Вы подвергаете сомнению слова этой несчастной девушки, которую смеете укорять в том, что она не замужем? Или… – Вера искренне ужаснулась (когда было необходимо, её театральные телодвижения были великолепны, хотя она и не любила этого). – Если я вас верно трактую, вы подозреваете несчастное бесправное забитое существо в чём похуже? В преступных намерениях?!

Вера Игнатьевна поднялась, и негодование её никто бы не назвал наигранным. Ибо оно таковым не было. Негодование было искренним, выстраданным, застарелым.

В Царскосельской больнице абсолютно все отлично были осведомлены, кто такая княгиня Данзайр, а равно о её тёплой дружбе с императрицей, и, конечно же, о том, что ею восхищается обожаемый здесь всеми Боткин. К чёрту протокол!

– Что вы, Вера Игнатьевна! – горячо воскликнул врач. – Я и сам всеми фибрами души искренне ненавижу эту бюрократию, возню эту полицейскую. Да и сами они не горят рвением подобные случаи разбирать…

– Можно же, не дай господь, и разобраться ненароком! – с насмешливым холодком перебила Вера. – Припоминаете ли вы случаи, когда хозяев судили за изнасилование прислуги, а? Вот и я не припоминаю.

Господин доктор согласно кивнул. Выдохнул. Сел. Взялся за перо. Проговорил уже в бумагу:

– Эргометрин, холод на низ, покой. Три дня.

– Пять. Пять дней полного покоя. Пропишите ей офицерский стол, – Вера Игнатьевна устремила к портрету государыни императрицы ангельский взор. Именно под патронатом Александры Фёдоровны находился Царскосельский госпиталь.

– Никаких возражений не имею.

– К слову, пациентка платная. В полном объёме выставляйте счета, не стесняйтесь. Бывший её наниматель оплатит в лучшем виде. А сейчас, будьте любезны, оставьте нас ненадолго наедине.

– Конечно, Вера Игнатьевна! – немедля вскочил врач, обрадованный уже тем, что не за больничный кошт сия щедрость.

Когда за штатным лекарем закрылась дверь, Вера Игнатьевна присела на край кушетки. Марина бросилась горячо целовать руки княгини.

– Прекрати немедленно, дурища! Я не тебя спасаю. Я себя спасаю. И молодого доктора, к которому ты явилась с закровяненным подолом. Вот! – Вера достала из кармана визитную карточку клиники. – Как выпишут, сразу приходи. Нам нужны сёстры милосердия. Жить будешь при клинике. Возьми, чтобы не пешком, – Вера протянула ей деньги.

Бельцева Марина всё-таки исхитрилась покрыть руки княгини шквалом горячих поцелуев и оросить слезами. Вера не стала снова вырывать ладони, человеку разрядка нужна.

– Спаси вас Бог, Вера Игнатьевна! Меня хозяйка со свету сживала, хозяин насильничал чуть не каждую ночь. Идти некуда… Я хотела его родить, хотела! Вот вам крест! Но как? Куда? На что жить? И где? Вырастить, воспитать.

Вера погладила Марину по волосам. Аккуратно высвободила руки. Подошла к окну. Уставилась на унылый пейзаж с неизбывной печалью.

– Это всегда очень тяжело. Чудовищный выбор, которого к тому же легально женщина лишена. Я знаю одну… Одну чудесную и замечательную женщину… По крайней мере, именно такой эта женщина когда-то была. Она родила без мужа. Но, правда, её ситуация, признаюсь, была лучше твоей. Она любила того, от кого понесла. Ей удалось вырастить сына. Не знаю, удалось ли воспитать, но вырастить удалось на отлично. Но какой ценой!

– Ей пришлось… торговать своим телом?! – вырвалось у Марины.

Видимо, этого она опасалась более всего. Что неудивительно для жертвы насилия. Вера горько усмехнулась. Моргнув, она с удивлением обнаружила, что по щекам опять побежала предательская жидкость. Нет, это слишком для одного дня! Не иначе, Бельцева со своим ещё бьющим гормоном так влияет. Вера Игнатьевна промокнула щёки тыльной стороной ладони и тихо сказала:

– Хуже. Душой.

Обернувшись, княгиня увидела насмерть перепуганный взгляд Марины.

– Господи! Не в том смысле! Вы, никак, романов Крыжановской-Рочестер[15] начитались. Поди, в доме у хозяйки только их и держали.

Марина потешно развела руками. Вера улыбнулась. Эта Бельцева – очень сообразительная девчонка. Может выйти толк.

– Никто не рисовал пифагорейских пентаграмм, не вызывал дьявола, не писал расписок кровью. Эта женщина… Моя подруга…

Она хотела спасать других женщин. Но женщины не хотели спасаться. И она вынуждена была пойти на сделку с собственной совестью. Это и есть та пресловутая сделка с дьяволом: сделка человека с собственной совестью. Цена всегда одна: душа. В момент сделки с совестью гибнет душа человека. А на месте совести, которая не функционирует нормально без души, появляется уродливый конгломерат договоров, соглашательств, страховых обязательств, системы взаимозачётов. Мёртвая мена взамен живой совести. Она считает, что пошла на сделку с совестью ради сына. Из-за сына. Это подлое «из-за» обнуляет то прекрасное «за»… Например, умереть за Родину – это не то же самое, что умереть из-за Родины. Если ты понимаешь, о чём я.

Марина Бельцева серьёзно кивнула.

– Осмелюсь сказать, что «за» и «из-за» – антитетические утверждения, – поймав удивлённый взгляд княгини, Марина скривила губы. – Я действительно читала романы Крыжановской-Рочестер. Вы правы, только их и читала хозяйка. Хозяин же, получив нужное ему… – Бельцева подавила спазм отвращения, продолжив со злобой, – бывал в ударе и, как он это называл, образовывал мой ум.

– Вот же гадина! – прошипела Вера побелевшими от ярости губами. – Он ещё и просветителем себя мнил, тикусёмо![16]