Тогда я придумал простой и логичный ход. Когда в очередной раз увидел эту даму в первых рядах на собрании в зале студенческого общежития на Хорошевском шоссе, коротко объяснил ситуацию профессору, ведущему избирательное собрание. Я предложил ему задать этой женщине, если она попросит слова, несколько наводящих вопросов о моей бывшей жене. На листке бумаги я написал простейшие вопросы – прическа, цвет волос и комплекция – а также правильные ответы.
Так и случилось: среди прочих она потянула руку, прося слова, а профессор, не желая откладывать решение этой проблемы, любезно предоставил ей слово первой.
Ведущий для чистоты эксперимента даже уточнил вопросы:
– Прическа – гладкая или пышная? Цвет волос – блондинка, брюнетка или шатенка? Комплекция – полная или хрупкая? Высокая или «дюймовочка»?
Провокаторша покраснела и на все вопросы ответила неправильно, даже случайно не отгадала ни одного правильного ответа. После чего профессор, как на экзаменах, зачитал правильные ответы и сказал:
– Мадам, прошу вас немедленно покинуть аудиторию…
Женщину освистали, и больше я ее не видел.
Через 7 лет после этих событий, когда я уже работал Торгпредом России во Франции, на выставку в Бурже приехал директор крупнейшего закрытого оборонного предприятия Москвы. Это был мой главный конкурент на выборах народных депутатов СССР, с которым мы вышли во второй тур голосования.
Во время коктейля, посвященного закрытию салона, я, между делом, рассказал ему этот забавный эпизод и спросил:
– Дело прошлое, я не в обиде. Не ваших ли рук дело, коллега?
– Ну, что вы, Виктор Николаевич! Как вы могли подумать?! Это точно не я, впрочем, мои помощники и без моего ведома могли, конечно, что-нибудь отчебучить…
На том с миром и разошлись. Кстати, на предприятии прошла успешно проведенная моим оппонентом приватизация и он, проиграв на выборах, в итоге остался не внакладе во всем остальном. Многим из тех, кому не повезло в выборах, повезло в деньгах.
Но приключение с «курицей» было не единственным.
Однажды утром, собираясь ехать на работу, я вышел на улицу, и чуть не потерял дар речи – мои заслуженные «Жигули» третьей модели, которыми я гордился и на которые собирал деньги несколько лет, делая по ночам переводы с французского языка, оказались под кучей полузастывшего бетона.
Ночью некие «доброжелатели» подогнали к нашему дому самосвал с жидким бетоном и, очевидно, с огромным удовольствием разгрузили его на багажник моих «Жигулей». Этого злодеям показалось мало, и они, наверное, уже лопатами набросали бетон и на крышу моего несчастного автомобиля.
В тот день, лишившись на время автомобиля, я впервые искренне пожалел о своих демократических инициативах. Дело в том, что я, как заместитель генерального директора по экономике объединения НАТИ, в целях постепенного перехода к рыночным отношениям вводил систему материального поощрения тех руководителей, которые добровольно отказывались от льгот. В том числе речь шла о персональных автомобилях.
В объединении, включая 11 филиалов, работали более 4 тысяч человек. Поэтому, по существовавшим нормам, многим руководителям полагались персональные «Волги» с водителем. Я, среди прочего, предложил пересесть всем руководителям на личные автомобили с одновременной компенсацией их затрат на эксплуатацию и ремонт автомобилей. Тем же «боссам», у которых не было личных автомобилей, предлагалось выкупить «персоналки». Так более 30 лет тому назад мною была начата своеобразная монетизация льгот.
Но, в отличие от печально известной монетизации 2005 года, льготы я пытался отобрать не у пенсионеров, а у руководителей. Я первым подал пример и пересел на «Жигули». Вот почему в тот день, когда мои «Жигули» оказались погребены под бетоном, помощи мне было ждать не от кого, мой бывший водитель развозил сотрудников по удаленным филиалам.
Кстати, возвращаясь к сегодняшним временам, следует заметить, что во всех цивилизованных странах в налоговых декларациях существует обязательная для заполнения графа: «…получаемые бесплатно услуги и товары». Если чиновник, депутат, мэр, губернатор или топ-менеджер ездит на автомобиле, который он не покупал за счет своих доходов; если зарплату водителю он платит не из своего кармана; если он пользуется государственной дачей или квартирой, имеет «бесплатные» медицинские страховки и т. д., то счастливый обладатель всех этих радостей платит дополнительный ежегодный налог. И именно это как на Западе, так и на Востоке называется «социальная справедливость».
Но вернемся в избирательную кампанию 1989 года. Как самовыдвиженец, я мешал практически всем, против меня дружно объединились не только Фрунзенские райком КПСС и райисполком, но и некоторые отраслевые депутаты. Попыток надавить на независимых кандидатов было достаточно. И угрожающие телефонные звонки, и заказные статьи, и «открытые письма», и анонимные листовки… В те наивно прекрасные времена нарождающейся демократии такие забавы еще не назывались уважительным словом «пиар» и были, конечно, совсем невинными по сравнению с нынешними политтехнологиями. Тогда еще не было политтехнологов на зарплатах и «черных партийных касс», миллионеры и коррумпированные чиновники не покупали кресла в парламенте, которые гарантировали им депутатскую неприкосновенность. В те далекие времена олигархи еще не «бронировали» за огромные деньги места на выборах своим представителям в различных партийных списках. Тогда еще много чего не было. Нам, первому поколению российских политиков, безумно повезло – нам выпало редкое счастье насладиться юной русской демократией. Была надежда, что она окрепнет и повзрослеет и, бог даст, превзойдет хваленые западные демократии. Но, увы, всё сложилось иначе.
…Весь день моей избирательной кампании был расписан, и надо было поторапливаться: кроме основной работы – а она в тот момент заключалась в том, чтобы найти деньги на зарплату сотрудникам головного офиса, – необходимо было в обед успеть в типографию за плакатами, а после работы – на избирательное собрание.
Я призвал на помощь дворника и соседа. Вместе мы довольно быстро отчистили машину от еще не совсем застывшего бетона. Автомобиль стоял передним бампером к подъезду, поэтому основная масса бетона пришлась на багажник и крышу «Жигулей», то есть машина оставалась на ходу. На крыше под бетоном мы обнаружили одну из моих листовок – в общем, всё в соответствии с законами избирательной борьбы без правил.
Борис Ельцин с семьей жил тогда недалеко от Белорусского вокзала на 2-й Тверской-Ямской улице. То есть был избирателем 11-го округа Москвы, где я и баллотировался в народные депутаты СССР. Я объявил о своем решении идти на выборы во время одного из выступлений по центральному телевидению. В то время меня часто приглашали участвовать в разных программах на телевидении, включая «Взгляд». Дискуссии на экономические темы были тогда очень популярны.
Борис Николаевич, как выяснилось, следил за ходом избирательной кампании, особенно в своем округе. Однажды у меня на работе раздался странный телефонный звонок: звонили якобы от имени первого заместителя председателя Госстроя СССР Ельцина и просили на следующий день к 8:30 прийти на встречу на Пушкинскую улицу в новое здание Госстроя (сегодня там располагается Совет Федерации).
Зная повадки моих находчивых оппонентов, я попросил секретаря через несколько минут соединить меня с приемной первого зампреда Госстроя СССР, чтобы убедиться, что это не глупая шутка. Трубку почему-то взял сам Ельцин. Я переспросил, действительно ли Борис Николаевич хочет меня видеть.
– Да, – сказал Ельцин, – хочу, а почему вас так это удивляет? Или вы с утра очень заняты?
– Нет, Борис Николаевич, я обязательно приеду…
В приемной Ельцина я познакомился с Александром Коржаковым – телохранителем, будущим руководителем Службы безопасности президента РФ. В кабинет к Ельцину провел меня Лев Суханов – многолетний и, на мой взгляд, преданный помощник Ельцина. Оба произвели на меня вполне нормальное впечатление – обычные мужики, звезд с неба не хватают, но без особых вывертов и чванства.
