— Мы с моей девушкой начали продумывать планировку для нашего будущего дома. Мне интересно смотреть на другие дома. Иногда это порождает кое-какие идеи.
— Значит, ваши отношения наладились?
— Наладились?
Чёрт. Может быть, я не должна была знать, что у них в отношениях были сложности? Но было уже слишком поздно.
Я обхватила рукой перила и начала спускаться по лестнице.
— Лиам упоминал, что вы поссорились.
— Да? Наш Альфа такой сплетник.
Когда я спустилась до нижней ступеньки, я посмотрела на него через плечо.
— Разве?
Он усмехнулся.
— Нет. Этот парень — могила. Я удивлён, что он вообще говорил о моей личной жизни.
Направившись в сторону сушилки и стиральной машины, я передала ему Шторма.
— Кстати о личной жизни, я что-то не видел тебя в последние несколько дней.
— Была занята работой.
Я открыла сушилку, достала крохотную курточку Шторма тёмно-синего цвета и вывернула рукава.
Лукас уткнулся носом в голову Шторма.
— Женщины.
Я сощурилась.
— Что «женщины»?
— Вы умеете сбивать с толку.
Я фыркнула.
— Надеюсь, ты не говорил это своей девушке.
— Не-е. Я сказал кое-что похуже, — он вздохнул. — Она, наверное, никогда не примет меня назад.
— Вы не пара?
— В нашей стае таких немного. В нашем поколении только Несс и Август.
— Правда? Как так?
Он пригладил вихор на голове Шторма.
— Вероятно, из-за того, что мы избавлялись от девочек с помощью корня-селекционера. Ты ведь слышала об этом?
— Да, слышала.
Я взяла Шторма за один из его маленьких локотков и просунула его руку в рукав.
— Так что ты сделал?
Он развернул Шторма, чтобы я смогла продеть его другую ручку.
— Скажу тебе, если ты расскажешь мне, почему ты нас избегаешь.
— Почему тебя заботит причина, по которой я вас избегаю?
— Любопытство.
Любопытство, твою мать.
— Забудь. Твоя личная жизнь меня не касается.
— Моя девушка беременна, — Лукас нахмурился, но смотрел сейчас не на меня, а в пол. — Ребенок — девочка.
— И ты не захотел ребенка?
Чёрные брови Лукаса вытянулись в линию.
— Это была запланированная беременность, и я не мог быть более счастливым. Благодаря Шторму я понял, что у меня довольно сильный родительский инстинкт.
— Значит, она не хочет ребенка?
— Ты вообще услышала первую часть? Ребенок — девочка. У боулдеровцев не бывает девочек.
Я откинула голову назад.
— Ребёнок не твой?
— Именно это я и сказал, хотя я не могу представить, чтобы Сара мне изменила. Я к тому, что наша сексуальная жизнь…
— Я не очень хорошо тебя знаю, чтобы слушать о твоей сексуальной жизни.
Он ухмыльнулся, но его улыбка тут же исчезла, и он нахмурился.
— Я попросил, чтобы она сделала тест на отцовство.
— Ой.
— Она сказала, чтобы я шёл на хер, так как она больше не будет со мной трахаться, и после этого съехала. На прошлой неделе я проснулся от того, что получил электронное письмо с результатами теста. Ребёнок мой. Поэтому я приполз к ней на коленях. Купил ей цветы. Бельё. Каблуки. Она любит красивые туфли. Я даже купил маленькое платье для девочки, всё такое розовое и с рюшами, и что она сделала? Вывалила это всё перед моей дверью.
— Ого. Не хотелось бы мне сейчас быть на твоём месте.
— Мне самому не хочется быть сейчас на моём месте.
Я проводила его обратно наверх. Не то, чтобы подвал с его приглушённым светом и свежим запахом порошка не был достаточно уютным для разговоров по душам.
— Я всерьёз всё запорол, но в мою защиту должен сказать: я не думал, что могу стать отцом девочки.
— Ты пытался поговорить с ней?
— Она не берёт трубку.
— А лично?
— Она не выходит из дома Несс, а Несс не пускает меня. Говорит, что мне надо дать Саре время, чтобы успокоиться. Что она работает над этим, но разве не я должен работать над этим? Именно я всё испортил. К тому же, она носит моего ребенка. Я хочу быть частью её жизни. Наших жизней.
— Она приедет сегодня?
— Не-а. Справляет день индейки со своей мамой и братом. Она попросила Несс сообщить мне, что если я объявлюсь, она не появится в поселении ни этим летом, ни когда-либо.
— А у неё есть выбор?
— И да, и нет. Она всё ещё учится в колледже, так что у неё есть причина оставаться там.
— Ты пытался написать ей электронное или обычное письмо? Может быть, если бы ты выразил свои чувства на бумаге…
— Так делают только девки.
Я упёрла руки в боки.
— А может быть, девки так делают, потому что девки любят красивые слова?
— Я предпочитаю делать, а не говорить
— Ну, твои действия не приносят никаких результатов, так что, может, стоит попробовать слова?
Он почесал подбородок, который давно было пора побрить.
— И что я скажу? Моя кровать так холодна с тех пор, как ты ушла, и я хочу видеть, как твой живот и грудь станут большими?
Шторм впал в задумчивость, посасывая свой палец.
— Эм, нет. Тем самым ты фактически скажешь, что ты скучаешь по сексу…
— Я скучаю по сексу.
— И тебе не терпится увидеть её толстой.
Он приподнял бровь, которую пересекал шрам.
— Толстой? Я говорил о её животе и груди. Чёрт, её грудь станет просто огромной.
Я все смотрела и смотрела на него, потому что он был самым бескультурным человеком, которого я когда-либо встречала, и это при том, что я жила среди оборотней, которые соприкасались со своей животной природой чаще, чем с человеческой. Не говоря уже о том, что у меня было четыре брата.
— О, Ликаон, ты вообще не фильтруешь слова.
— Я яркий представитель честных людей. И кто, чёрт возьми, этот Ликаон?
— Бог всех волков, — я нахмурилась. — Разве вы не поклоняетесь ему? Или ей?
— Или ей?
— Ликаон не имеет пола.
Он встряхнул головой.
— Истинные боулдеровцы почитают луну и своего Альфу: но точно не какого-то выдуманного Бога.
Я чуть было не сказала, что Ликаон не выдуманный бог, и что он упоминается во многих текстах, но я не хотела сейчас с ним спорить.
— Слушай, я, конечно, не специалист по отношениям, но тебе надо заставить её почувствовать себя любимой. Потому что ты явно любишь её не только за секс.
Повисла тишина.
— Так ведь?
— Да, чёрт побери.
Я выдохнула.
— Значит, мне надо написать ей какое-нибудь милое дерьмо?
Я склонила голову набок.
— Для начала, не называй это дерьмом.
Он скривил губы.
— Может быть, ты могла бы написать этот текст за меня, а?
— Это должно идти из твоего сердца.
— У меня не очень-то поэтичное сердце.
— Давай ты попробуешь написать что-нибудь, и сегодня за ужином покажешь мне, что у тебя получилось. А я помогу тебе исправить текст.
Его улыбка стала шире.
— Звучит неплохо, Кникнак.
— Вообще-то я Никки.
Он похлопал меня по голове. В прямом смысле, похлопал.
— Когда мне кто-то нравится, я даю ему прозвище.
— Хорошо… но Кникнак?
— Прикольно звучит.
— Это какая-то ерунда.
— Если тебе совсем не нравится, я могу называть тебя Пухляк.
— Точно нет.
— Будет Кникнак, — он улыбнулся. — Значит, между нами всё в порядке?
Я приподняла одну бровь.
— Было, пока ты не придумал это ужасное прозвище.
— Я так и знал!
Он щёлкнул пальцами, чем разбудил Шторма.
— Прости, малютка Разрушитель.
Он погладил Шторма по голове, и тот снова заснул.
— Ты о чём? — спросила я, в то время как Лукас схватился за ручку двери.
— Я беспокоился, что ты не заходишь к нам из-за меня, но теперь я понял, что ты избегаешь Лиама.
Я сжала губы.
— Всё ещё не хочешь поговорить об этом?
— Нет.
Он открыл дверь.
— У него был сложный год, Никки.
— Не у него одного.
Его взгляд опустился на мою ногу.
— Верно.
В итоге я вздохнула.
— У нас с ним всё в порядке, Лукас.