Дурсль хватает его за плечо и тащит в дом. Дверь захлопывается за ними, а затем включается свет.

Внезапно Петуния выглядит как человек, которого он совсем не знает.

Тонкие морщинки обрамляют глаза, волосы были окрашены в оттенок неестественного, ее фигура пополнела. Они смотрят друг на друга,

отмечая изменения, и тяжесть прошедшего времени тяжело оседает между ними: годы с тех пор, как они видели друг друга в последний раз. Годы, что ее нет.

— Я не хочу, чтобы соседи видели таких, как ты, на моем пороге, — невежественно продолжает Дурсль. — Говори, что хотел и уходи. Что, ты хочешь, чтобы мы забрали мальчишку обратно? Ты закончил с ним? На днях один из вас говорил, что, по крайней мере, его не будет ещё неделю, но я не удивлен, что вы, люди, сами не знаете, что делаете…

— Твоего племянника пришлось вывезти из страны, потому что там есть волшебники, которые хотят, чтобы на него надели намордник, — прерывает Северус, не сводя глаз с Петунии. — С этими людьми нельзя шутить: они сделают все, чтобы получить то, что хотят. И это не говоря уже о катализаторе этого возобновившегося интереса. Только в прошлом месяце Темный Лорд снова попытался убить мальчика. Он ищет способы вернуться к своей прежней власти, и когда он это сделает, начнется новая война, на этот раз вокруг твоего любимого племянника.

— Что ты, черт возьми, такое…

Северус вытаскивает палочку.

— Предлагаю вам помолчать, — шепчет он. — Мы с вашей женой пытаемся поговорить.

Дурсль отшатывается, его лицо разрывается от ужаса и ярости. Взгляд Петунии на мгновение останавливается на нем, прежде чем снова остановиться на Северусе. Они с Лили никогда не были особо похожи, но разрез глаз у неё такой же.

— Почему ты говоришь мне это? — ее голос дрожит, — Я не видела тебя много лет, а теперь ты забрел в мой дом, угрожаешь моей семье…

— Именно поэтому я и говорю тебе. Пока мальчик называет это место своим домом, он представляет угрозу для вашей семьи. Я так легко сюда забрел, Петуния. Ты помнишь, что делает проклятие Круциатус? Я рассказал все об этом, не так ли?

Она бледнеет. Северус неторопливо улыбается.

— Все, что мне нужно, — это моя палочка: я могу наложить ее на твоего мужа прямо сейчас, чтобы продемонстрировать то, что ты изо всех сил пытаешься вспомнить. Если тебе угодно, я так же могу наложить заглушающее заклинание. Я бы не хотел, чтобы крики разбудили вашего сына.

— Ты отвратителен, — выплевывает она,— Как и всегда. Я до сих пор не понимаю, как Лили этого не видела.

— Ты часто испытываешь отвращение, не так ли, Петуния? Кто еще вызывает у тебя отвращение — быть может, твой племянник?

— Заткнись…

— Мне без разницы! — кричит он, взволнованный сильнее, чем ожидал от себя, идя сюда, — Меня не волнуют твои маленькие грехи, Петуния, или то, что ты сделала с мальчиком. Мне доставило бы большое удовольствие увидеть, как тебя и твоего мужа заставляют обслуживать скучающего Пожирателя Смерти. Заставляют с помощью магии отгрызать себе конечности одну за другой. Держат в клетках, как цирковых уродов. О, потому что именно ими вы и являетесь. В том числе и для меня, ведь, как ты помнишь…

— Прекрати!

— Хорошо, — он переводит дыхание. Ему снова кажется, что ему пятнадцать, и ему это не нравится, — Это принесло бы мне удовольствие, но вместо этого я только предупреждаю. Кровные чары — единственная причина, по которой мальчик продолжает оставаться здесь. Сломай их. Скажи мне, что ты не примешь его обратно. Реши , что ты никогда не примешь его обратно. Мне понадобятся все его вещи, которые остались в доме. Когда чары разрушатся, их нельзя будет восстановить, и ты будешь в безопасности.

— Забирай их! — кричит Дурсль, — Черт возьми, забирай их и убирайся, ты…

Северус прижимает кончик палочки к губам мужчины.

— Меня ни на йоту не волнует твое мнение по этому поводу, Дурсль, как и волшебство, окружающее ваш дом. Мне нужно, чтобы Петунья сказала это.

Ее руки трясутся. Она запихивает их в карманы халата. Затем она смотрит на него с вызовом.

— Нет, — говорит она.

Сдавленный звук, сорвавшийся с его губ, — это наполовину смех, наполовину отчаяние.

— Клянусь Богом, Петуния…

— Я не буду этого делать, — клянется она, — Я не буду ломать обереги.

— Забавно, — усмехается он, делая шаг к ней: она сжимается, но не отводит взгляда. — Ты годами обращаешься с ним, как с грязью, а теперь вспоминаешь про моральное превосходство и что, надеешься, что это спасет твою душу? Думаешь, от этого все станет лучше, Петуния? Ты чувствуешь себя оправданной?

Его дыхание сбилось. Северус закрывает глаза и использует окклюменцию, пока чувства не покидают его, ​​пока мир перед глазами не становится чётким. Гнев отступает.

— Дамблдор…

— Я займусь Дамблдором.

— А что будет с мальчишкой? — выплёвывает она, — Может быть, сейчас его здесь нет, но неужели ты действительно ожидаешь, что стоит меня запугать, и я выставлю его на улицу? Что я позволю, чтобы его схватили те волшебники, которыми ты мне только что угрожал? За кого ты меня принимаешь, грязный кусок…

— Думаешь, я позволил бы этому случиться? — он снова кричал. Вот вам и окклюменция. — Что я буду стоять здесь и упрашивать тебя, если бы хоть на мгновение подумал, что это может навредить ребенку Лили? За кого ты меня принимаешь?

— Я не знаю! Ты ни слова не сказал о том, что с ним будет, если я соглашусь на это безумное требование!

— Я… — Северус понял, что он ещё никому и никогда этого не говорил, еще нет. Петуния Эванс услышит первой. Как же нелепо. — Я собираюсь взять его к себе.

Она выгибает бровь. Стыд заставляет его отвернуться.

— Куда? — издевательским тоном спросила она.

— Он останется со мной, — говорит мужчина почти шепотом, — У меня есть план, но чтобы он сработал, мне нужно, чтобы кровные чары исчезли.

Он ощущал на себе ее взгляд. И снова почувствовал себя подростком, который боится, что над ним вновь посмеются. С выдохом он поднимает голову, чтобы встретиться с ней взглядом.

— Ты хочешь этого?— спросила Петуния.

— Да.

Она глотнула. Такое ощущение, что они стоят на грани, будто им нужен всего один шаг.

— Это больше не дом Гарри Поттера, — мягко говорит Петуния, — Если он постучит в дверь, я его не впущу.

С груди Северуса спадает груз. Он опускает палочку.

— Спасибо, — говорит он.

Она напряженно кивает.

— В спальне наверху есть кое-какие вещи.

Спальня — это громко сказано. Кровать есть, конечно. Северус обыскивает простыни в поисках забытых игрушек, но не находит ничего, кроме старой салфетки. На всякий случай он уменьшает подушку и одеяло и кладет в карманы: неясно, что считать личной вещью, но он полагает, что они могут иметь определенную сентиментальную ценность. Одна из ножек стола слишком короткая, из-за чего тот провисает в сторону; ящики пусты.

Пара трусов, три разных носка и одна рубашка большого размера с дыркой на рукаве — все, что он находит в шкафу. Это жутко и неприятно; он не ожидал найти много, но это просто неправильно. Мальчик прожил здесь всю свою жизнь. Разве нет?

Петуния и ее муж переговариваются шепотом, когда он возвращается вниз. Оба посылают ему ненавистные взгляды. На мгновение они выглядят такими похожими, словно брат и сестра.

— Есть ли еще одна комната, которой пользовался мальчик? Где-то, где он провел значительное количество времени?— тень набегает на ее лицо, и в животе Северуса набухает разочарование, — Если я пропущу что-нибудь существенное, обереги…

Женщина прошла мимо него. Ему пришлось обернуться, чтобы пойти по ее следу. Она натянула рукав халата на свои пальцы и сквозь ткань вцепилась в задвижку на двери под лестницей, чтобы открыть.

После этого она протёрла руку, словно пыталась убрать какую-то грязь, которая могла коснуться незащищенного участка кожи.

Северус сгибается пополам и дергает за шнур внутри. Его тошнит от ужаса, и это совершенно бессмысленно, ведь он уже знает, что найдет.