Внезапной отдушиной и единственным человеком, с которым Андрей был откровенен до конца, стала Светкина мама. Марья Алексеевна, которую он ни разу не называл тещей. Она звонила, интересовалась делами, заходила на чай, принося с собой то котлеты в пластиковом лотке, то банку с борщом. Андрей рассказал ей все, а Марья Алексеевна поверила. Пройдет несколько лет, будет и радость «Времени Чудес», и кошмар бунтующей пси-массы, гнилые доски в камере и первые ожоги блокатора. И как вспышка молнии – мама Марья, приехавшая к Андрею в ЛИМБ. Как она выбила свидание? Маленькие, чуть зачерствевшие пирожки, разломанные пополам при досмотре, покажутся Андрею манной небесной. Четыре блина с творогом, свернутые трубочкой, как он любит, она заставит съесть прямо в комнате встречи. Она будет плакать и жалеть Андрея. А он будет врать, что все нормально и можно жить. Оба будут притворяться, что верят в эту ложь… Марья Алексеевна не доживет до возвращения Андрея, и ему в ЛИМБ придет единственное письмо от Светки с горькой новостью. Но это будет потом.

Гордиев узел он разрубил одним движением. Написал заявление «по собственному» и позвонил знакомой риэлторше. Она заглянула к Андрею на следующий день, шумная, многословная, улыбчивая, с близорукими глазами акулы. Бегло осмотрела квартиру и согласилась на жертвоприношение в виде чая с тортиком.

– Твою я сразу продам: рядом с центром, ремонт нормальный. Не проблема вообще. А что ты хочешь взять?

– Дом. Где-нибудь на окраине, в тихом районе. Чтобы поменьше соседей.

– Надо подумать. Кажется, что-то было…

Она вытащила из сумки толстую тетрадь и зарылась в записи. Андрей наблюдал за ней, пряча улыбку. К ней даже Светка его никогда не ревновала – чувствовала, что мужиков она рассматривает только через призму «можно ли ему втюхать недвигу». Страсть делать бизнес, возведенная в абсолют.

– Поехали. Есть один вариант, лучше ты сразу посмотришь.

Дом оказался старым, с отваливающимися обоями внутри, захламленной мансардой под крышей и заброшенным огородом на заднем дворе. Но Андрею он показался старым другом, которого не видел много лет. И смешная, почти дармовая цена.

– Только для тебя, – подмигнула риэлторша, – он уже год продается, никто не берет.

– Беру.

Андрей подмахнул договор не глядя. От продажи квартиры оставалась приличная сумма. Треть ушла на ремонт дома. Часть Андрей вложил в автосервис однокурсника. А на остаток купил велосипед, перевез барахло и закатил новоселье. На празднике была Хельга: она выпила больше, чем следовало, и намекала, что может остаться у него ночевать. Андрей сделал вид, что не понял экивоков.

Прошло дней пять или семь, когда Андрей проснулся со странным ощущением. В круглое окно било яркое солнце и щекотало горячим лучом правое ухо. Но что-то было не так. Не хватало какой-то части, которую заполнила сосущая пустота. Он долго лежал, глядя в потолок, мысленно устроив себе обыск. И наконец, рассмеялся, найдя пропажу. Это ушла затянувшаяся депрессия, преследовавшая с момента развода. Хотелось жить, смеяться и делать тысячу дел сразу.

Следующую пару недель он жил с крыльями за спиной. Приводил в порядок дом, приглашал в гости старых знакомых, флиртовал с незнакомками. Мир блистал тысячей красок. Казалось, началась новая жизнь, прекрасная и удивительная. Андрей ошибался, крышка ящика с чудесами еще даже не приподнялась.

В этот день у Андрея были гости. Жарили шашлык во дворе, о чем-то спорили, не заметив, опустошили несколько бутылок вина и разошлись далеко за полночь. Посадив последних гуляк на такси, Андрей вернулся в дом. Спать не хотелось. Он включил на кухне телевизор, налил себе чаю и сел в любимое кресло. Расслабился, прикрыл глаза и сам не заметил, как задремал.

На мягких кошачьих лапах вокруг дома ходит Звездноглазая Тишина. Заглядывает в окна, скребет когтями по стеклу. Распахивает дверь и заходит. Становится за спиной и кладет на виски холодные ментоловые пальцы. Андрей откидывает голову назад, вдыхает запах специй и дыма. И проваливается внутрь самого себя.

Они стоят на широком балконе одной из «башен духа». Колокола, тревожно звонившие в первый заворот, теперь глухо молчат, раскачиваясь под ударами ветра. Башни, с виду крепкие, беззвучно осыпаются песчаными замками. Звездноглазая спутница берет Андрея под руку и ведет вниз. Он оглядывается – лестница за спиной разлетается пылью.

Мимо летят анфилады залов, раньше наполненных стрекотанием и танцем цифр. Ныне огромные счетные машины молчат. Нечего больше исчислять. Все измерено и взвешено. Под каблуками хрустят стеклянные числа.

Лестница в подвал, наполненная жидкой тьмой. Там, невидимый и страшный, их встречает Зверь. «Оно», вышедшее проводить Андрея в далекий путь. Чудовище трется о ногу, как кошка. Шерсть его шелковая и холодит кожу. А ступени ведут все глубже и глубже. Туда где нет слов, образов и чувств. Только непоколебимые столпы Голода, Страха и Жизни держат тяжелый каменный свод.

Путешествие заканчивается. Они у подножия механизма, ощетинившегося блестящими шестернями. Короткие молнии пробегают по нему, наполняя воздух запахом грозы. Звездноглазая указывает на красный рычаг и грустно улыбается.

– Я предложу тебе выбор, Странник.

Голос Звездноглазой, как серебро, просыпавшееся на бархат.

– Ты можешь оставить все, как есть, и вернуться обратно. Ходить, не различая свет и тьму. Или выбрать иную дорогу. Там, где огонь и ветер. Но на ней с тебя спросится тысячекратно. Выбирай, Странник!

Андрей не раздумывает. Один шаг, одно движение, один сдвинутый рычаг.

Механизм трясется от спазма. Шестерни приходят в движение. С гулким скрипом вздыхает мироздание. В потолок пещеры бьют сияющие клинки света.

– Я не сомневалась в тебе.

Звездноглазая целует Андрея. Ее губы холодны, как осенняя ночь.

Она отступает на шаг и заносит руку. С размаху вонзает пальцы в грудь Андрея.

В ее глазах стоит смех.

Андрей кричит, когда она сжимает его сердце.

Х-р-р-р-р! Он испугался страшного звука. Х-р-р-р-р! Спокойно! Это всего лишь его собственное дыхание. А сам он лежит, свернувшись эмбрионом на полу. Холодно, как же холодно! Андрей попытался встать и не смог. Ноги отказывались держать. Он падал, снова вставал и снова падал. Как умирающий пес, ползущий домой, Андрей ковылял на мансарду. Червем забрался по лестнице. Вскарабкался на диван, замотался в шерстяное колючее одеяло и затих. Утренние сумерки разливались по комнате. Он заснул.

Кажется, он умер тогда. Через трое суток кто-то другой сделал хриплый вздох, там, на диване, под двускатной крышей. Разведенного молодого мужчины, знакомого со странной женщиной Хельгой, пережившего два заворота, больше не существовало. Кто-то незнакомый и странный поднимался из небытия.

Сознание возвращалось, медленно накатываясь волнами. Первым вернулось зрение. Над ним проступили из темноты деревянные балки. Мазок за мазком они обретали плоть. Вот рисунок почти готов, художник встряхнул холст, придавая картине глубину и резкость. Приходит слух, словно ручку громкости повернули от нуля до полной мощности. Шорохи, крики птиц за окном, тяжелое дыхание. Мир принимает Андрея обратно. Но кроме него, есть еще нечто. Спектры эфира.

Во рту было сухо, как в пустыне. Андрей пошарил рукой на полу. Мятая пластиковая бутылка тычется в руку. Всего несколько глотков, и становится легче. А вокруг океанским прибоем шумит эфир. Тысячи голосов, далекие и близкие, шепчут каждый о своем. Гудит лоб над переносицей – «третий глаз», настраиваясь, как приемник, перебирая весь спектр.

Низкий гул, наполненный бурлящими чувствами. Рычание зверей и самые простые образы. Еда, голод, страх, желание… Чистые, без примесей. Это нижний спектр эфира. Океан бессознательного всего живого. Безлико и чересчур страшно. «Болото» – так назовете вы его позже.

Шепот бесчисленного хора голосов. От басов к альтам и сопрано. Мысли; кусочки воспоминаний; тонкие струны связей через пустоту; сияющие костры разумов в бескрайней степи. И стоит лишь потянуться – и можно отправиться в бесконечное странствие по мирам человеческих сознаний. Средний спектр эфира. «Великий базар». Не перейти вовек.