– Они откроют мне ворота, но не впустят вас, – Петр Иванович посмотрел на ребят и дал им по шприцу. – Это нейтрализует их на полчаса. В клинике лишь один санитар, который сможет помочь нам, всего их восемь и их нейтрализовать придется уже без препарата.
– Ясно, – ответили ребята.
Все вместе они вышли из машины, профессор подошел к воротам и нажал на звонок.
– Кто?
– Петр Иванович Ромашин, – он поднес к окну в воротах пропуск, охранник отворил ворота и увидел ребят.
– Это кто? – недовольно спросил он.
Левой рукой схватив охранника за шею, правой Никита умело ввел ему в шею иглу, охранник свалился на землю.
– Че за хрень? – второй охранник навел на ребят автомат.
Данила умело выбил его автомат ногой, Степан придавил охранника к земле и ввел ему препарат.
С остальными охранниками было проще, они не знали о проникновении, на территорию клиники посторонних. Бесшумно подкравшись сзади, ребята нейтрализовали и их. В клинике их встретил санитар, о котором говорил профессор.
– Петр Иванович, – он протянул профессору ключи. – На третьем этаже, справа, пятый бокс. В продоле трое, двое в ординаторской и двое на втором этаже.
– Идем, – профессор посмотрел на ребят и прошел к лестнице.
Степан и Данила задержались на втором этаже, Никита и Богдан поднялись на третий, где их встретили еще трое санитаров. Умело и бесшумно ребята уложили их на пол и прошли к пятому боксу. Открыв дверь они увидели Настю, лежавшую на полу – смирительная рубашка… перетянутые толстой веревкой ноги… синее опухшее лицо… разбитые губы… растрепанные волосы… сама Настя не подавала признаков жизни…
– Господи… – прохрипел Богдан, взяв Настю на руки.
– Торопитесь, – профессор опасался, что санитары придут в себя.
Забрав Настю, ребята вышли из бокса и спустились вниз. Где их ждали Степан, Данила и санитар. Профессор достал из кармана шприц и подошел к санитару.
– Максим.
– Дай Бог, чтобы все это было не зря, Петр Иванович, – санитар отдал профессору стопку мед. карт. – Торопитесь.
Профессор ввел Максиму укол, Данила помог ему «уложить» санитара на полу. Выйдя из клиники, они обнаружили, что охранники лежат в том же положении, в котором их оставили. Ребята покинули клинику и, сев по машинам, сорвались с места. Лишь сев в машину, Богдан развязал рукава рубашки Насти, срезал с ее ног веревки и крепко прижал ее к своей груди.
– Настюшенька, маленькая моя… – Настя, как тряпичная кукла, сидела у него на руках.
Приехав в клинику, Никита определил Настю в палату интенсивной терапии. Ребята прошли в кабинет Никиты.
– Что с Вами теперь будет? – Степан посмотрел на Петра Ивановича.
– Дай Бог, выиграем суд, не хотелось бы в тюрьме померать, – вздохнув, ответил он…
Через два часа в кабинет вошли Никита и профессор.
– С моей стороны, – хмуро сказал Никита. – Сломаны три ребра, вывихнуты обе ноги и обе руки, сломан нос.
– Мне, чтобы сказать вам, что-то конкретное, нужно ждать пробуждения Насти…
Настя очнулась лишь на третий день, открыла глаза и неадекватно смотрела перед собой. Не зная, какой будет реакция Насти, профессор ни кого не пускал к ней.
– Настя, – тихо сказал он. – Ты слышишь меня?
Туманным взглядом Настя посмотрела на него и отвела взгляд. Профессор понял, что она слышит, но не понимает, что происходит.
– Настя…
– Я больше не нужна им…
Следующие два дня, профессор не услышал от Насти ни слова, она лишь равнодушно смотрела перед собой.
Я открыла глаза и не сразу поняла, где я. До сознания туманно доходил смысл.
«Я в палате, – наконец поняла я. – В какой? …Психоневрологический диспансер… Вам необходимо проехать с нами… не усложняйте ситуацию… Они бросили меня… Они отказались от меня… Я больше не нужна им… Очнулась, сучка отмороженная… тяжелые ботинки ровняют мое лицо и печень… дубинки жестоко обрушиваются мне на спину… голову…лицо… укол… темнота…»
– Здравствуй Настя, – профессор прошел в палату и присел рядом со мной.
Я хмуро глянула на него и отвернулась.
– Ты не хочешь говорить со мной?
Я молчала.
– Настя…
– Профессор, мне по хрен, кто запер меня в дурдоме, – я жестко посмотрела на него. – Мне по хрен, кто и зачем вытащил меня оттуда. Решили, что перестарались? Страшно стало? Мне абсолютно наплевать, что Вы намеренны делать дальше. Вам нравиться ставить опыты надо мной? Ставьте. Продвигайте научные познания. Мне по хрен, но имейте в виду, если кто-то, кроме Вас, посмеет войти сюда, я придушу его на месте. Мне на хрен не нужна ни чья жалость и еще, постарайтесь работать молча…
Богдан ждал профессора в кабинете Никиты.
– Как наши дела, профессор.
– Мозг Насти не разрушен, но, она зациклена на том, что она ни кому не нужна, это последнее, что она помнит ясно. Богдан, Настя ведь говорила тебе, что в случае, если ты пойдешь против нее, в ее мозгу снова произойдет сбой, как защитный рефлекс, не позволяющий уничтожить ее. Этого сбоя не произошло, значит подсознательно, она уверенна в том, что ты не хотел ей зла. Если бы не последний сбой, сделавший Мурену в разы сильнее, она не пережила бы пребывания в диспансере. Более того, препарат который должен был лишить ее разума, подействовал на мозг Насти с точностью наоборот – он усилил звериный иммунитет Мурены. Сейчас ей очень тяжело, тяжелым будет и восстановление, ей нужно лишь пережить это. Беда в том, что она уверенна в том, что стараться пережить все это ей больше незачем. Нам остается лишь ждать, спорить и пытаться что-то доказать, бессмысленно, она не готова к этому и это лишь усугубит положение, она будет считать это лишь жалостью…
Еще месяц я провела в клинике. Ясное сознание вернулось ко мне, но состояние было очень тяжелым, я ничего не помнила до того момента, когда очнулась в клинике, кроме того, как меня забрали из дома и первого дня в психдиспансере. Не помнила и не хотела вспоминать, ни слышать, ни видеть кого-то я тоже не хотела. Я снова смогла пережить очередной «подарок» судьбы, но теперь уже не понимала зачем. Мне было невыносимо больно, осознавать то, что у меня ни кого больше нет в этой жизни. Я понимала близких и не винила их, но мою душу разрывала невыносимая боль. Я очень хотела к малышам… Я очень хотела домой и с ужасом понимала, что кроме меня, ни кто этого больше не хочет. У меня ни кого больше нет… Большой и крепкой семьи, у меня больше нет…
Весь этот месяц я сухо и нехотя отвечала на вопросы профессора днем и захлебывалась горькими слезами по ночам. В конце концов, я заставила себя принять, как есть, надеясь на то, что когда-нибудь я смогу смириться с этим.
– Здравствуй, Настя.
– Здравствуйте, профессор, – сухо ответила я.
– Тебе передали вещи, – он положил на стол мой портмоне и ключи от машины, на стул поставил сумку с вещами.
– Спасибо, – хмуро ответила я, взяла сумку и ушла в ванную, переоделась и снова вышла к нему.
– Ты так и не хочешь выслушать меня?
– Зачем? Я ни кого не виню, профессор. Живите спокойно, – я выразительно посмотрела на него. – Се-Ля-Ви, – взяла со стола ключи и портмоне и вышла из палаты.
За этот месяц я ни разу не видела Никиту. Он пытался поговорить со мной, но я просто прогнала его, потребовав другого хирурга. Я не могла видеть его и понимать, что все, что было в нашей жизни осталось в прошлом, оставив лишь горькие воспоминания и сожаления, о чем думал он, я не знала и не хотела знать. Я и сейчас не собиралась заходить к нему. Зачем? Зачем рвать себе душу? Видеть их и понимать, что я больше не нужна им. Они устали… Я хотела покинуть клинику и навсегда исчезнуть из их жизни. На парковке у клиники стоял мой внедорожник – Тундра, который я приобрела, после того, как мой Хаммер приказал долго жить. Подойдя к машине, я увидела Богдана, стоявшего рядом с ней. Сердце дрогнуло в моей груди и сжалось в комок.
– Настя…
Я, молча, хмуро посмотрела на него и села в машину.
