При этом необходимо отметить, что главным фактором, определявшим социальный статус офицера, была не его национальность, а принадлежность к дворянству. Получение первого офицерского чина со времен Петра I автоматически означало причисление к дворянскому сословию, что открывало возможность продвижения по военной службе и рядовым солдатам, что было нередким явлением в периоды многочисленных войн, которые вела Россия. Принадлежность к благородному сословию даже в начале XIX века, как в Западной Европе, так и в России, определяла социальный статус гораздо больше, чем национальность или даже вероисповедание. Поэтому французский, русский, немецкий или любой другой дворянин из европейской страны по мировоззрению и ценностям часто были намного ближе друг к другу, чем к своим крестьянам одной с ними национальности.
В русской армии в начале XIX века все офицеры были личными и потомственными дворянами, но постепенно добиться потомственного дворянства на военной службе становилось все более затруднительным – с 1856 года его можно было получить лишь, дослужившись до чина полковника или капитана 1 ранга.
Немаловажным был вопрос о финансовом и экономическом положении русских офицеров. Увы, усилиями многолетней советской пропаганды в общественное сознание внедрен миф об их якобы баснословном богатстве. Между тем в XIX веке дворян, имеющих несколько сот крепостных крестьян, даже среди офицеров гвардии было очень мало. Напротив, было много тех, кто крестьян и имущества не имели совсем, как, например, штабс-ротмистр лейб-гвардии Уланского полка С. П. Муравьев. В армейских полках это было обыденным явлением, так, к примеру, 90 % офицеров Ямбургского полка вообще не имели крепостных крестьян [11].
Необходимо также учитывать, что на протяжении всего XIX века материальное положение дворянства постоянно ухудшалось, и доля дворян, не имевших какой-либо собственности, неуклонно возрастала. По данным 8-ой ревизии (1834 год), которые приводит С. В. Волков в уже упоминавшейся книге «Русский офицерский корпус», 14 % дворян были беспоместными, 45,9 % дворян-помещиков имели менее 20 душ крестьян, а к 1850 году таковых стало больше половины.
Несмотря на то, что в начале XIX века все офицеры были дворянами, положение армейского офицерства было полунищенским, иногда хуже, чем обычного мастерового или торговца в каком-либо крупном городе. «Повесть о капитане Копейкине» Гоголя, включенная им в 10 главу «Мертвых душ» является наглядной иллюстрацией такого положения дел. Впоследствии Достоевский рисовал крайне неприглядные картины унизительного материального положения офицерского корпуса после окончания Крымской войны: «Майоры и полковники, смеющиеся над бессмысленностию своего звания и за лишний рубль готовые тотчас же снять свою шпагу и улизнуть в писаря на железную дорогу; генералы, перебежавшие в адвокаты» [12, с. 354]. Он их не выдумал этих офицеров – денежная аристократия к этому времени окончательно победила военную, и «великий немой», как называют армию во Франции, была отодвинута на вторые роли в обществе и государстве. О ней теперь вспоминали только в случае возникновения непосредственной военной угрозы или войны.
Отношения между русским офицерством и обществом, включая дворянскую его часть, всегда были достаточно неоднозначными. Офицеры имели некоторые преимущества по службе, которых не имели штатские чиновники – «подьячие», по выражению великого князя Михаила Николаевича. Они пользовались определенными привилегиями и в повседневной жизни, хотя некоторые из них, с современной точки зрения, носили откровенно анекдотический характер. Так, например, при Николае I только офицерам разрешалось носить усы, а чиновникам, в том числе и дворянам, это запрещалось.
Русские офицеры традиционно, как и в любой монархической стране, считались опорой существующего политического строя. Это обстоятельство способствовало росту отрицательного отношения к офицерам вестернизированных представителей русского образованного общества. Яркой иллюстрацией этого тезиса является случай, описанный в романе «Бесы» Достоевского: «Престарелый генерал Иван Иванович Дроздов… ужасно боявшийся атеизма, заспорил на одном из вечеров Варвары Петровны с одним знаменитым юношей. Тот ему первым словом: «Вы, стало быть, генерал, если так говорите», то есть в том смысле, что уже хуже генерала он и брани не мог найти. Иван Иванович вспылил чрезвычайно: «Да, сударь, я генерал, и генерал-лейтенант, и служил государю моему, а ты, сударь, мальчишка и безбожник!» Произошел скандал непозволительный. На другой день случай был обличен в печати, и начала собираться коллективная подписка против «безобразного поступка» Варвары Петровны, не захотевшей тотчас же прогнать генерала» [12, с. 22].
Ввиду тяжелого материального положения многие офицеры уже в царствование Николая I старались перейти на гражданскую службу, потому что хотя чиновники получали гораздо меньшее жалованье, но возможностей для личного обогащения за счет фактически узаконенных взяток у них имелось гораздо больше.
Вследствие этих обстоятельств русский офицерский корпус, как уже указывалось выше, был неоднороден во всех отношениях. Его численность в начале XIX века колебалась в пределах 20–30 тыс. человек.
Отдельно, и во многом изолированно и от армии, и от гвардии находились морские офицеры. Они, без сомнения, были одними из самых высокообразованных представителей русского офицерского корпуса и самыми высокооплачиваемыми – их жалованье в полтора-два раза превышало жалованье офицеров и армии, и гвардии. Фактически по своему статусу они приравнивались к гвардейским офицерам и, как правило, были потомственными дворянами, хотя представителей высшей аристократии среди них было намного меньше, чем в гвардии. Но среди этой категории офицерского корпуса была сильно распространена преемственность – фамильные династии среди них не являлись чем-то необычным. Абсолютным рекордсменом по числу получивших чин контр-адмирала и выше в императорском флоте являлся род дворян Зеленых – 10 человек. Также известны династии Бутаковых, Римских-Корсаковых, Тыртовых, князей Путятиных и ряд других [13].
Но морские офицеры, хотя и пользовались уважением в обществе, никогда не считались завидными женихами. Эту ситуацию в начале XX века отчетливо отразил князь В. Н. Трубецкой в своих «Записках кирасира»: «При своем бесконечном оптимизме я никогда серьезно не задумывался над тем, во что же превратится наша семейная жизнь, когда я стану моряком и каково будет моей женушке сидеть на берегу у синего моря в постоянной разлуке со мной…. Ведь собственно жить вместе мы будем с женой только урывками. Хороший моряк должен быть в море. Хороший муж должен быть на берегу у семейного очага. Совместить же море с семейным очагом невозможно, а женушку на крейсер взять нельзя… А до чего сильны были мои симпатии ко всему морскому!». Поэтому он и выбрал, в конечном счете, службу в лейб-гвардии Кирасирском полку.
Безусловно, лейб-гвардейские полки в России, как и во многих европейских армиях, пользовались особыми привилегиями, поскольку на службу в них солдаты и офицеры отбирались самым тщательным образом. Приставка «лейб» (нем. – тело) означала, с одной стороны, что данное подразделение непосредственно охраняет монарха и его семью, а с другой, – указывала на особую близость царствующих лиц к данным воинским формированиям. По традиции, идущей от Петра I, мужские представители рода Романовых причислялись к гвардии и обязаны были проходить в ней службу. Сами царствующие императоры или императрицы являлись полковниками и шефами гвардейских полков, в первую очередь, Преображенского, и числились в нем в 1-м батальоне. Поэтому этот батальон всегда называли «государевым».
До начала Отечественной войны в гвардию входило 12 полков (6 пехотных и 6 кавалерийских), но в 1813 году ее состав расширился: туда дополнительно включили два гренадерских и один кирасирский полки. Новые полки, по аналогии с наполеоновской армией, стали называть «молодой гвардией», отличая ее от «старой», более привилегированной (у той преимущество в старшинстве перед армейским офицерами было в два чина, а у «молодой» – только в один). Это различие сохранялось вплоть до царствования Александра III. Иногда в шутку солдат и офицеров «молодой гвардии» называли «гвардионцами».
