– Если директору Департамента полиции бывает стыдно, то он не годится для занимаемой должности, – хладнокровно парировал Белецкий. – И ты меня не совести, сам не святой.

– Не святой, – согласился сыщик. – И все же, почему парня нельзя просто турнуть из Петербурга? Фон Коттен[4] сделает это в два счета.

– И попросит за это произвести его в генерал-майоры.

– Пускай! Михаил Фридрихович – достойный офицер. Лампасы он заслужил.

– А ты?

Разговор пошел по кругу, Лыков с трудом боролся с нарастающим раздражением. Его начальник тоже кривился, но упорно гнул свое. Понятно почему! Белецкому было выгодно, чтобы именно его подчиненный сделал одолжение старцу. Глядишь, и шеф получит дивиденды…

– Тевяшева нельзя выслать безо всякого повода, – сдержанно продолжил Белецкий. – Во-первых, он держит у себя два-три письма Матрены Григорьевны. Так, ничего особенного, но барышня молодая, неопытная. Она там написала кое-что лишнее. Если скормить записки газетчикам, выйдет скандал. А он никому не нужен… кроме врагов царской фамилии. Понимаешь?

– То есть…

– То есть случайная интрижка с дочкой Распутина может быть раздута до небес.

Полицейские опять замолчали. Лыков нервно барабанил пальцами по подлокотнику кресла. Вот еще задача для лучшего волкодава империи: спасать дочку негодяя, прильнувшего к трону. И все ради сохранения устоев! А почему бы этим устоям не поумнеть? И не мараться со всяким отребьем?

– Хорошо. Есть записки, – заговорил сыщик. – Их нельзя отобрать?

– Как? Прийти домой, приставить ему к голове револьвер и потребовать их отдать?

– Хоть бы и так. Вызови из Вятки Мишку Комиссарова, он все это легко проделает.

Белецкий помотал головой:

– Чтобы он пролез в генералы?

– Что ты так жалеешь чинов для лучших слуг Отечества?

– Мишку только произведи в генералы, он сразу сядет мне на голову. Ты, Алексей Николаич, не путай себя с ними. От твоего возвышения мне одна выгода. А от них что? Я хочу, смешно скрывать, чтобы просьбу старца исполнил именно ты. И чтобы чин получил тоже ты. Мой лучший сыщик, человек верный и порядочный.

– Степа, – Алексей Николаевич впервые назвал начальника по имени, – пойми: порядочные люди такими вещами не занимаются!

– Ну хоть дай совет!

– Я тебе уже дал: выслать. Напугать так, чтобы помалкивал. Письма отобрать, взять подписку о неразглашении. А то не знаешь, как это делается? Берут на улице под руки и тащат в кутузку без объяснений. Держат сутки. Потом входит дядя с красной рожей, топает ногами и грозит отослать в Туруханский край до второго пришествия.

– А Марочка?

– Тьфу! – взвился статский советник. – Что Марочка?

– Она любит своего Васеньку. Первое чувство, все такое… Папаше жалко так ее ломать. Надобно найти причину, очернить суженого в глазах барышни. Факты неприглядные предоставить. Непотребство или половое извращение, например.

– Значит, я тебе нужен именно для этого?

– Всего-навсего, – Белецкий изобразил улыбку. – Ты умный, опытный. Придумаешь такие факты, что вся любовь пройдет. Заманить его к проститутке-мазохистке, а там облава, протокол, то да се. Или еще как. Например, подвести негодяю малолетку, тогда он вообще уедет за Урал. Не мне тебя учить. Если барышня увидит, что ее избранник грязен и бесчестен, ей легче будет перенести разлуку. Только надо артистично, и чтобы комар носу не подточил. Поэтому и нужен ты.

Лыков с шумом отодвинул кресло и встал:

– Ну, спасибо за доверие, ваше превосходительство! Разрешите идти?

– Вы подумайте, ваше высокородие, хорошо?

– Слушаюсь.

– До завтра, – уточнил Белецкий и кивнул на часы, стоящие на камине. – К семи пополудни жду вашего решения.

Алексей Николаевич направился к двери, когда начальник сказал ему в спину:

– Не будь дураком! Такой шанс!

Сыщик вышел, не ответив.

Он явился домой не в духе, наорал сначала на жену, потом на кухарку, закрылся в кабинете и выпил там без закуски чайный стакан коньяку. Бутылка была спрятана за собранием сочинений Пушкина. В тайниках статского советника была своя система: Лермонтов скрывал водку (как-никак, лейб-гусар), Байрон – английскую горькую. А двухтомник Мельникова-Печерского заслонял травничек на березовых почках фабрикации Титуса.

Немного успокоившись, Алексей Николаевич вышел из укрытия, повинился перед женой и прислугой и спросил чаю. Ольга Дмитриевна привыкла уже к подобным сценам. Жизнь столичного бюрократа становилась тем тяжелее, чем выше он продвигался в чинах. Как же живут действительные тайные советники? Ужас… Власть деградирует, а ты служи как ни в чем не бывало, выполняй все более глупые указания. Поневоле захочешь революции!

– Что у нас на ужин? – без особого интереса спросил хозяин.

– Дарья нажарила бекасов, еще есть битые огурцы и паштет. На сладкое груши в сахарном сиропе.

– Не хочу пока ничего. Вот чаю попью.

Лыков придвинул к себе стакан в бисерном подстаканнике, который он унаследовал от Благово. Его учитель дорожил этой вещью – подарком от любимого человека. Всю жизнь прожив холостяком, Павел Афанасьевич хранил рукоделие как память о единственной женщине, на которой хотел жениться. Да судьба не позволила…

Со стаканом в руках сыщик вернулся в кабинет, сел за ломберный столик и задумался. Чего врать самому себе? Генералом ему стать хотелось. Когда-нибудь, может, и дадут. Надо отслужить минимум пять лет в нынешнем чине, он отбыл почти четыре. С такой государыней, как наша, жизни не хватит… Вместо пяти заставят отмотать все десять. Вон как долго не хотели давать статского. Да и царь хорош. Навел такие порядки, что малограмотный мужик с темным прошлым вторгается в высшие сферы государственного управления. Может и в генералы произвести в обход правил! Если сумеешь ему угодить. Эх…

Лыков знал, что сила Распутина зиждется на его необъяснимом влиянии на здоровье наследника. Тот болен, болен неизлечимо. От народа это скрывают. Цесаревич не жилец, дольше двадцати пяти лет с такой хворью не вытягивают. Разве только успеют его женить, и он зачнет сына. Гемофилия передается лишь по женской линии, и тогда у династии есть шанс. Впрочем, очередь на престол длинная, без царя Россия не останется. И вот обезумевшая от горя мамаша трясет своего слабовольного мужа, а отдается тряска по всем подданным. Жалко ее, но державу жалко еще больше. Нет, все-таки монархия – устаревшая форма правления. Слишком много зависит от одного человека. А если этот человек непригоден к службе государем?

Поразмышляв о судьбах России, статский советник перешел к своим делам. Так как поступить? И хочется, и совестно. Даже не так: стыдно. Стыдно опускаться до искательства перед конокрадом. Пошел он к черту! И царь-батюшка пусть идет туда же. Хоть он, Лыков, потомственный дворянин всего во втором поколении, но честь свою ценит высоко. И за белые штаны ее не купить.

Взгляд Алексея Николаевича остановился на том самом подстаканнике, что он держал в руках. Память о любимом учителе. Какой совет он дал бы сейчас ученику, если бы был жив? Вдруг до Лыкова дошло. Странно, что не сразу, а лишь теперь. Стареешь, сказал он сам себе. Видать, не просто так взял эту вещицу. Был же совет, был! Ну-ка… В каком году это случилось? Секретное административное дознание в отношении великого князя Николая Николаевича Младшего. За год до смерти Павла Афанасьевича. Его тогда тоже соблазняли, предлагали чин тайного советника, а он выбрал честь. Ай да учитель! Вот спасибо за подсказку с того света!

Алексей Николаевич вышел в шинельную, снял трубку эриксона и попросил барышню связать его с прямым номером Белецкого. Как и ожидалось, тот все еще сидел на службе.

– Степан Петрович, я решил.

– Да? И что именно?

– Найди кого-нибудь другого, я не хочу в этом дерьме мазаться.

Директор помолчал, потом спросил с надеждой:

– А точно?

– Точно.

– Ты же понимаешь: я хотел как лучше для тебя.