– Насколько мне известно, независимость Афганистана признана Единством. Более того, насколько я осведомлен, король Афганистана сегодня прибывает в Город…
– Да, ваша светлость, это уже официально объявлено.
– Так вот, в данном случае определенно я могу сказать лишь то, что, к счастью, наши две экспедиции уже благополучно вернулись из тех мест. В условиях таких катаклизмов ловить зверей крайне сложно. Но мы стараемся оправдать высочайшее доверие государя. Уверяю вас, наши зверинцы без обитателей не останутся. – И главный ловчий императора уверенно кивнул в подтверждение своих слов. Слов, которых он на ветер никогда не бросал. Нигде.
ИМПЕРСКОЕ ЕДИНСТВО РОССИИ И РОМЕИ. ВОСТОЧНАЯ РИМСКАЯ ИМПЕРИЯ. КОНСТАНТИНОПОЛЬ. ДВОРЕЦ ЕДИНСТВА. ЗАЛ СОВБЕЗА. 7 мая 1919 года
Совбез я собирал не так уж и часто. Скорее для повязывания ответственностью/кровью основных лиц, чем для какого-то продуктивного заседания. Но сегодня нужен был именно такой формат.
– Господа! Все вы в курсе происшествия в станице Святомихайловской. Погибли многие мои подданные, не говоря уже о том, что женщины и дети угнаны в качестве живого щита. Нет никаких сомнений, что после завершения, так сказать, похода этой банды все они будут обращены в рабство. Империя и император не могут оставить это преступление без ответа. Я требую найти и уничтожить всех участников набега, разрушить их дома и, самое главное, обеспечить спасение и возвращение в империю всех жителей станицы Святомихайловская. Генерал Гурко.
Наштаверх тут же поднялся.
– Ваше всевеличие!
– Насколько в сложившихся обстоятельствах мы готовы проводить наземную операцию в Османии?
– Это непростой вопрос, государь. Какую-то акцию устрашения мы в ближайшие недели провести можем, но нужно понимать, что война в горах – это война отнюдь не одного дня. Выйти из нее куда сложнее, чем войти. А большая часть наших войск занята отнюдь не в Малой Азии. Если потребуется ввод серьезных сил, то нам необходимо около двух недель подготовки. Разумеется, демонстративно мы можем начать ввод войск прямо сейчас, но, подчеркиваю, это будет сугубо демонстрация.
Прекрасно. Все это прекрасно. Вот только не годится сие. Я понимаю, что невозможно быть сильным везде. Понимаю, что никто не ожидал в Малой Азии такого подвоха. Но скажите на милость, как мне реагировать на резню моих подданных? Я могу что угодно говорить, но есть вещи, которые, что называется, вопиют к небу. Никто не поймет, если я оставлю это без ответа.
– Главком ИВВС.
Генерал Горшков поднялся.
– Слушаю, ваше всевеличие!
– Обеспечить готовность к бомбардировке ключевых узлов Османии и ее провинции Карамания. Бомбардировке ежедневной, до полного слома воли к сопротивлению.
Горшков склонил голову.
– Силы ИВВС готовы, государь.
Обращаюсь к министру иностранных дел Гирсу:
– Я желаю видеть султана Османии сегодня вечером в Новом Илионе. Доставить его на борту посольского Си-29. Первый воздушный удар произвести до начала этой встречи. Выполняйте.
Такое вот долгое заседание.
ИМПЕРСКОЕ ЕДИНСТВО РОССИИ И РОМЕИ. ВОСТОЧНАЯ РИМСКАЯ ИМПЕРИЯ. КОНСТАНТИНОПОЛЬ. АЭРОПОРТ «НОВЫЙ РИМ». 7 мая 1919 года
Я следил взглядом за приближающейся гигантской сигарой дирижабля. Очередной рейс очередной «Империи». Москва – Город. Официально, конечно, это звучит не так, но я уверен, что в толпе данный рейс именуется именно так.
Как там? Москва – Третий Рим, а Четвертому не бывать? Ну-ну. Тут и Второго предостаточно для полноты впечатлений. Если бы мы не сдерживали переселенческую программу, то сюда хлынули бы миллионы искателей лучшей жизни. Нужно ли говорить, что на этом фоне программа переселения в Сибирь и в Туркестан была, мягко говоря, не слишком-то популярна в народе?
Но мне нужно за двадцать лет переселить сюда двадцать миллионов человек, а отнюдь не пятьдесят-сто. Их тут негде размещать, нечем кормить и нечем занять. Все же Ромея не с Сибирь размером.
Переселенческая программа предусматривала изъятие из русской деревни в европейской части империи шестидесяти миллионов человек за те же двадцать лет. Из них, как уже было сказано, двадцать миллионов должны будут переехать в Ромею, десять – в Туркестан, еще двадцать – за Урал, а оставшиеся десять миллионов предполагалось привлечь в города и на стройки в самой европейской России.
Программа мегаамбициозная. И очень дорогая сама по себе, даже если не считать расходов на создание для всей этой массы рабочих мест. Собственно, основная нагрузка легла (и ляжет) на Министерство служения, посредством которого, во-первых, переселение приобретало более-менее организованный характер, позволяющий перевести все в плановое русло. Во-вторых, данное министерство формировало не только списки, но и определяло потребности на местах – куда, сколько и кого нужно, с понятным графиком прибытия людских волн. В-третьих, это самые министерство массово набирало крестьян либо непосредственно на заводы и фабрики, либо вербовало в Корпус трудового служения, либо мобилизовывал желающих (и имеющих какой-то строительный навык) в части Инженерно-строительного корпуса Единства, где вчерашние крестьяне в рядах нашей доблестной армии беспрерывно что-то строили – дома, дороги, мосты, заводы, возводили плотины и электростанции, рыли Канал Волга – Дон и возводили прочие инфраструктурные объекты.
Разумеется, у меня не было социализма, да и не могло его быть в моих условиях, но я ничего не оставлял на откуп «невидимой руке рынка», предоставляя эту байку на потеху тем же американцам, на полном ходу уверенно идущим к Великой депрессии. У меня же не было ни лишних денег, ни лишнего времени, да и особого желания играться в заведомо проигрышные игры у меня тоже не было. Зато у меня имелся в памяти советский опыт первых пятилеток, у меня были свежи воспоминания о том рывке, который в моей истории совершила Германия в 30-е годы, мобилизовав кучу народу на нужды национал-социалистического хозяйства, поборов безработицу именно созданием своих аналогов трудовых армий, да и методы «Нового Курса» мистера Рузвельта мне были хорошо известны.
Конечно, никаких государственных капиталов империи, никаких «добровольных взносов» той же Германии в Международный банк восстановления и развития, никаких займов и прочих инвестиций мне бы не хватило на рывок. Да, в отличие от большевиков, у меня был и базис лучше в виде неразрушенной Гражданской войной страны и фактического отсутствия эмиграции огромного числа специалистов (ехали как раз к нам). Да, деньги нам давали довольно охотно, с признанием мы не имели никаких проблем, но, во-первых, мои методы были весьма ограничены всякого рода правами собственности и прочим частным капиталом, а во-вторых, я не мог в полной мере использовать методы большевиков в плане обобществления прибавочной стоимости, дабы направлять ее в нужное русло.
Но! Но было и то, что меня роднило с большевиками. Я был решителен, я не собирался тупо набивать свои карманы и отдавать Россию на растерзание всякого рода родственникам и прочим прихлебателям, плюс я точно знал, чего хочу. Причем даже точнее и яснее, чем это было в фантазиях большевиков. По крайней мере я представлял себе, где набили шишки все те, кто двигался по этой дороге за предстоящие сто лет.
Посему я не стал играться в глупый рынок. Он хорош при выпуске ассортимента ситцевых рубах, но мало пригоден в условиях нынешней России для мобилизации общественных сил и мощного индустриального рывка, а ведь задачи передо мной и империей стояли даже большие, чем перед тем же товарищем Сталиным. Как, кстати, товарищ Хосе Ацеро поживает в Мексике на пару с камрадом Ульяни – доном Д'Эбервилем? Троцкий там еще где-то чудит, оберегая интересы американских нефтепромышленников от революционного разграбления.
Но я отвлекся. Стихии рынка мы противопоставили систему. Аграрная реформа не только в основном сняла остроту земельного вопроса, но и позволила нам создать целую сеть агропредприятий на базе прежних крупных латифундий, а также еще большее количество сельскохозяйственных артелей, объединив в них немалую часть вчерашних фронтовиков-ветеранов. Такие артели и агропредприятия получали льготные кредиты и прочие послабления, а самое главное, они не подлежали разделению по принципу «взять всё да и поделить». Такие более крупные артели имели возможность завести и тракторы, и лошадей, и сельхозинвентарь всякий, а не уродовались на пяти десятинах, как крестьяне-единоличники.
