Знал, но не мог доказать этого за неимением улик. Доказательством не являлась даже приснопамятная пенсия по инфантилизму, из-за которой к делу подключился Арчер. Допустим, подумал Фергюсон, я спрошу у Лоусона: «Почему вы обратились к советнику Риву с таким предложением?» – и он ответит, но ответ будет неудовлетворительным, ибо Лоусон, как юридически, физически и психически зрелый человек, не получит этой пенсии. То есть его предложение продиктовано элементарным альтруизмом и к тому же лишено всякого смысла, поскольку в рамках нынешнего общественного устройства несовершеннолетние и без того получают некое подобие пенсии.

Отстраненно слушая собственный голос, Фергюсон заметил в нем новую нотку, и то была нотка раздражения.

– Бывает, людям кажется, что СЛП можно обвести вокруг пальца, – сказал он. – Но в этом никто не преуспел.

Вбросив ключевое слово, он стал ждать. Юноша усмехнулся:

– Уж извините, но вы излишне серьезны. Я говорю не конкретно о вас, а обо всем бюро. Допустим, если я изобрету безотказный способ подстроить несчастный случай, вы и бровью не поведете. Пока жизнь не выходит за строгие границы объективной реальности, вас все устраивает. Но стоит добавить каплю юмора, и вам кажется, что из-за меня рухнет все мироустройство.

Фергюсон сжал губы, а секундой позже произнес:

– Ладно, рискнем. Какие полисы вам нужны?

– Пожалуй, об этих трех забудем. Взносы великоваты. А остальные двадцать два возьму. Договорились?

– То есть вы способны уплатить оба взноса по каждому полису – за исключением трех, от которых отказались? Может, возьмете поменьше, чтобы не просрочить выплату, пока будете искать работу?

– Допустим, я выберу два или три, – сказал Лоусон, – и они окупятся. В таком случае остальные полисы подорожают, верно?

– Само собой. Нам придется сделать поправку…

– В таком случае возьму все – за исключением трех, которых не могу себе позволить.

– Спасибо, – поблагодарил Фергюсон, но это «спасибо» не было искренним.

– Его намерения очевидны, – сказал Фергюсон. – Он постарается получить компенсацию по одному из полисов. Деньги пойдут на уплату остальных взносов, а когда иссякнут, Лоусон обналичит следующий полис. Например, лягнет полисмена. Кстати, у него скверное чувство юмора.

Прежде чем ответить, Арчер долго молчал. Закрыв глаза, он, должно быть, визуализировал ситуацию, после чего разомкнул веки и спросил:

– Скажите, сотрудники СЛП проходят психиатрическую проверку?

– Что, теперь я сумасшедший?

– Проще усомниться в вашем здравомыслии, чем поверить в способность одного человека нарушить работу целого бюро, причем вот так запросто. Зачем торопиться с сомнительными выводами, не рассмотрев более вероятные варианты? Насколько мне известно, СЛП уже выплачивало компенсации, и всякий раз в полном соответствии с законом средних чисел.

Сидя в кабинете у Фергюсона, они наблюдали за сеансом гипноза. Тот, если верить экрану визора, шел по расписанию. Заминок пока не было. Даже без медикаментов Лоусон довольно легко поддавался внушению и вполне нормально реагировал на проверочную каталепсию. Подобно остальным клиентам, он выстрелил холостым патроном в психиатра: это могло означать, что, во-первых, он убийца; во-вторых, подсознательно понимает, что пистолет заряжен холостыми; а в-третьих, ненавидит психиатров. Перепроверка подтвердила второй вариант. Также ему велели стащить доллар у медбрата, и это тоже ничего не значило. В социально-экономических отношениях, основанных на товарообмене, деньги символичны, и выяснить, что этот доллар означал для Лоусона, не было никакой возможности.

Своей точностью и вместе с тем неточностью психиатрия напоминает математику. Стоит осознать, что при необходимости можно создать совершенно новую математическую систему, и вы поймете: обычная математика точна лишь при соблюдении ее правил. Но когда правилами системы номер один пользуются для решения задач, присущих системе номер два, могут возникнуть проблемы. Работавшие с Лоусоном психиатры были специалистами своего дела, но Фергюсон допускал, что в ином случае они не заметили бы своей ущербности.

К тому же единственной его точкой опоры была интуиция.

Хотя, если отбросить ложные представления, станет ясно, что интуиция – тоже точная наука. Так называемые вещие сны бывают вполне правдивы. Сон, в котором сбываются желания, определенно может оказаться вещим – как минимум с вероятностью пятьдесят на пятьдесят. Предчувствие Фергюсона зародилось в подсознании, где таились все надежды и тревоги прожитых лет. В двадцатом веке Фергюсон влачил бы жалкое существование и его шансы обрести нынешнее благополучие стремились бы к нулю. В его глазах СЛП символизировало безопасность, в которой он так отчаянно нуждался. Любой выпад в адрес бюро Фергюсон расценивал как личную угрозу и, подобно большинству людей, носил в себе глубокий кошмарный психоз: образ финальной цепной реакции.

В каком-то смысле СЛП обеспечивало статус-кво. Вне всякого сомнения, руководство делало поправку на стресс и переутомление под влиянием изменчивых обстоятельств, ведь фактор окружающей среды оказывает немалое влияние на точность измерений – к примеру, пластичности металлов. Если поместить человечество в вакуум, статус-кво будет достижим, но при нынешнем раскладе…

– Он меня нервирует, – запоздало признался Фергюсон. – Да, предчувствие ничего не доказывает, однако…

– Нервирует? Почему? Думаете, он сверхчеловек? – иронически усмехнулся Арчер.

– Шутите? – осведомился Фергюсон, рассматривая свои ногти.

– Не сказал бы.

– Я посвятил немало времени изучению этой ситуации, – напомнил ему Фергюсон, – и, бывает, задумываюсь… Какого черта вы так интересуетесь этим Лоусоном, если уверены, что он безобиден?

– Я не привык рисковать. Хороший посредник – все равно что барометр-анероид. Мы очень чувствительны. Я прошел специальную подготовку, обладаю весьма специфическими навыками и реагирую на любое происшествие, как барометр отзывается на изменение атмосферного давления. К тому же я люблю докапываться до причины такого происшествия. Да, зачастую это поиски ветра в поле, но… я не привык рисковать.

– Мы работаем над одной и той же проблемой не по случайному стечению обстоятельств, – сказал Фергюсон. – Вы отреагировали на результат, а я, пожалуй, заметил причину. Стрелки наших приборов указали на Лоусона, как на зарождающийся в Антарктике шторм. Что-то вроде крюйс-пеленга: вы заметили падение барометрического давления в Висконсине, а я – повышение температуры на Южном полюсе. Итак, Лоусон вызывает у меня странные ощущения, и этот же Лоусон попросил вашего шефа выдвинуть законопроект, после чего к делу подключились вы, мистер Арчер. Вряд ли Хайраму Риву впервые предлагают продавить сумасбродный законопроект.

– Альтруистичный? Впервые.

– То есть?

– В самом прямом смысле. Человек, вносящий подобные предложения, неизменно ищет какой-то личной выгоды, хотя докопаться до истины бывает непросто. Всегда существует некая компенсация – по крайней мере, психологическая. Вам любопытно будет узнать, что бескорыстные реформаторы не так уж бескорыстны. Достаточно лишь выявить их персональные особенности. Если кто-то желает спасти планету, мистер Фергюсон, не сомневайтесь: в дивном новом мире этот человек уже присмотрел для себя трон с мягким плюшевым сиденьем. Но предложение Лоусона – образчик альтруизма, и мне надо убедиться, что за идеей о пенсии по инфантилизму стоит эгоистичный мотив. Иначе я не успокоюсь.

– То есть для вас это просто работа?

– Мне она нравится. Поэтому я и работаю на Рива, самого дееспособного из всех политиканов, но если в поле зрения появится более достойный кандидат, я переметнусь к нему. Хотя в данный момент… Скажем так: я ищу в Лоусоне признаки соответствия норме, а вас интересуют отклонения от нее.

– Он нормальный, – сказал Фергюсон. – Обратите внимание на диаграмму реакций.

Оба уставились в экран. Лоусону ставили блок, запрещавший лягать полисменов.