— После смерти Малика образовался вакуум власти. Совет старейшин взял на себя основы управления, но нет четкого руководства, и никто не может взять на себя ответственность. Каджары нуждаются в сильном лидере, и не может быть никого более подходящего, чем сын истинного преемника. Вначале я знаю, что именно этого хотел для тебя твой отец, вернуть тебе право первородства, хотя со временем он передумал и пожелал тебе свободы, которую обрел сам. В конце концов, он устроил здесь свою жизнь, и я думаю, что чем дольше он был вдали от дома, тем меньше связи он чувствовал и тем меньше твой отец чувствовал себя обязанным своей родине.

— Отец, которого я никогда не знал, — сказал он, даже не пытаясь скрыть горечь, прозвучавшую в его голосе. — Если бы он действительно был моим отцом… а почему собственно я должен верить тебе на слово, что он им был?

Старик кивнул. 

— Я был бы обеспокоен, если бы ты слишком быстро принял вызов, который тебе бросили. Я бы подумал, что тебя привлекает концепция власти, а не благо народа. —  Он сунул руку в складки своей мантии и вытащил что-то из кармана. — Малик стремился уничтожить все сходства с твоим отцом. Этот выжило. — Он протянул его Рашиду.

Это была одна из тех старых папок с фотографиями, которые открывались как открытки, картон смялся и потрепался по краю, но фотография внутри все еще сохранилась. Фотография мужчины, лихо одетого в цвета каджар: оранжевый, белый и красный, гордо сидящего верхом на арабском скакуне для поло, с молотком, небрежно перекинутым через плечо, когда он позировал перед камерой.

— Боже мой, — сказал Рашид, потому что он узнал свои собственные черты на фотографии, его собственные высокие скулы и лоб, а также его челюсть. Глаза такие же темно-синие, как будто это был он сидящий на той лошади.

— Ты видишь это, — сказал Карим. — Этого нельзя отрицать. Старик наклонился вперед. — Ты нужен своей стране, Рашид, она находится на перепутье. Тридцать лет правления, которое упускало каждую возможность, если это не приносило прямой выгоды управленцам, тридцать лет растрачивания доходов, полученных от промышленности и богатых ресурсов, на глупости и пороки. Экономика государства не была полностью разрушена скорее благодаря удаче, чем хорошему управлению. Но теперь пришло время начать строительство. Существует острая потребность в сильном руководстве, образовании и реформах.

Рашид покачал головой. 

— Почему люди должны принимать меня в качестве лидера, когда предполагается, что я погиб в результате крушения вертолета три десятилетия назад? Почему они должны верить, что это я?

— У людей долгая память. Малик, возможно, пытался стереть твоего отца из коллективной памяти народа Каджареси, но никогда не мог стереть любовь к нему из их сердец. Действительно, твоему возвращению будут рады.

— Я же мертв для них не так ли? Как это сработает?

— Твое тело так и не было найдено, предполагается, что его забрали звери пустыни, что означает, что есть сомнения. Народ отчаянно нуждается в чуде. Твое возвращение в страну было бы таким чудом.

Рашид покачал головой. 

— Это безумие. Я инженер-нефтяник. Это моя работа, это то, что я делаю.

— Но ты родом из великой династии. Ты был рожден, чтобы править. Это у тебя в крови.

Рашид встал, он не мог больше оставаться на месте и подошел к окну, наблюдая за движением и пешеходами, проносящимися по улице внизу. Всем им нужно было куда-то идти, где-то быть. Никто не останавливал их и не говорил им, что их жизнь до сих пор была основана на лжи, и что они должны стать теми, кем они никогда не думали в своих самых диких кошмарах. Никто не говорил им, что у них есть маленькая сестра, за которую они теперь несут ответственность, не говоря уже о стране, полной людей, за которых они теперь несут ответственность.

Он покачал головой. Он не думал о семье. Его семьёй можно было называть, его троих друзей, его названых братьев по пустыне, Золтан, Бахир и Кадар, их дружба, выкованная в университете в суровом испытании общей близости и первоначальной враждебности, все они изгои, все они собраны вместе как своего рода больная шутка. Четверо ненавидели друг друга на виду, только для того, чтобы шутка имела неприятные последствия, когда четверо стали друзьями, и "Шейхами" как прозвали их гребную четверку, выигрывая каждую гонку, в которой они участвовали.

Хотя три его брата из пустыни нашли себе пару и завели собственные выводки детей, это не означало, что он должен был последовать их примеру. У него не было желания иметь семью. Еще меньше теперь, когда он узнал, что его отец жил все эти годы и не потрудился сообщить ему, его собственному сыну!

И что такое нация, как не худший вид семьи. Большая, потенциально неуправляемая и зависимая. Он внезапно повернулся. Столкнулся лицом к лицу с человеком, который принес ему этот ужас. 

— Почему я должен это делать? 

Карим кивнул. 

— Я много читал о тебе и видел твой длинный список достижений и твои способности вести переговоры, когда имеешь дело с разрозненными сторонами. Ты бы подошел в высшей степени квалифицированно для выполнения задачи эмира.

Рашид покачал головой, и пожилой мужчина поднял широкую руку. 

— Но да, это не заявление о приеме на работу. Это выходит за рамки простой квалификации. Твой отец был избранным эмиром, прежде чем обстоятельства вынудили его отправиться в изгнание. Ты его наследник. Поэтому это твой долг.

У Рашида кровь застыла в жилах. 

— Мой долг? Мне казалось, ты сказал, что у меня есть выбор.

Карим пристально посмотрел ему в глаза. 

— Это не я должен делать выбор. Я говорю, что у тебя есть этот долг. Твой выбор заключается в том, примешь ли ты это.

Долг.

Он не был знаком с этой концепцией. Его лучшие друзья не чужды долга. Он видел, как Золтан отправился на поиски трона Аль-Джирада. Рашид выполнил свой братский долг и поехал вместе с ним, Бахиром и Кадаром через пустыню, чтобы спасти принцессу Айшу, а позже вырвать ее сестру, принцессу Марину, из лап Мустафы. Он всегда выполнял свой долг. Но он никогда не предполагал, что долг настолько изменит его жизнь, настолько неприятно для него самого. Потому что, если бы он сделал это, его жизнь претерпела бы сейсмический сдвиг. Он никогда больше не будет по-настоящему свободным, а если он этого не сделает, то не выполнит свой долг.

Долг. Прямо сейчас самое проклятое из четырехбуквенных слов.

— То, что я говорю тебе, нелегко переварить или принять, — сказал Карим. — Я могу только попросить тебя приехать и увидеть страну своими глазами. Привести Атию, потому что это ее наследие и право по рождению.

— Ты хочешь, чтобы я добровольно появился на пороге места, которое было так счастливо видеть моего отца и меня мертвыми? Ты ожидаешь, что я окуну ребенка в эту среду?

— Малик ушел. Теперь тебе нечего бояться. Пожалуйста, ты должен прийти, Рашид. Приди и почувствуй древний песок нашей страны между пальцами ног и позволь ему течь сквозь пальцы. Посмотри на восход и закат солнца над пустыней, и, может быть, тогда ты почувствуешь, как сердце твоего дома бьется в твоей душе.

— Я поеду, — сказал Рашид, его голова знала, что он должен это сделать, несмотря на это его внутренности скручивались сильнее, чем стальной трос. — На данный момент это все, что я обещаю.

Визирь кивнул. 

— На данный момент этого достаточно. Позволь мне перезвонить адвокату, и мы обо всем договоримся.

* * *

— Что они могут там делать? — Сказала Тора, прекратив расхаживать по приемной адвоката и усевшись в кресло рядом со своим боссом. 

Ей приходилось ходить, потому что время от времени недостаток сна настигал ее, и она обнаруживала, что зевает. 

— Что может занимать так много времени? — Спросила она, стараясь не звучать слишком сердито, чтобы не потревожить младенца в переноске рядом. 

У нее едва хватило времени, чтобы добраться домой, принять душ, переодеться и собрать вещи, прежде чем она встретила Салли в офисе, и они вместе отправились, чтобы забрать ребенка из приемной семьи, где за ней присматривали последние несколько дней. И вот теперь её заставляют сидеть и ждать так долго, когда ребенку скоро понадобится еще одно кормление.