Когда за окном стемнело, я, тяжело вздыхая, достал из шкафа рюкзак, вынул из него все пожитки, сунул китайский фонарик, купленный накануне в ларьке по настоянию девушки, да баллон питьевой воды. Ну, ещё кое-что из аптеки. Так, на всякий случай. А вдруг.

Стараясь не разбудить соседа по комнате, оделся, накинул ветровку, влез в видавшие виды кроссовки и шмыгнул на улицу. Там было очень прохладно. Ветер трепал кроны вязов и лип, щетинистые кусты можжевельника, заставляя меня озираться, как будто из них кто-то мог выскочить.

Фонари не горели. Я поспешно шагал по извилистым улочкам, поднимаясь от в гору побережья, ориентируясь по звёздному небу (где в просвет между деревьями видно звёзды – там и дорога). Наконец показался парк. Я встал на перекрёстке двух его главных аллей.

Минуты тянулись медленно. Я глянул на часы «Чайка» со светящимися стрелками (подарок родителей). Десять минут первого. Двадцать. Никого. Странно. Никто даже не гуляет в парке. Я уже подумал, что всё это – злой розыгрыш.

Тут на другом конце улицы заревело, застрекотало. Затарахтели щелчки обратной вспышки в моторе. На фоне синего неба возник чёрный силуэт мотоцикла. Он повернул с дороги, огибающей пляж, и понёсся ко мне.

Я отпрянул. Решил, что это какой-то ночной проезжий. Вдруг байк с визгом затормозил. Я аж подпрыгнул. По ногам хлестнул веер гальки, выброшенной из-под колёс.

Изо всех сил я вгляделся во тьму. И услышал знакомый переливистый смех.

– Ха-ха-ха-ха!.. Что, страшно? Это я у своей сменщицы взяла! Она местная… На! Надень!

Алёна протянула мне что-то большое и круглое. Я понял: это шлем. Неуклюже нахлобучил его. Он был великоват и сползал на брови. Пришлось туго затянуть ремешок под подбородком.

После короткого ликбеза о езде на мотоцикле я влез на сиденье позади Алёны. Деликатно обхватил её талию. Понял, что она тоже одета в джинсы и плотную куртку.

– Не стесняйся, крепче держись!

Мы тронулись без происшествий. Байк быстро набирал скорость. Я крепко вцепился в Алёну, тыльной стороной рук ощутив тяжесть её груди. Я аж задрожал и почувствовал расширение её грудной клетки: она снова расхохоталась.

Я был выше её чуть не на голову, так что мог смотреть вперёд, на дорогу. Свежий ветер ударил в лицо, бросил в глаза Алёнины волосы, выбившиеся из-под шлема. Мои собственные тоже липли к щёкам, лезли в нос. Пахло морем. Деревья мелькали по бокам от шоссе, ночь и скорость просто сводили с ума. Мой рот растянулся в улыбке. Захотелось орать в темноту. Но на зубах захрустело, и я понял, что рот лучше закрыть. А вскоре по серпантину мы выехали на пологий холм, где шли раскопки.

***

Алёна сбросила скорость, и байк затормозил под деревьями, на обочине уходившей в гору дороги. По бокам от неё на фоне окружающей нас синевы чернели шары и метёлки реденьких кустов можжевельника, и былинки сухой травы колыхались в темноте между ними. Я понял, что пора слезать.

– Тут оставим… – Алёна повела байк к кустам, толкая его за ручки.

Послышался шелест травы, хлещущей по джинсам девушки. Я подумал, что она не хочет шуметь и будить людей на раскопках, а тут сейчас так пустынно, что байку ничто не грозит. Меня слегка беспокоило стремление к такой конспирации, но я промолчал.

– Сторож где? – шёпотом спросила Алёна, доставая из седельной сумки рюкзак и надевая на плечи.

– Да там, где другая дорога… – нехотя пробубнил я. – Но он, может, спит…

– Тогда пошли тут, по краю!

Мы двинулись вверх по узкой дороге, преодолевая последний отрезок леса. Затем обогнули лагерь по границе голой степи и редкой можжевеловой рощи, поднимавшейся со склона холма.

Лагерь был абсолютно безжизненным. Ни одна из палаток не светилась изнутри, не горел костёр. И сторожа не было видно. Никто не вышагивал вдоль каменного бордюра – основания разрушенной крепостной стены, медленно появлявшейся из-под слоя земли стараниями археологов.

Обойдя по широкому кругу палатки, мы достигли дальнего края территории раскопок. Видно было не так уж плохо: на фоне густого индиго ночного неба внизу темнел горизонт степи, зазубренный крышами домиков, а контуры светлой стены выступали из разрытого грунта. Уже выкопанная часть стены начиналась здесь, а ещё не раскопанный контур траншеей уходил дальше к лагерю. Границы территории были обнесены верёвкой, растянутой между деревянными колышками.

– Это всё?! А где здесь копают? – раздался шёпот Алёны. – Там, да?..

Тёмный контур её руки взвился вверх, указав вперёд.

– Д-да… – промямлил я.

– Пойдём!

Она мелкими быстрыми шажками метнулась к ограждению. Высохшая на солнце земля и звёздчатые кустики вереска прошуршали под её ногами. Я нервно оглянулся, но никого не увидел. Лагерь спал. Я опасливо потрусил следом.

Прилив шумел под холмом. Дуло свежестью с моря. Порывы прохладного ветра приносили шелестящие вздохи – на всю жизнь остающийся в памяти образ бьющихся о берег волн. Синева вокруг всё густела. Был, наверное, уже второй час.

Алёна перемахнула через верёвку и спрыгнула вниз, в неглубокий котлован за стеной. Оглядевшись, она поняла, что закрыта от возможных наблюдателей в лагере.

– Фонарик принёс?

Я вынул китайское чудо из ранца, но включать не стал.

– Да на что тут смотреть?

– Ну где копают! Что-то нашли?

– Нашли… Железо, керамику… Тут…

Я повёл её вдоль стены под хруст сухой земли под ногами. Показал небольшую траншею.

– А ты находил?

– Находил…

– Что?!

– Да то же… Бронзовые пластинки, горшки…

– Ого! Очень старые? Какой век?

– Потом расскажу… Тише… Пойдём…

– Ну уж нет!..

Алёна пошла не назад, а дальше, к нетронутой части крепостного двора. Она шагала во тьме, то поглядывая на овраги вдоль стен, которых почти не было видно, а то поднимая голову к небу, где за чёрными тучками тускло мерцали звёзды.

Впереди начиналась зона текущих работ. Вся земля была перекопана траншеями по ходу внутренних стен башни. Я пробовал остановить Алёну, но тщетно. Тогда, нервно оглянувшись на невысокий бордюр, отделявший нас от лагеря, всё-таки включил фонарик. Стараясь сверху прикрыть луч ладонью, направил его под ноги девушке.

Дальняя крепостная стена была уже совсем рядом. Возле неё темнел особенно глубокий ров. Алёна поспешила туда, так что я даже не успел посветить, и сбежала по земляному отвалу.

– Стой! – прошипел я, но поздно.

Она, не жалея джинсов, бухнулась на колени, стащила с плеч рюкзак и стала в нём рыться.

– Посвети!

Я нехотя повёл лучом, и из рюкзака появилась… настоящая сапёрная лопатка!

– Ты что?!

Я спрыгнул к ней в яму, совсем ничего не понимая.

– Да ладно, интересно же!

Она копнула землю. В тишине раздался звук металла, ткнувшегося в грунт.

– Блин!!!

Я схватил её за руки, пытаясь отнять лопатку, но не выпуская фонарик. Луч заплясал по траншее. В голове неслись мысли о расхитителях исторических памятников.

Алёна рванула лопатку обратно.

– Я только попробую!

И прямо с размаху опять всадила её в землю.

Я сжал её запястья и вновь рванул на себя. Но девушка сопротивлялась.

Чёрт знает, что из этого вышло бы, но меня остановил новый звук. Что-то хрустнуло под лопаткой. К сухому шелесту грунта прибавился… нет, не звон, а очень знакомый скрежет.

Мы замерли. Я расслабился и отпустил одну руку Алёны. Она тут же метнулась вниз, выхватив что-то из ямы. Я хотел отобрать, но вдруг по земле и по нам мазнул прыгучий луч фонаря.

Она сунула находку в рюкзак и кинулась к краю траншеи. Я за ней, совсем обалдев.

– Стой, стреляю! – грянул запыхавшийся голос.

Мы перепрыгнули через основание стены, бросившись к можжевеловым зарослям. Я догнал Алёну, схватил за руку и рванул вперёд с тройной силой. Вслед нам неслась ругань сторожа и звук тяжёлого бега.

Заросли были близко. Они огибали холм и тянулись вдоль обрыва к дороге, где был спрятан байк.

Сзади грохнуло. Я весь сжался. Алёна споткнулась. Упала.