Завтрак.

Склонившись над столиком, она с упоением шептала тем двум подружкам о вечерних приключениях. Периодически поднимала глаза и мерила Грэйвза каким-то насмешливым взглядом. Он всё больше наливался краской и желал выдрать ее прямо там, в зале ресторана. А затем вырвать болтливый длинный язык. Ее эти подружки отклячивали широкие зады, приподнимаясь со стульев. Лишь бы расслышать все подробности. Заучки то и дело оборачивались, хихикали, кокетливо прикрывая рты ладонями. В конце сцены Анья повысила голос: «Да клянусь вам!». И отмерила невидимые дюймы. Грэйвз не видел, сколько бесстыдная девка показала. Много, мало или объективно. В любом случае соседки разом выдохнули и заверещали: «Да брехня!». Грэйвз вышел из столовой со смешанными чувствами. С одной стороны, он знал, что хорошо сложен физически и у заучек был повод удивиться, а с другой – ощущение неловкости от публичности момента.

Бетти.

Так звали не очень симпатичную девчонку из тех двоих любительниц сплетен. В таком возрасте всем хочется секса. Она пришла. Немного помялась в дверях. Даже дураку понятно, чего ей надо. Раздеваясь, Бетти сказала, что «это» было у нее один-единственный раз. С каким-то троюродным кузеном. Лишняя информация для Грэйвза. Белая-пребелая кожа. Казалось, Бетти всю жизнь продержали в темнице без доступа света. Рыхлое тело, не знавшее физических нагрузок. Бетти лежала снизу и издавала звуки, похожие на крики раненой птицы.

Дорис.

Почти копия Бетти. Только волосы не русые, а темные. Она не решалась прийти, сомневалась до последнего. Девственница. Дорис очень смущалась, выдавая эту почти ненужную информацию Грэйвзу. Что, Берни? Мы с Лузером жестоки? Неправда. Она знала, на что шла. Ей было охота избавиться от «постыдного знания». Дорис завидовала Анье и Бетти. Грэйвз не являлся ее парнем, ничего ей не обещал. Так вот, не отвлекай меня, черт. Он с ней не особо-то церемонился. Никаких поцелуев, предварительных ласк, комплиментов. Дорис старалась не кричать. Терпела, зажмурившись.

Потайной мир.

Мир умников. Он такой. Это тебе, Берни, не яростный бой олимпийских богов и титанов. Соревнование интеллектов днем и ночные тихие проделки, чтобы помнить: жизнь есть. Она идет. И Грэйвз собрал в тот год неплохой урожай в тенистом саду. Пусть и не из самых сочных, спелых плодов.

Элис Ньюман.

Горячая Элис. Сочный плод. О, да! Лузеру было шестнадцать. В то лето он проходил практику с группой школьников в местном госпитале, чтобы набрать дополнительные баллы для поступления. Элис. На год старше него. Знаешь, Берни, есть такой тип девушек. Очень сладострастных. Они рано начинают вести половую жизнь. Вечная жажда секса – их бремя. Ньюман сразу смекнула, что Грэйвз может быть довольно неплох. Она оценила его опытным взглядом: раздела, изучила, одела и ринулась в атаку. На третий день знакомства предложила провести вместе время. Берни, слышишь? Тебе бы она наверняка понравилась. Пышная грудь, узкая талия, широкие бедра. Фигура – песочные часы. Ноги, правда, полноваты, ну и ладно. Это не мешало ей быть гибкой, словно гимнастка.

Да-да, приятель!

Знаю, что меня плющит от температуры. Нашел, тоже, время думать о сексе. Но ты представь: закрытый изнутри кабинет. Кушетка. Стонущая Элис сверху. Ей точно нравилось. Она учила Грэйвза разным штукам. Где и как надо касаться, чтобы ей было классно, как довести ее до оргазма. Такому в школе точно не научат. Грэйвз – неплохой ученик. Благодаря Элис у него поднялась самооценка. Он спал с самой вкусной, страстной девушкой, которая всем тем уродам из школы даже не снилась.

Увы.

Элис Ньюман уехала внезапно. Вроде у нее в семье случилось что-то серьезное. Лузер мучился, скучал. Потом сообразил, что тоскует вовсе не по ней. Он совсем не знал ее. Слишком мало разговоров. Никаких свиданий вне госпиталя. Но Грэйвз вошел во вкус. Ему хотелось близости с девушками каждый божий день, желательно по несколько раз. Но, как ты понимаешь, дружище, такие, как Элис Ньюман, – редкие райские пташки.

Проститутки.

Грэйвз даже хотел пойти к мотелю, где обычно дежурят жрицы любви. Но передумал. Побоялся подцепить болячки. Знаешь ли ты, Бернард, что великому ученому-физику Льву Ландау приписывают «классификацию женщин»? Вещь, конечно, очень спорная. Даже оскорбительная. Элис Ньюман относилась скорее, к «Хорошенькой», не более. По версии Ландау, женщины самой высшей категории – те, от кого «невозможно оторвать взгляд». Я, знаешь ли, не согласен, при всём уважении к его гению. Скорее разделяю мнение почившего Грэйвза: самые притягательные девушки в душе неугомонные, переменчивые, как ветер, непредсказуемые. Вот так, дружище! Отношения с такими всегда заканчиваются очень скверно. Из таких невозможно сделать примерных домохозяек и верных, тихих жен. Они, как ураган, хоть на вид иногда и не скажешь.

Франк.

Она подошла к Грэйвзу первой. Ни с того ни с сего. Это случилось в мае. На последней неделе учебного года. Минутой ранее его закончил метелить Томпсон под злой шепот: «Ах ты чертов лузер!». Губа разбита, бок ноет от гематомы – ничего приятного, знаешь ли, Берни… Да что там, тебя, наверное, тоже поколачивали. Короче, эта Франк подсела к нему на лавку. И принялась пялиться. Лузер терпел, терпел, а затем сказал: «Вали отсюда!». Ей – хоть бы хны.

– Больно? – спросила она типа сочувственно.

Он буркнул, что не ее это дело. Тогда Франк показала коленки. Да-да, задрала юбку чуть ли не до трусиков.

– Видишь болячки?

Лузер не удержался, посмотрел. Размозжила колени она знатно, что и скрывать.

– Слушай, давай залечим раны? – быстро проговорила она.

«Залечим раны». Грэйвзу в голову полезли пошлые мысли. Вспомнилась Элис Ньюман в белом халате, больница, кабинет и кушетка для пациентов.

Ужас один!

Он всё еще не мог выкинуть из головы подробности прошлого лета. Но Франк вообще-то имела в виду совсем иное. Она предложила «напиться вдрабадан». А еще обещала поведать тайну о том, как расквасила коленки. Грэйвз ответил, что ему насрать на ее ноги. Хотя ноги у нее были что надо. Даже с заживающими, будто поджаренными корками болячек. Лузер припомнил ее в младшей школе. Мелкая. Пухлая. На концерте в День Благодарения она стояла на сцене с кислой миной. Ее заставили играть индейку. Драчливая. Ругачая. Вечно колотила тех, кто дразнил ее из-за лишнего веса. Мать одевала ее стильно, дорого. Франк не думала о нарядах, когда боролась с обидчиками на пыльном или мокром асфальте в школьном дворе.

Заброшенный дом.

Лузер пришел в назначенное время. Жилье стояло на отшибе и выглядело в темноте угрожающе. Грэйвз даже подумал, а не розыгрыш ли это. Может, там, внутри, его поджидала пьяная компания отморозков? Но тут услышал голос Франк.

– Эй, это ты?

Он ответил «да».

– Тогда заходи, чего телишься? Напугал до чертиков, блин!

Франк подготовилась основательно. Принесла фонарь, бутылку Самбуки21, дорогие коньячные бокалы и низкие стаканы, салфетки и упаковку коктейльных трубочек. Она деловито раскладывала всё это на пыльных строительных лесах, подсвечивая фонариком, который зажимала в зубах. Наконец она подняла голову. Лузер стоял в дверном проеме и оценивал обстановку. Как я уже сказал, Берни, она подняла голову. И нарочно ослепила его. Направила свет прямо в лицо. Он зажмурился.

– Фто фы фам фтоиф? – пробурчала она.

И тут же прыснула! Вынула фонарь, по-пацански сплюнула на пол и произнесла четко:

– Грэйвз, мать твою, что ты там стоишь? Особое приглашение нужно?

Лузер подошел к лесам.

– Умеешь? – спросила она, протягивая зажигалку.

– Что? Курить?

– Балда! Крутить Самбуку.

Лузер помотал головой и смутился.

– Ладно! Говорят, ты умник. Тогда гляди и мотай на ус.

Она сделала паузу.

– Кстати об усах: ты бреешься?

– Да-а-а… – протянул он.

– Значит, волосы везде растут. Ясно, – бесцеремонно заключила Франк. – Люблю волосатых мужиков!