– Ясно, – спорить не было смысла.

– Нашли что-нибудь интересное в материалах дела? – начал он невзначай, пытаясь разведать информацию.

– Пока что нет. Если будет нечто стоящее, дам знать.

Я уже хотел отправить шерифа восвояси, но вспомнил момент, смутивший меня при чтении дела.

– Кстати, почему так плохо опросили местных? Там два хилых протокола и все.

– Так а смысл? – служитель закона аж подскочил, выпрямляясь по стойке смирно. – Никто ничего не видел, никто ничего не знает. Поймите, здесь неохотно идут на контакт с чужаками. Я для них такой же посторонний, как и вы.

– Почему?

– Предыдущий шериф умер, а на смену ему некого было взять из местных. Меня командировали сюда вместе с семьей на неопределенный срок. Жена была в такой ярости. Она всегда хотела жить в большом городе, – начал плакаться мужчина. – А я-то что поделаю? – он развел руками.

– И?

Я поднял бровь, давая понять, что его личные проблемы меня мало волнуют. Шериф сразу скуксился и покашлял скрывая неловкость.

– Они не будут открывать вам душу. Уж поверьте. У меня есть этот потрясающий значок, – мужчина скосил глаза себе на грудь, протирая золотую звезду рукавом. – И со мной не спешат откровенничать. А с вами так и подавно не захотят.

– С этим я как-нибудь разберусь.

Не желая продолжать бессмысленный разговор, я пошел вдоль полок, наугад беря коробку. День обещал быть долгим. Шериф все понял и вышел, закрывая за собой дверь.

Сказать, что день вышел не продуктивным – это не сказать ничего. Я перебирал гребаные папки с делами, сваленные в кучу как попало. Разные года, дела о краже козы или коровы вперемешку с избиениями и нападениями на улице. Когда, посмотрев на часы, я понял, что смена Кейт скоро закончится, пришлось сворачивать свою деятельность.

Из интересного мне удалось найти пока что три дела о поджогах двадцатилетней давности. Лучше, чем ничего.

По возвращении домой я кинул папки на стол и решил размяться. Замкнутое пространство дурно сказалось на физическом состоянии. До визита соседки оставался, по моим расчетам, еще час, значит можно было не спешить. Я сменил рубашку и брюки на спортивные штаны. Балка под потолком служила мне перекладиной, на которой я подтягивался до ломоты в мышцах, пытаясь отдохнуть от умственной деятельности. Я шел уже на второй десяток, когда в дверь постучали.

– Войдите!

– На меня постоянно ругаешься, а сам не запира…

Кейт вошла внутрь, недовольно бубня, но оборвалась на полуслове. Она замерла в дверях, почти не моргая, пока я заканчивал с физической нагрузкой, не сводя с нее глаз. Несмотря на свежую погоду, девушка оделась в джинсовые шорты до колен и длинную, просторную рубашку голубого цвета. Второй десяток подошел к концу, я дотянулся до стула, оперся на него ногой, затем спрыгнул на пол.

– Что принесла? – я кивнул на контейнеры в ее руке.

– А я… Ужин. Принесла я, – потрусив головой, соседка, не спрашивая разрешения, пошла на кухню. – Приготовила азиатскую лапшу. Мне ужасно не хватает такой еды здесь.

Пока я принимал душ и одевался, Кейт гремела на кухне вилками, накрывая на стол.

– Ты рано. Я ждал тебя через час.

– Это претензия?

– Скорее вопрос.

– Ха, – она уселась на стул напротив меня. – Джек сменил меня пораньше. После гибели Линды он стал очень много работать. Раньше только вторым поваром был, а сейчас вместо дочери еще и барменом.

– Понимаю, – я действительно понимал Джека, как никто другой.

– Что делал в архиве?

Уилсон, как обычно, не церемонилась, сразу беря быка за рога. Мне даже начинала нравиться ее такая черта.

– Искал старые дела. Поджоги, зоосадизм, попытки нападения, убийства или пропажи детей.

– Как это поможет?

Она намотала лапшу на вилку, отправляя порцию в рот. Вот ведь дает. Аппетит ей вообще ничего не перебьет, похоже.

– Подобные люди не просыпаются однажды утром с внезапным желанием убивать. Этому предшествуют определенные правонарушения еще в детстве. И только спустя время преступник доходит до того, что делает сейчас. Ни сучка, ни задоринки и все обставлено, как он любит.

– Почему именно такие дела?

– Это называется «Триада Макдональда». Пиромания, зоосадизм, энурез. Последнее, конечно, в архивах не найдется, но первые два вполне.

– Что за триада? – она снова набрала лапшу, не отрывая любопытного взгляда.

– Если коротко, три признака, которые связывают с предрасположенностью к совершению особо жестоких преступлений, – припомнил я почерпнутые из книг знания.

Кейт с таким аппетитом жевала свою еду, что мне показалось, будто мой рассказ ее еще больше раззадорил.

– Это все так интересно, – заключила она, отодвигая от себя пустой контейнер. – Интернет тут паршивый, но я постараюсь найти информацию на эту тему.

Соседка достала смартфон из кармана и сделала себе пометку.

– Оставишь номер для связи?

– Да, – она кивнула и начала диктовать номер.

Я сбросил один гудок, мы записали друг друга, обмен номерами произведен.

– Пошли.

Я направился в зал после того, как по уже привычной схеме была убрана посуда.

– Впервые вижу мужчину, который не ленится убрать за собой. Обычно они бытовые инвалиды.

– У меня есть руки, и я умею ими пользоваться.

Девушка задорно хохотнула.

– Охотно верю.

На глаза попались три папки с делами о поджогах. Нужно отметить их на карте, пока не забыл.

– Момент.

Я взял маркер и, быстро найдя в протоколах адреса, пометил их на висящей на стене карте. Только когда был обведен последний адрес, я заметил, как Кейт с напряженным лицом рассматривает развешанные фотографии. С прошлого раза к ним прибавились фото с мест преступлений и от коронера.

– Я уберу, тебе не стоит это видеть.

– Оставь, – она остановила мою руку на подходе к фото. – Лучше расскажи, почему именно так?

– Уверена?

– Да.

– Если захочешь, чтобы я закончил рассказ, просто дай знать. Это может напугать, особенно учитывая…

– Я поняла, Люци. Просто расскажи, – уверенно попросила Кейт.

– Хорошо. Красная лента, которой он душит жертву, – я ткнул пальцем в фото, где крупно видно шею, – часть некоего фетиша. Так же как и красные туфли, которые он надевает на жертву, – теперь я указал на лаковую ярко-красную обувь на ногах убитой.

– Он приносит это все с собой?

– Да. Ему важно, чтобы эти элементы были именно такими.

– Почему?

– Почему кому-то нравятся блондинки? Кого-то возбуждает большая грудь, а кого-то длинные ноги в чулках, – я пожал плечами. – Дело личных предпочтений. Тебе ведь наверняка тоже что-то нравится.

– Руки, – выпалила Кейт, но тут же осеклась.

– Руки?

– Да, – соседка отвела глаза от фото и скользнула взглядом по мне. – Сильные, накаченные, с венами, – она сделала паузу. – А если есть татуировки, вообще особый шик.

Девушка нервно заправила прядь волос за ухо, изучая взглядом стену. Я так довольно заулыбался, что пришлось сделать вид, будто потолок в этой комнате меня ужасно заинтересовал.

– А тебе? – собеседница подняла на меня самый невинный взгляд.

– Шея и волосы. Длинные.

Уилсон покусала губы, делая глубокий вдох.

– Фетишизм – это нормально, пока он не стал патологией, – продолжил, стараясь заполнить возникшую из-за откровений паузу.

– Значит, пока я любуюсь руками на живых мужиках, а не отрубаю их и храню в холодильнике, то ничего страшного?

«Блять. А она не промах, далеко не промах».

Я начал расслабляться, переставая бояться сказать лишнего.

– Точно.

– Откуда они берутся? Предпочтения.

– Образ матери, актриса, которая очень нравилась в детстве. Да много факторов, формирующих вкус.

Кейт кивнула.

– Раны. Зачем так много?

Она посмотрела на фото общего плана: на девушке практически не было живого места. Весь живот был покрыт колото-резаными ранами, красными штрихами выделяющимися на мертвенно-бледной коже, но самой странной была область сердца. На ее месте зияла дыра – так много ударов нанес преступник.