Часть первая. Один в вагоне

Глава 1

«Осторожно! Двери закрываются! Следующая станция…»

Максиму всегда казалось, что в каждом вагоне метро сидит свой проводник, со своим характером, манерой общения, с особенным голосом. Он как радушный хозяин дома приветствует гостей, показывает комнаты, рассказывает, предупреждает. «Не оставляйте вещи без присмотра! Уступайте место пожилым!» Мужские голоса говорят сдержанно, информативно, а женские допускают эмоции. «Следующая станция Щелковская» или «Планерная», – сообщают они и Максиму слышатся нотки нежности, точно эти самые станции значат нечто особенное для объявляющих леди. Может быть, они там живут или с этими станциями связаны сугубо личные воспоминания.

«Осторожно! Двери закрываются!»

Давным-давно Максим слышал, как один бардовский певец пел песню с такими же словами: «Осторожно, двери закрываются! Невозможно что-то изменить…» Это точно! Вошел в вагон, и изменить уже ничего нельзя. Поезд унесет тебя к другой станции, к другим людям и к другим историям.

Он сидел в метро и делал вид, что читает книгу в электронной читалке, которую для удобства называют коротким английским словом «ридер». Максим привык читать, чтобы убить время. В метро читают, как правило, сосредоточенно – не глядя по сторонам, удерживая равновесие при толчках вагона, и не замечая окружающих. Концентрация внимания позволяет отключиться от внешнего мира, от шума вагона, посторонних разговоров соседей, неприятного запаха бомжа, который может неожиданно оказаться на соседнем сиденье.

Но сегодня все было не так. Черный текст на сероватом экране ридера совсем не интересовал Максима, потому что его внимание было приковано к молодой девушке, сидевшей напротив. Он украдкой бросал на нее любопытные взгляды, потому что ему не хотелось выглядеть придурком, нагло пялящимся на понравившуюся девчонку. Хотя его приятель Стас так бы и поступил в подобных обстоятельствах.

«Но я же не Стас!» – мысленно заметил он в оправдание.

На вид девушке было около тридцати, а может и того меньше, потому что в неярком свете вагонных плафонов она выглядела совсем молодо, как юная девушка, наложившая макияж. Известно, косметика немного старит лицо, делает его взрослее. И все же, незаметно разглядывая ее, он посчитал, что перед ним скорее молодая женщина, чем девушка. Грань в таких делах уловить трудно.

Возможно, она была замужем, но кольца на ее безымянном пальце он не заметил.

Иногда молодой человек отрывал взгляд от ридера и, не скрываясь, открыто, скользил безразлично-задумчивым взглядом по сидящим напротив пассажирам, в том числе и по лицу девушки. Словно давал отдых глазам, уставшим от долгого чтения.

Конечной точкой, на которой Максим после короткого осмотра фиксировал свой взгляд, было темное окно вагона за ее спиной, будто его там что-то интересовало. Только смотреть в подземке было не на что – за освещенными окнами царила полная темнота. Лишь изредка проносились желтые огни фонарей, окрашивая со спины ее русые волосы в золотистый цвет.

«Как же пелось в той песне? – вдруг подумал он, припоминая слова песенки о метро. – Там было о светлолицей девушке, которую увидел парень и с которой хотел познакомиться. Нет! Не помню!» В памяти остался только припев:

Осторожно! двери закрываются,

Невозможно что-то изменить.

От досады сердце разрывается,

Только в этом некого винить. (В. Пак)

Он усмехнулся: «Мое пока не разрывается и это хорошо!»

Метро никогда не отличалось тишиной, и в этом была своя прелесть. Шум мог успокоить встревоженные нервы, ненадолго усыпить, а мог и настроить на философский лад. Максим невольно прислушался, пытаясь уловить в этом шуме, неутихающем гуле движения, ритм подземной жизни железного организма.

Он услышал, как раскачивая вагон из стороны в сторону, колеса деловито выстукивали свою песню – не ту, которая вспомнилась Максиму. Хлопали закрывающиеся двери, будто резиновой гильотиной рассекая человеческую массу. Скрипели тормоза на поворотах, врываясь в равномерный гул металлическим визгом, который заставил его отвлечься от крутящейся в мозгу песни. Звуковые ассоциации оказались далеки от музыкального благозвучия. «Так жена визжит, когда ругает непутевого мужа», – представляется ему.

Девушка сидевшая напротив тоже мельком посмотрела в его сторону, без интереса, равнодушно, как смотрят на случайных попутчиков.

«Какие у нее глаза, голубые или серые? – подумалось Максиму. – Черт! Издалека не рассмотреть! Сейчас еще раз глянет в мою сторону и увижу».

Но рассмотреть глаза девушки он не успел – к его месту подошла пожилая женщина, и пришлось уступить ей место. Максим встал в дверном проеме, прислонившись плечом к краю двери. Конечно, он мог бы уткнуться в ридер, сделать вид, что не замечает никого вокруг. Или задремать, показывая окружающим, что добирает утренний сон, прерванный ранним подъемом на работу. Все прекрасно знали об этой уловке, позволявшей никому не уступать свое место; спишь себе и спишь – никто не будет будить спящего человека. Но он так не делал.

Только один раз заснул, когда, действительно, устал на работе – заснул и чуть не уехал в Депо с конечной станции. Работница метро в красной шапочке и с красным жезлом сначала слегка тронула, а потом с силой потрясла его за плечо, приняв за выпившего. Вспоминая об этом эпизоде, он всегда улыбался. Не то, чтобы он не пил – в хорошей компании мог оттянуться по полной программе, но контроля никогда над собой никогда не терял. А тогда он попросту устал.

Вагон покачивался, но Максим стоял твердо на ногах, облокотившись на закрытую дверь и удерживая ридер в руках. Ему было интересно, откуда взялась эта девушка, кто она?

Станция метро, на которой он садился, была конечной на зеленой ветке. На «Речном вокзале», как и на любой конечной станции, всегда было людно – здесь крутились таксисты, распространители флаеров, продавцы всякой мелочи. Сюда стекался народ, приезжавший на работу из Долгопрудного, Химок, Зеленограда.

Максим переехал в этот район год назад, но девушку увидел только недавно, ранней весной, выделив ее в общей людской сутолоке. Она шла достаточно быстро, лавируя, между неспешно текущими в недра подземелья людскими потоками, и при этом энергично покачивала бедрами. Длинные русые волосы выбивались из-под вязаной голубой шапочки, короткая бежевая куртка едва прикрывала поясницу.

У него вдруг возникло желание обогнать ее, заглянуть в лицо, познакомиться, но посмеявшись над собой, над этим, внезапно возникшим желанием, он, наоборот, приотстал, позволив спинам других людей заслонить ее полностью. Максиму интереснее было гадать, какая она: красивая, страшненькая или так себе.

Потом, он все-таки ее разглядел, и девушка ему понравилась. У нее был приятный взгляд больших глаз, прямой, чуть удлиненный нос, который совсем не портил пропорций лица, длинные волнистые волосы. Иногда она, улыбаясь, смотрела исподлобья, как делала это леди Диана, отчего выглядела вроде застенчиво и в то же время приветливо. Только цвет ее глаз ускользал от Максима, был неуловимым. Темно-синие, голубые, серые? Он так и не смог их рассмотреть.

Девушка несколько раз по утрам заходила в тот же вагон, что и он, садилась напротив или неподалеку. Максим заметил, что на ее лице отсутствовало выражение той мрачной отрешенности, с которым большинство москвичей начинало свой рабочий день. Лицо ее было живым, глаза внимательными, а в руках она почти всегда держала книги и журналы.

Молодая попутчица совершенно не обращала на него внимания, несмотря на его ненавязчивые усилия попасться на глаза. Поначалу это забавляло молодого человека, напоминало что-то вроде игры в прятки, а людская толпа в этом случае выглядела местом убежища. Мощные спины, объемные фигуры, сумки и рюкзаки позволяли надежно укрываться, а затем неожиданно выныривать из густого варева человеческой массы, словно на маскараде среди обезличенных персонажей вдруг стянуть с лица маску и стать узнаваемым.