– А как? – переступаю с ноги на ногу. Холодало. Пижама еще эта дурацкая, с зайцем. Надо было поприличнее одеться, что ли. Дело все-таки важное, один раз в жизни бывает.
– Ну, как-как… Путем проб и ошибок, так сказать, – ухмыльнулись усы мужика.
– А Вы поняли?
– И да, и нет… Понял, что достаточно мне… Хватит и того, что уже понято.
– И не ходите в театр?
Мужик долго и хитро посмотрел вдаль.
– Нет, не хожу.
– И не любите?
– Театр? Нет, не люблю. Эх, ладно! Поздно уже. Вставать завтра рано. Пойду я. А, и я… вроде как в спектакле играю… Ты если надумаешь, заходи. Спокойной… Ах, да, ты же не… Ну, ты там поосторожнее, – мужик кивнул на край крыши и пошагал прочь.
Такой странный, усатый, пришел и разрушил весь настрой. Я вспомнила, почему поднялась сюда. Почему так больно? Почему никто не слушает? Все что-то знают, но никто не рассказывает. Зачем это все? Тело это меняется. Очень страшно и непонятно. Почему все злые? Зачем взрослеть, если тут все так плохо, во взрослом мире? Все хуже и хуже? Зачем взрослеть, если мы все умрем? Почему кто-то стоит ночью на крыше, а кто-то обнимается у подъезда? Кто-то задает вопросы, а кто-то просто живет?
Шестнадцать
Сестру назвали Виктория, чтобы она не повторила судьбу неудачников с банальными именами. Их счастье было такое показное, что даже неприличное. Все суетились вокруг нее, маленького человека, который еще ничего из себя не представлял и не будет представлять, если ее как следует избаловать. Их воспитание заключалось в том, чтобы говорить Вике утром и вечером, какая она красивая и умная, а остальные положительные качества должны были приложиться сами собой.
Сестра унаследовала от мамы худощавое телосложение, быстрый метаболизм и чрезмерное самолюбие. Маленькая она была лучше, но потом ее испортили подарками и лаской. Она любила капризничать, выпрашивать, закатывать глаза. Быстро стало ясно, что она вырастет «настоящей женщиной», по всем стандартам матери.
Разбитые вазы и испачканные платья ей прощались. Отец был рад купить что угодно, выполнить любую просьбу. На дни рождения дарил ей самые красивые и экзотические цветы, заказывал самые дорогие торты. Мне кажется, если бы она попросила его купить ей слона, или крокодила, или подводную лодку – он бы все сделал, лишь бы это было в пределах его финансовых возможностей.
Она была красива той сладко-приторной красотой, когда смотришь на нее – и вроде глаз не оторвать, но и зацепиться не за что. У нее были довольно примитивные, но гармоничные черты лица, вздернутый капризный нос, небольшие губы бантиком, небольшие глаза – все в меру.
И как ее ни превозносили, она была все равно обычным ребенком, которого нужно было учить ходить, говорить, читать, который часто болел и плакал – и в эти минуты с ней была я, ибо должна быть в доме хоть какая-то мать.
К десяти годам она отрастила волосы до середины спины, а у меня за спиной были три года суицидальных планов. Волосы у нее были темно-русые, идеально прямые. Мама водила ее на недели мод, покупала ей дорогие платья, которые она носила с достоинством, несмотря на свой еще неосознанный возраст. В такие дни они шумно собирались, смеялись, потом надолго уходили, а когда возвращались, подолгу пили чай и обсуждали насыщенный день. Ей было хорошо, она почти не пила.
Иногда я нарочно нарушала их идиллию. Когда Вика только родилась и мама бегала вокруг нее, я стала драться в школе. Маму вызывали в школу, она негодовала, но не ходила. Училась я как на зло хорошо, но рассказывала ей только про оценки ниже пятерок – пусть мучается. Я требовала слишком многого (замечать меня), и вскоре она перестала это делать. Даже перестала попрекать меня лишним весом.
Когда я заканчивала школу, они предложили мне пожить одной под предлогом того, что пришло время учиться самостоятельности. Просто отселим ее куда подальше, придумали они с белым воротничком. Так Вике перешла по наследству моя комната с недурным видом из окна. А у меня начинались лучшие годы моей жизни, еще лучше, чем прежде.
Восемнадцать
Я сидела на жестком стуле и думала, что же мне теперь делать. Я только пришла с выпускного. Вокруг меня – пустая квартира, коробки с вещами по стенам. Рассветало. Знаете, что делают страшные девочки по окончании школы? Конечно, плачут! У меня не было перспектив, не было друзей, самооценки. У меня отклеивались обои! Все было против меня! Меня полнило черное платье, функция которого – стройнить!
Дарить мне подарки – вот это было особое развлечение. Когда мне исполнилось десять, белый воротничок принес красивую коробку с маленьким бантом. Я обрадовалась, бросилась ее открывать, потому что еще верила людям. Там лежало красивое переливчатое платье цвета морской волны. Я его поблагодарила. Он сказал: «Примерь».
Платье было мне безнадежно мало. Я боялась натягивать его дальше, потому что могла порвать. Подумала, он ошибся с размером, с кем не бывает? Принесла платье обратно, сказала, какое оно красивое, но я не могу его принять. Он как-то криво улыбнулся и вышел, ничего не сказав. А потом они с мамой сильно смеялись в соседней комнате.
В детстве я смеялась над тем, как же много наплакала Алиса в мультфильме, а теперь сама ревела без конца. Хорошо, допустим, я толстая, некрасивая, говорила я себе. Надо это принять и двигаться дальше. Кем я хочу быть? Что умею делать? «Ты умеешь жрать,» – подсказывало подсознание, и я снова ревела в утренней тишине.
«Меня зовут Маша, и у меня комплекс великих дел!» – так началась бы моя история в клубе каких-нибудь анонимных -голиков. «Здравствуй, Маша!» Меня всегда удручало, что я не Ленин и не Толстой, а только одно большое ХОЧУ, когда хочется подвигов, а силенок мало. Всегда было стыдно за мою никчемность, внешность и бесталанность – это самоощущение всегда со мной, вернее собаки, которой у меня никогда не было. Такое стремление не жить мирно со своими мелкими делишками, замужем за преуспевающим мужчиной, как хотела мать, а этим успешным мужчиной быть. Женщина – это такое украшение мужчины, аксессуар, который умеет готовить и продолжать род, говорила она. А я хотела быть в телевизоре. Но у меня не было талантов, было только тщеславие, которое с годами только разрасталось, все больше и больше, больше меня…
Меня ни разу не сбивала машина, я ни разу не тонула, самолет мой не падал, я не была во взорванном вагоне – и из этого делала вывод, что фатум хочет, чтобы я как можно дольше топталась на этой земле. Значит, я могу сделать что-то великолепное. Иначе зачем жить?
Лет с пяти я начала задавать себе вечные вопросы и с тех пор не могу остановиться. Я думала: вот если я умру рано, это просто бесполезный человек умрет? Или я не успею сделать что-то выдающееся? Что-то сделать для своего бессмертия – вот моя формула смысла жизни.
А потом я спрашивала: достойна ли я, злой, недовольный ребенок, красивой жизни? Кожаного дивана? Красивого пальто? Как будто все сомнение мира по какому-то странному наследству перешло мне. И с годами это стало только «глубже и изощреннее», как написано в учебниках по истории про контроль над обществом в советской России. На мне, наверное, проклятие. Проклятие познания добра, зла и себя. Федор Михайлович меня бы понял.
Я никогда не находила себе места. То хотела изменить мир, то вдруг не хотелось ни к чему стремиться, вегето-сосудистая дистония души. Но все искали себя, и я искала. Кто я: фермер? Или, может, кассир? Хотелось называться гордо, вроде «Я хирург, я спасаю жизни» или «Божественный актер». Я завидовала тем, кто не искал ни себя, ни призвание. Тем самым, которые живут ради самой жизни, наслаждаются каждым днем. Тем, которые смеются в 32 зуба из-за прозрачных стен кафе, ходят на концерты вечером по будням и на свидания по выходным. Умеют жить. Но каждому свое.
Мне всегда было сложно жить в Москве, но выбора у меня не было, я здесь родилась. Если вы имеете понятие о родине и некогда испытывали причастность к какой-то части земного шара, я вас поздравляю. Я вот не люблю Москву, она много требует, такая быстрая, громкая, современная, я устала бежать еще в детстве. Я не успеваю. Здесь действует правило Черной Королевы: «Приходится бежать со всех ног, чтобы только остаться на том же месте! Ну, а если хочешь попасть в другое место, тогда нужно бежать, по меньшей мере, вдвое быстрее!» Я очень уважаю и люблю Россию. И очень хочу уехать отсюда навсегда.
