… Вот оно – прозрение шпиона, – одна из дверей подъезда многоэтажки открыта настежь.

– Сюда! Вон к тому подъезду. Все! Устал! Пошел спать! – Олег попытался усыпить бдительность водителя такси: – Вот, без сдачи, – сунул ему в руку не крупную купюру…

«Так-так-так, – думал Олег, – сил уже нет никаких, может быть, на лестничной клетке завалиться?» Поднялся под самый верх современной многоэтажки и… обнаружил на самой верхней полке, т. е. над последним этажом, некое «лежбище», со сложенными картонными коробками и подобием матраса на них, и даже нечего было принюхиваться, чтобы определить стойкий бомжовый запах. «Вот сейчас пожалуют хозяева, надо будет объясняться, но уже никакой запах не мог выгнать его с этого, такого «уютного» лежака, что он растянулся на нем, как на своей двуспальной кровати, и… провалился в тяжелый, но чуткий сон.

– Как хорошо, что сон мой был очень чутким, – Олег улыбнулся мне. – Как будто бы фея во сне коснулась моей щеки, я больше почувствовал, чем ощутил, реальную угрозу, услышал крадущиеся тяжелые шаги по лестнице, лифта не слышал – значит, эта “братва” пешочком топали на семнадцатый этаж, тихо между собой перешептываясь, но я слышал тяжелое, с одышкой, смрадное дыхание, словно смерть за мной крадется.

Он поднялся, сделал несколько гимнастических упражнений, затем поджег растопкой деревянные поленья, сложенные в камине, снова сел в свое кресло и продолжил:

– Бомжи, два мужика и одна баба потихонечку крались, подбирались к своему убежищу. То есть к моему. Как мне себя вести с ними, я даже не представлял: просто присел на матрас, прислонившись к стене и смотрел, как эти трое, еще не успев заметить меня, подбираются все выше и ближе, все так же шепотом между собою переговариваясь… Баба взвизгнула первой, заверещала, указывая на меня: “Мы так не договаривались, не договаривались!” Третьего позвали! Один из здоровенных бичей намертво закрыл ей рот рукой, чтобы она успокоилась и не верещала, другой уставился на меня, едва освещенного бледным светом луны из слухового оконца: “Ты кто такой? Что здесь делаешь?” Ни лиц их, ни глаз я не видел, но будто бы почувствовал некоторую неуверенность в вопросе. И знаешь, – продолжил, улыбнувшись, Олег, – я решил их «задобрить», ну, вроде как бы «перетянуть» на свою сторону. Нащупал в кармане одну из купюр, протянул ближнему из них: “Извините мол, друзья-товарищи, повздорил с женой, а завтра на работу. Не будете так добры, чтобы уступить мне это местечко? А я вам очень даже буду благодарен”, – со смиренным видом протянул ближайшему ко мне краснеющую в тусклом свете луны бумажку…       Первый из бомжей дрожащими руками поднес пятитысячную купюру поближе к оконцу, пытался на просвет отгадать ее подлинность; другой, отодвинув притихнувшую подругу, подался ближе к своему товарищу: “Покажи!” – “Да нечего показывать – настоящая! Пойдем, Вадя, и ты (бомжихе) тоже пошли! Отдохнуть человек хочет, не надо ему мешать, пускай спит себе”. Так же осторожно, как и прежде, они стали спускаться вниз. И только в районе одиннадцатого или десятого этажа загремели створки лифта. А я провалился в сон без сновидений, прикрывшись какой-то вонючей тряпкой…

– Олег Валентинович! Олег Валентинович! К нам гости! – милая мордашка, слегка стукнув в дверь кабинета, сияла, как тульский самовар, – тот журналист или писатель, о котором Вы мне говорили.

– Ну, давай, зови, – Олег, по отчеству Валентинович, крепкий пятидесятилетний «старец», двинулся навстречу своему «долгожданному» гостю, о котором его предупредили друзья-товарищи.

– Окажи самый любезный прием. Расскажи о себе, да так, чтобы никому неповадно было нас дальше «крушить».

– Да только попробуйте нас сейчас сокрушить! Мало не покажется, – улыбнувшись, хозяин кабинета выпрямился, готовясь встретиться с писателем…

В кабинете с огромным количеством стеллажей, с бесконечными рядами книг, уютно потрескивал камин. Конец мая, а в Москве погода такая, словно никак зима не желает уходить из центра европейской части России: иногда по утрам даже снег может выпасть, а хозяин дома очень не любит холод. «Бр-р-р, – снова поежился он, еще раз поднося руки к камину». Он немного нервничал, только не мог понять, отчего? «Ну, писатель, ну, журналист, ну, с друзьями моими знаком, а все равно, как-то не по себе, словно на телевидение зазвали, перед камерами собираются показывать».

В комнату вошел среднего роста мужчина, почти ровесник Олега, может быть, немногим старше, с доброй открытой улыбкой на лице, с гладко зачесанными, уложенными в «конский хвостик», перевязанными резинкой волосами, пронзительно голубыми улыбающимися глазами. Оглядел огромный кабинет, ряды книжных стеллажей, уютно потрескивающий камин, затем перевел свой взгляд на хозяина зала. А хозяин стоял в некоторой растерянности, не решаясь первым произнести приветствие.

– Здравствуйте, Олег Валентинович! Очень рад Вас видеть, – журналист, открыто и доверчиво глядя на хозяина кабинета, протянул руку.

– Я тоже Вас рад видеть! – Стас с Вадимом меня предупредили.

– Ну вот и чудесно, присяду?

– Конечно, конечно! Можете прямо в это кресло – напротив камина. Холодно как-то… Не собирается, видимо, зима расставаться с нами.

– Это точно! Никак не хочет уходить в свою любимую Гренландию или Лапландию – поправьте меня, если что.

– Ну… Вас поправлять… Я думаю, найдутся люди, которые ЭТО сделают более профессионально, – деликатно, почти что «реверанс», хозяин уютного кабинета вторил своему гостю…

– Олег Валентинович, наверное, мы проведем с Вами не один или два часа за беседой? Ведь для моего рассказа, ну, или репортажа, как Вам будет угодно, мне бы хотелось услышать Вашу «историю», и очень бы хотелось эту историю услышать с самого начала. Ну, или ближе к тому началу, как Вы стали тем… кто Вы сейчас есть…

– Что, прямо с рождения? – красивый, атлетически сложенный мужчина с едва заметной сединой на висках вопросительно посмотрел в глаза своему гостю.

– А мы куда-то торопимся? – репортер достал свою записную книжку, улыбнулся.

– Я-то точно никуда не тороплюсь…

А потом:

– Мария! – в сторону дубовой двери, которая охраняла покой хозяина, – Организуй нам поесть-выпить…

Задумался…

Та же милая мордашка, на которую в начале встречи обратил свое внимание визитер, вкатила в кабинет столик-поднос с легкими закусками и двумя огромными фужерами.

Хозяин дома и кабинета, с весело потрескивающим камином, достал из буфета бутылку коньяка, плеснул добрую порцию по бокалам:

– Давай на «ты» – так легче нам будет общаться!

– Я не возражаю! – журналист протянул бокал навстречу хозяину дома…

Блокнот остался где-то далеко, а история началась…

– Папаня мой в какие-то годы вместе с мамой произвели меня на свет. Первую, кого вспоминаю, – свою бабушку. Она меня нянчила, сказки на ночь рассказывала, родителей в то, совсем детское время не помню. Мотались, видимо, по гарнизонам – военным отец у меня был, словно отозвавшись на мой немой вопрос, ответил, а в школу уже пошел в столице одной из наших южных республик. Тогда уже ближе с ними «познакомился». С папой своим, Маму очень хорошо помню – часто ее видел, склонившуюся над моей детской постелью, словно сон, а утром ее не было. Сейчас точно не смогу сказать, сон это был или явь…

Предыстория такова: я получил задание написать о человеке что-то похожее на репортаж, но все же лучше, чтобы это было художественное произведение. Повесть, рассказ, а может быть, небольшой роман о том, как после многих мытарств ОН все же сумел подняться, нашел в себе силы и способности после множества падений, разорений, после предательства близких людей победить обстоятельства и снова стать миллионером. Стать счастливым, вновь обрести семью. Мне и самому захотелось докопаться до истины: что нужно сделать для того, чтобы найти в себе силы после стольких падений каждый раз подниматься: может быть, особый дух, или сила воли, или вера в свои силы и способности, а может быть, удача или провидение? А может быть ВСЕ ЭТО вместе взятое?..