Она уже представляла, как соберёт композицию в ярких оттенках из только утром привезённых прямиком из теплиц пионов под стать летнему настроению, когда парень напротив неё озвучил выбор и мгновенно разрушил идеальный образ, словно скинул на него с трёхметровой высоты бетонную плиту.
— Мне сто одну розу.
Гермиона сдержала все мышцы лица, чтобы, не дай Мерлин, её мимика выдала очевидное разочарование. Раздражение.
«Ну почему, скажите ей?» — мысленно заскулила она. — «Почему мужчины всегда считают букет из роз апогеем всевозможных вариаций цветочных композиций, которые только можно создать».
И будто ей было мало выбора цветов, на котором он остановился, волшебник добавил:
— Сто одну красную розу.
— Может, вы присмотритесь к букетам, что выставлены на прилавке? Все цветы свежие, привезли только утром, — все же рискнула поменять его выбор Грейнджер. — Вы выбираете букет для девушки?
«Сто одна красная роза. Очевидно, Гермиона, он выбирал букет для девушки», — нагнетал голос в голове.
Вероятно, самой счастливой девушки, которой достался такой невероятной красоты мужчина с таким, как не горестно ей это признавать, невероятно отвратительным вкусом.
Розы, без сомнений, всегда пользовались большим спросом, чем остальные цветы. Многие девушки их обожали, познания парней о цветах в принципе оканчивались на этих букетах.
Но, Дьявол, красные розы? Серьёзно?
Может, она единственная придерживалась такого мнения, но на дворе двадцать первый век и не кажется ли вам, что это слегка пошло?.. Вульгарно и чертовски, чертовски безвкусно.
И если уж она и начала полоскать эти цветы, то важно отметить, что даже у роз были сорта, славившиеся большей красотой и нежностью. Кустовые, например; пионовидные — они были её личными фаворитам; плетистые, что обвивали входную дверь их магазинчика. Множество. Их было бесконечное множество.
— Это имеет значение? — изогнул он вопросительно бровью.
— Да, имеет, — слишком уверенно произнесла она и горделиво вздёрнутый подбородок только подтвердил, что Гермиона нисколько не думала сомневаться в своей следующей речи: — Если бы вы собирались дарить цветы матери, например, вы бы с вероятностью девяносто девять и девять процентов попросили бы меня саму собрать букет, ведь единственное, что вас заботило, это более менее божеский вид композиции. Всё остальное не важно, ведь это мама, а она примет из ваших рук даже букет, собранный с клумбы, восхищаясь им каждый последующий день, пока он не завянет.
С этими рассуждениями Гермиона вместе с молодым человеком, на вид двадцати трёх-пяти лет, последовала в зону выставочного зала, где, поддерживаемая магией, стабильно держалась достаточно морозная температура для хранения цветов. Она потянулась к двери, но её опередила его рука, открывшая холодильную камеру и пропустившая девушку вперёд. Ещё и воспитанный. Грейнджер остановилась у ряда с собранными с утра пышными букетами из белых гортензий, перевязанных атласной лентой, виднеющейся из-под крафтовой бумаги.
— Если бы вы только знали мою мать, — на его губах заиграла усмешка. — Букет с клумбы точно не про неё. В вопросах цветоводства она переиграет и уничтожит любого флориста с многолетним опытом, — кивнул он головой в её сторону, как бы намекая, что говорил о ней.
Гермиона вовсе не была флористом с многолетним опытом. Она скорее самоучка, которой экстерном мадам Стебель объясняла некоторые азы искусства ухода за цветами, прежде чем всучила ей в руки ножницы и упаковочную бумагу со словами:
— Остальное наработаешь в процессе.
Но не всё складывалось так просто, как могло бы показаться.
Прежде чем её букеты приняли тот вид, ради которых сходились покупатели, Гермионе пришлось проделать долгий путь проб и ошибок. Девушка даже посещала пару недель курсы по психологии цвета, — да, такое существует — дабы передавать настроение собранных букетов. Она перебирала всевозможные комбинации — иногда те, которые априори казались несочетаемыми. А она сочетала. Сочетала, пробовала и училась, ведь она была Гермионой Грейнджер. Она была той, кого ещё ребёнком родители с теплотой называли маленьким гением, пророча великое будущее каждый раз, когда замечали вокруг девятилетней девочки выстроенную башенкой стопку книг. Той, кого всегда выделяли учителя, как в маггловской, так и в магической школе и буквально топили в постоянной хвальбе за её заметно выделяющуюся на фоне остальных успеваемость. Кто-то назовёт этот синдромом отличницы. Она ответит, что просто привыкла брать от интересующего её дела максимум и отдаваться ему целиком. Поэтому и с флористикой не могло сложиться иначе. Даже если это была лишь временная подработка, она хотела, чтобы это приносило удовольствие как ей, так и окружающим.
— И всё же, красные розы несут очень глубокий смысл, — ответила Гермиона и шёпотом добавила: — Если вы, конечно, не хотите затащить кого-то в постель.
Характерный смешок, скрытый под покашливание, подтвердил, что её слова не остались не замечены.
— А что бы предложили вы?
— Ну, чтобы всё-таки ни лишать вас выбора, могу предложить эти пионовидные розы, — указала она рукой на стоящую в ледяной воде охапку цветов. — Добавить можно белые кустовые, либо немного зелени.
Ей не дал договорить резко зазвонивший в его руке телефон, где на экране, Гермиона успела заметить, высветилась фотография девушки.
Как она и предполагала…
Единственное, что успели заметить её глаза, — это яркий взгляд девушки, в котором плескалась голубизна, сверкнувшая на дисплее, и спадающие на плечи волнами блондинистые локоны. Она зацепилась за букву «Д» в начале имени, но к тому моменту он уже ответил на звонок, коротко бросив Гермионе…
— Сделайте на свой вкус.
…и быстрыми шагами покинул магазинчик.
Девушка. Какая-нибудь длинноногая модель, идеальное лицо по стандартам современной красоты которой ежемесячно украшало обложку «Ведьмополитена».
Разве у такого мужчины, как он, могли быть другие предпочтения?
Ну, например… одна низкорослая шатенка с обрамляющими её веснушчатое лицо каштановыми кудрявыми прядями. Плавные линии подтянутых бёдер, форму которых она поддерживала, убивая часы в спортивном зале, в который таскала её с собой Паркинсон за компанию. И у неё была вполне неплохая талия. Разве этого недостаточно?
Дерьмовый вкус на цветы, зато отменный на девушек.
Гладкие волосы? Да, неплохо.
Длинные ноги? Прекрасно.
Грудь и остальные пропорции Эмили Ратаковски? Беру!
Выходя из холодильной камеры с охапкой персиковых бутонов роз, Гермиона пыталась придать выражению лица менее угрюмый вид. Он так и оставил в секрете адресанта подарка, поэтому пионы оттенка фуксия, разлетавшиеся, как горячие пирожки, она решила придержать для других букетов, выбрав универсальные пастельные цвета, которыми осталась бы довольна любая девушка. Нежно, даже невинно. Она бы осталась довольна.
Пионовидные розы одного оттенка так органично сочетались друг с другом, поэтому она решила не добавлять другие цветы и зелень. Когда Гермиона потянулась к крафтовой бумаге, чтобы завершить композицию получившегося монобукета{?}[Монобукеты — цветочные композиции, которые включают в себя цветы одного вида и одного цвета.], парень вернулся в цветочный, по пути сбрасывая звонок.
— Мило, — оценочно бросил он, пока Гермиона подравнивала кусочки бумаги.
— Я попала в предпочтения той, кому будет подарен букет?
— С поразительной точностью, — его локти упирались в прилавок и сам он наклонился так близко, что единственным объектом, разделявшим их, был букет, вокруг которого Гермиона шурша оборачивала светлую бумагу. — Николас Спаркс.
Она нахмурилась, отвлекаясь от дела и встречаясь с ним взглядом, когда он произнёс имя автора книги, сложенной в беспорядке между её тетрадями и упаковочной бумагой.
— Его слог напоминает мне Эрнеста Колтена, — назвал он имя писателя, чьи романы в последнее время заполонили прилавки книжных в Косом переулке.
