Я делаю глубокий вдох, понимая, что счастлива — действительно чертовски счастлива.

— Хочешь еще выпить? — спрашивает Тара, подзывая бармена.

— Даже не знаю, — Я смотрю на всех людей, которые хорошо проводят время, а потом на танцпол, на всех, кто еще танцует и смеется. К черту все это. Я хочу немного пожить. — Что мы будем пить?

— Как насчет текилы?

— Никогда её не пробовала.

Я пожимаю плечами, наблюдая, как бармен направляется к нам.

— Серьезно? — спрашивает Тара, глядя на меня широко раскрытыми глазами.

— Серьезно, — повторяю я.

— Ладно, ты обязана попробовать.

— Почему?

— Ты не повзрослеешь, пока не выпьешь текилы, — говорит она мне очень серьезным тоном.

— Это что, правило? — с улыбкой спрашиваю я, когда она делает заказ у бармена.

— Одно из многих. — Она смотрит на меня и улыбается. — Вот другое — слизывать текилу с тела, но мы вернемся к этому в другой раз.

— Я никогда не буду слизывать текилу с чужого тела, — я закатываю глаза, глядя на нее.

— Пара рюмок текилы — и ты сделаешь много всякого, о чем и не догадывалась, — Она протягивает мне маленький стакан с прозрачной жидкостью и дольку лайма. — Оближи свою руку, — приказывает она. Я так и делаю, и она берет солонку, высыпая немного мне на руку. — Лижи, пей, соси, — она кивает, и я качаю головой, но следую ее указаниям.

Когда я закрываю глаза и глотаю текилу, на языке появляется зернистая соль. Прохладная жидкость обжигает мне горло, заставляя хватать ртом воздух. Моя рука внезапно прижимается к лицу, и я запихиваю весь кусок лайма в рот, прижимая его к небу, а затем жую его, пытаясь избавиться от привкуса.

Я открываю глаза, когда слышу смех, вытаскиваю изо рта лайм и оглядываюсь:

— Что не так?

— Тебе не стоит есть весь лайм целиком, — Тара смеется, а Стэн с улыбкой качает головой. — Смотри на меня, а потом повторишь снова.

— Окей.

Я смотрю, как она делает то же самое, что и я, но в конце концов она просто кладет мясистую часть лайма в рот.

— Вуаля, — говорит она, поклонившись. — Теперь твоя очередь.

— Хорошо, но это последний, — говорю я ей, беря соль из ее руки, пока она берет текилу у бармена. Я пью шот точно так же, как она, напиток обжигает горло, и я засовываю лайм между губ. — Святое дерьмо, — выдыхаю я.

— А теперь давай танцевать! — кричит она, и прежде чем я успеваю ответить «да» или «нет», она тащит меня на танцпол.

***

— О Боже, порази меня на месте, — стону я, закрывая лицо руками. Такое чувство, что голова вот-вот взорвется, в желудке словно поселились миллионы пузырьков, а по телу будто грузовик проехался.

— Ложись спать, — произносит мужской голос, похожий на голос Кентона, и я напрягаюсь.

Молясь, чтобы я ошибалась, выглядываю из-под своих пальцев. Нет, не ошиблась. Что, черт возьми, произошло прошлой ночью?

— Что ты здесь делаешь? — спрашиваю я, не уверенная, что хочу знать, учитывая, что на мне нет ничего, кроме простыни, а его тело обнажено по крайней мере до пояса, рука лежит на моем животе, а тело прижимается к моему.

— Спи, — он сжимает мою талию, и живот слегка напрягается.

Я пытаюсь вспомнить прошлую ночь, но мозг не обнаруживает никакой информации. Вся моя ночь — чистый лист после второй порции текилы.

— Перестань думать и засыпай.

— Мне нужно встать, — говорю я, пытаясь поднять его гигантскую руку. В теле такая слабость, что через пару секунд я прекращаю попытки.

— Ты не спала всю ночь. Уснула только два часа назад. Тебе нужно поспать. Мне нужно поспать, так что хватит ерзать.

Мои глаза расширяются, когда я чувствую его очень явную эрекцию.

— Я ничего не помню, — шепчу, закрывая лицо руками.

— Неудивительно, учитывая, что вчера вечером ты выпила целую тонну текилы, — сонно бормочет он.

— Пожалуйста, не произноси этого слова, — я качаю головой. Одна только мысль об этом напитке заставляет мое тело бунтовать. — Как я добралась до дома?

— Я расскажу тебе все смущающие подробности с того момента, как ты написала мне, и до сегодняшнего дня, когда мы проснемся позже.

— О Боже, я писала тебе? — я издаю стон.

— Да. А теперь засыпай.

— Меня тошнит.

— В твоем желудке ничего не осталось, — говорит он со вздохом.

— Что ты имеешь в виду?

— Тебя всю ночь тошнило.

— Становится все лучше и лучше, — шепчу я.

— Спи, детка — тихо говорит он, и я чувствую его губы на обнаженной коже моего плеча; от этого прикосновения мой пульс учащается.

— Почему я голая? — спрашиваю я, сосредоточившись на ощущении между ног. Я вздыхаю с облегчением, когда не чувствую никакой болезненности или чего-то, что заставило бы меня поверить, будто я сделала нечто куда глупее, чем то, что выпила слишком много и посылала пьяные сообщения.

— Тебе было плохо, и я отвел тебя в душ прошлой ночью. Я пытался дать тебе рубашку, но ты не взяла ее.

— О, — говорю я, крепко зажмурившись.

— Не волнуйся. Я не видел… слишком много, — тихо говорит он, и я слышу улыбку в его голосе.

— Я больше никогда не буду пить.

— Почему? — спрашивает он удивленно. — Ты хорошо провела время. Ты просто не знаешь своего предела. Я поговорю с Тарой. Она ни в коем случае не должна была давать тебе текилу в твою первую ночь на вечеринке.

— Ты не будешь разговаривать с Тарой, — я качаю головой, представляя себе эту сцену. Я прямо вижу это — много криков, и ничего хорошего.

— Мы поговорим об этом позже. Сейчас поспим, а потом поедем к моей тете Вив на ужин.

— Твоей тете? — уточняю я недоверчиво.

— Да, к моей тете.

— Как, черт возьми, такое случилось со мной? — спрашиваю я, когда мой желудок громко урчит.

— С тобой все будет в порядке. Ты недавно приняла таблетки для желудка, — он сжимает мой бок, и я почти уверена, что моя жизнь похожа на очень плохое реалити-шоу.

— Можешь идти в свою комнату, — говорю я ему через несколько минут.

— Нет, мне удобно.

— Зато мне нет, — хнычу я.

— Засыпай, Отэм.

— Не могу.

— Можешь, — он снова сжимает меня. — Закрой глаза и спи, или я найду способ тебя утомить.

— Ты не говорил этого только что.

— Спи, — ворчит он.

— Ты можешь хотя бы убрать руку, чтобы я могла пошевелиться? — я натягиваю простыню повыше на грудь, слегка приподнимая голову, чтобы посмотреть, не видно ли где-нибудь поблизости рубашки.

— Господи, да ты просто заноза в заднице, — он закидывает руку за спину и вытаскивает из-за спины кусок ткани.

— Зачем тебе это? — спрашиваю я, когда вижу, что это рубашка.

— Я же только что сказал. Я пытался надеть её на тебя вчера, но ты отказалась.

— О, — шепчу я, натягивая рубашку через голову, а затем прячусь под простыню.

— Теперь, уложи свою задницу и засыпай, — он тянет меня обратно на кровать, не давая выбора.

Я поворачиваюсь к нему спиной и пытаюсь вывернуться, но мне кажется, что на то, чтобы сдвинуться хоть на дюйм, уходит вся моя энергия. Я закрываю глаза, когда он притягивает меня к себе. Моя задница вписывается в его бедра, его рука обвивает мою талию, а бицепс скользит под мою голову, как подушка. Я стараюсь не думать о том, что чувствую, находясь так близко к нему. Пытаюсь убедить себя, что не чувствую себя в полной безопасности и комфорте. Но прежде чем успеваю убедить себя, что ненавижу свои чувства, я засыпаю.

Я медленно просыпаюсь и замечаю, что не чувствую тепла Кентона за спиной, и открываю глаза, гадая, не приснилось ли мне все это. Я приподнимаю голову и смотрю на часы.

— Черт, — шепчу я, видя, что уже одиннадцать. Делаю глубокий вдох и вдыхаю запах одеколона Кентона. Я подношу прядь волос к носу. Запах настолько силен, что мой желудок переворачивается.

Я не спеша сажусь на край кровати и замечаю на тумбочке стоит стакан с водой, Тайленол¹⁰ и несколько таблеток для желудка. Я не хочу думать о том, как это мило, что он позаботился о моем самочувствии, оставив их там, где я после пробуждения обязательно их найду, прежде чем встать с постели, но эти мысли не покидают меня, пока принимаю таблетки.