Слышались крики:

     — Внимательней… Быстрей… В колонну по два…

     Мерцающие фонари ограничивали колонну, которая проходила по наплавному мосту, находившемуся под попечением и охраной моряков Дунайской флотилии. Продолжал лить дождь.

     — Все совершилось без нас, — печально произнес Феликс Петрович.

     — Можно было и не спешить так, — ответил Муравьев.

<p>

</p>

2

     У Феликса Петровича была причина сожалеть о том, что не удалось вовремя прибыть в Сатуново. Он пропустил интересные, драматические события, описание которых могли бы обогатить его письма приятелям. Он перешел мост во мраке ночи и под дождем, не видел величественный вал, сооруженный всего за два дня перед этим, не видел, как героически действовала Дунайская флотилия под огнем турецкой артиллерии. Как все это происходило в Сатуново, он узнал позднее.

     Как только завершилось строительство вала, в Сатуново прибыли запорожцы с сорока лодками. Под прикрытием артиллерии они переправили на противоположный берег два егерских полка. Едва ступив на правый берег, егеря предприняли атаки на противника, укрывшегося в кустах за болотистой местностью. На помощь егерям пришли два казачьих полка, которые переправлялись вплавь вместе с конями. Казаки смело боролись с опасным и сильным течением реки. Егеря также проявили замечательный героизм. Чтобы зайти во фланг неприятельских позиций, они прошли в воде и тине более версты. Они смогли отразить отчаянную атаку противника и не отступили, а продолжили сражение, оттягивая на себя огонь и внимание противника, тем самым прикрыв переправу новых пехотных частей, перевозимых запорожцами. Турецкий гарнизон был вынужден отступить. С вершины построенного вала все происходящее было видно как на ладони. После этого последовало самое главное. Прибыл император и переплыл Дунай на лодке, ведомой самим предводителем запорожцев, буйным и непокорным кошевым Гладким. После того, как император обозрел берега реки, началась работа по связыванию их наплавным мостом. Увы! Эти большие события произошли без участия в них Феликса Петровича. Огорченный, промокший и усталый, он еле передвигал ноги. Андрей Муравьев, со своей стороны, совершенно не думал, что случилась большая потеря, и единственное, от чего он страдал, так это от голода.

     И все же удача не совсем оставила двух молодых людей. В первом же селе их приютили и обогрели. Сельская корчма отворила двери как раз перед их прибытием. Хозяин — солидного возраста болгарин — поставил зажженную свечу на подоконник и принялся разжигать очаг. Ему помогал худой мужчина помоложе. Корчма тут же стала наполняться офицерами. Феликс успел одним из первых усесться перед огнем, Муравьев даже не попытался — три человека опередили его.

     Муравьев слышал от Феликса много рассказов о болгарах. Довольный тем, что находится с ними под одной крышей, он с интересом рассматривал двух мужчин. Старик молчаливо подкидывал дрова и раздувал огонь, а другой, принеся очередную охапку мокрых веток, уселся на деревянной лавке в сторонке и занялся своей торбой.

     Феликс Петрович слегка подсох, уступил место другому страждущему и вернулся к Муравьеву.

     — Федя, это болгары, правда?

     — Кто?

     — Да вот те, благодаря которым ты согрелся. Видишь, вон там, на лавке, — показал Муравьев на худого мужчину в городской одежде, который нарезал хлеб и складывал куски на деревянный стол.

     Феликс Петрович встал и подошел к нему:

     — Вы болгарин?

     Мужчина вздрогнул от неожиданности, не предполагая, что русский офицер обратится к нему на болгарском языке.

     — Да, я болгарин, сударь. Возьмите кусок хлеба, здесь понемногу хватит на всех.

     — Вы местный или возвращаетесь из эмиграции вместе с нами? — продолжил расспросы Феликс, взяв два куска нарезанного хлеба.

     — Сударь, я из эмигрантов. Мы обращались к вашему императору…

     — Вот как, к императору! И по какому вопросу?

     — Мы, болгары, не можем спокойно оставаться в стороне. Знаете ли вы, какой фирман был издан султаном? — Встретив самый неподдельный интерес со стороны не только собеседника, но и остальных офицеров, болгарин продолжил: — Фирман касается нас, болгар, и в большей степени относится к тем, кто проживает в самой Болгарии. Султан повелевает им оставить дома и села, так как не хочет, чтобы они помогали русским воинам. Он запугивает убийством без всякого суда тех, кто не исполнит его повеление. Что вы на это скажете, господа? Каков произвол! Можно ли такое терпеть? Одно только это…

     — И с какой просьбой вы обратились к царю? — задал вопрос какой-то полковник.

     — Мы желаем помогать вам в качестве добровольцев. И ничего более.

     — Насколько мне известно, вам, болгарам, разрешено записываться добровольцами в четвертую уланскую дивизию, — заметил полковник.

     — Это так, сударь, но там весьма ограниченное количество вакансий, и они сразу же были заполнены. А нас, знаете ли, только эмигрантов многие тысячи. Живем разбросанные по Валахии, Молдавии и Бессарабии как отверженные, без дома, без отечества… Болгары, ваша милость, имеют наибольшее право воевать против султана. Во-первых, мы просим позволения императора воевать в качестве добровольцев. А во-вторых… не пришло ли время подумать и о нас, болгарах? Ведь у сербов, валахов, молдаван совсем другое положение по сравнению с нами.

     — А куда вы сейчас направляетесь? — спросил Муравьев.

     — К императору же. В Бендерах он нас не принял, но мы не отчаиваемся. В своей просьбе мы описываем страдания нашего народа. А он, ваш царь, — славянин и христианин, как и мы. У нас надежда только на вас. Никто другой нам не поможет…

     Феликс Петрович, обычно словоохотливый и отзывчивый по натуре, сейчас молчал. Насколько справедливым мог быть царь, он знал слишком хорошо. Брат его близкого друга Кривцова был осужден за участие в восстании декабристов. Юшневский, вхожий к его отцу, большой друг болгар, также не избежал ссылки в Сибирь из-за своих демократических убеждений. Но здесь было не место высказывать сомнения в успехе миссии болгар.