– Я не согласен!
Я мысленно ему поаплодировал.
– Чё ты сказал?! – неприятно удивился подполковник Байстрюков, который, наверное, уже успел себя увидеть полковником, и вдруг какой-то урод снова его в подполковники разжаловал.
– Я не полечу, – пробормотал отчаянно трусивший Миша. – Без Клавы, в смысле.
– Я же тебе неприятности организую по полной программе!
– Я согласен! – сообщил Миша с таким видом, будто его уже вели на эшафот.
– Я тебя в тюрьму закатаю!
– Согласен!
– Без права досрочного освобождения.
– Ну и пусть!
– Лет на десять.
– Я не против!
– Или вовсе даже на двадцать.
– Пусть!
– Ты чего такой смелый? – неприятно удивился подполковник.
– Нет, я боюсь, конечно, – откровенно признался Миша.
– Тюрьмы? – заинтересованно уточнил подполковник.
– Клавы, – вздохнул Миша.
Подполковник оценивающе посмотрел на невесту.
– А чего ж её бояться? – спросил он с сомнением.
– Она знаете какая! – сказал Миша и судорожно вздохнул. – Она справедливая, конечно. Но строгая.
– Дерётся? – догадался Байстрюков.
– Ещё как! – закручинился Миша, вспомнив. – Мы с ней однажды в деревню должны были поехать. За дешёвой картошкой. А я с друзьями пиво пил. И вспомнил поздно. На два часа опоздал. А она меня ждала на платформе Перерва. С пустыми вёдрами. И я потом был две недели на больничном.
– Почему? – приподнял бровь подполковник.
– Я ж говорю, – вздохнул вконец расстроившийся Миша, – она с вёдрами меня ждала. Хорошо ещё, что с пустыми.
– Поня-я-ятно, – протянул подполковник, которому вся картина теперь была видна как на ладони. – Поди-ка сюда! – махнул он рукой призывно Клаве.
Та приблизилась.
– Из-за тебя сделка срывается, – сразу взял быка за рога Байстрюков. – На полтора миллиарда долларов. Или как мы, интеллигентные люди, говорим – на полтора арбуза.
– Ух ты! – сказала Клава уважительно.
– И надо это как-то всё решить, чтобы всем было хорошо. Ты как вообще? – испытующе глянул Байстрюков.
– В смысле? – не сразу поняла Клава.
– В смысле – чтобы ко всеобщему удовольствию, – пояснил туманно Байстрюков.
– Удовольствие – это хорошо, – не стала кривить душой Клава.
– Вот я и говорю! Казне – доходы! Гватемале – наши самолёты! Тебе – новый трамвай!
– Какой такой новый? – обмерла Клава, не смея поверить в близкое счастье.
– Ты ж в трамвайном депо? На трамвае каждый день катаешься? Я договорюсь, чтоб тебя на новый трамвай перевели!
– Ох! – засветилась от счастья Клавдия.
– А Мишку твоего пока в командировку, – как бы между прочим сказал Байстрюков. – В Латинскую Америку. Он не против.
– Я не поняла, – нахмурилась Клава.
– Клава! Я против! – поспешно произнёс Миша Брусникин. – Я вот и товарищу тоже говорил!
– Ты трамвай новый хочешь? – спросил подполковник Байстрюков, глядя на Клаву гипнотизирующе.
– Для меня семейная жизнь важнее! – правильно расставила приоритеты в своей жизни Клава.
– Замуж хочешь, – догадался подполковник Байстрюков.
– А кто же не хочет! – зарделась Клавдия, будто разговор пошёл о совсем уж неприличном.
– Я не хочу, – сказал Байстрюков серьёзно. – Ладно, давай, грузи свои пожелания – за кого замуж хочешь выйти.
– За Михаила!
– Ну, это, допустим, не желание, а данность, – рассудительно заметил Байстрюков. – Взяла, что под руку попалось. А вот если по полной программе, для души – чтобы полное счастье и чтобы все подруги в трамвайном депо обзавидовались.
– Да ладно вам! – засмущалась давно уже не верившая в чудеса Клавдия.
– Ты поскорее! – строго глянул подполковник Байстрюков. – У меня тут полтора миллиарда под вопросом, а тебе всё хиханьки!
– А вы как будто всё можете! – сказала дерзко Клавдия.
– Кого угодно! – клятвенно заверил подполковник Байстрюков. – Ты только назови – и будет он вот тут стоять и руки твоей просить!
– Ой! – не поверила Клава. – И кого угодно можно назвать? Хоть даже Филиппа Киркорова?
– Киркоров подойдёт? – деловито уточнил подполковник Байстрюков и уже тянул из кармана мобильник.
Потерявший дар речи и ничего не понимающий Миша Брусникин следил за происходящим остановившимся взглядом. Казалось, ещё совсем немного – и его без помощи психиатра в чувство уже не привести. Тронулся умом касатик.
– Филипп? – сказал в трубку подполковник. – Это Байстрюков … Ну, здравствуй, здравствуй … Да не надо меня с днём рождения поздравлять, я его два месяца как отпраздновал … Ладно, слушай сюда, время не ждёт … Ты Бабушкинский загс знаешь? Бабушкинский! Ты где сейчас вообще? Вот! Тебе тут близко! Десять минут ехать! Значит, слушай сюда. Через десять минут я жду тебя у загса! Всё! Время пошло! Отбой!
Подполковник Байстрюков утопил свой мобильник в кармане пиджака и нервно хрустнул пальцами.
– Всё! – сказал он, обращаясь к Клаве. – Сложилось так, что лучше не придумаешь! И всем хорошо! Стране – валюта! Тебе – Филипп! Мишке твоему – Латинская Америка! Мне – полковничьи погоны!
– Я не согласен! – попытался было протестовать Миша Брусникин, жизнь которого за последний час так кардинально изменилась, что происшедшее не поддавалось осмыслению и не укладывалось в голове.
Но подполковник Байстрюков взял Мишу за один из значков, блестящих на Мишиной груди, и произнёс с отеческой мудростью в голосе:
– Твоё дело теперь десятое, Козявкин.
И было понятно, что за свои полковничьи погоны подполковник Байстрюков отдаст что хочешь. Хоть даже жизнь Миши Брусникина.
Филипп Киркоров примчался так быстро, будто за углом ближайшего дома прятался. Вдруг подкатил диковинный длиннющий белый автомобиль, открылась дверца, и божественный Филипп ступил на пыльный асфальт. Давно уже присматривавшаяся и ничего пока не понимающая толпа любопытных взвыла и прихлынула. Милицейское оцепление не без труда сдерживало истерично визжащих школьниц. Миша Брусникин превратился в статую.
Об участии Филиппа Киркорова в съёмке нашего розыгрыша договаривался Илья Дёмин лично, и за успешное решение задачи нашему администратору можно было при жизни ставить памятник. Потому что прибытие Филиппа на место событий окончательно довершило процесс превращения взрослого человека и без пяти минут мужа в неразумное дитя с признаками замедленного умственного развития. Это я про Мишу Брусникина, разумеется. Вот не приедь сюда Филипп, предположим … Или приедь вместо Филиппа его двойник … В общем, сделай мы хотя бы чуть-чуть, но всё же по-другому … И тогда мы не добились бы такого эффекта. Потому что у Миши в подсознании где-то всё-таки жила бы, копошилась мыслишка, и не мыслишка даже, а просто чувство такое, до конца им самим не понятое – что как-то странно это всё, что на реальную жизнь не похоже совсем, а похоже скорее на бред … Но вот ужасный этот подполковник Байстрюков позвонил Филиппу, и Филипп явился собственной персоной – он был здесь, и его даже можно было потрогать руками, он был реален, как реальна сама жизнь, и всё окружающее вокруг, следовательно, тоже было реальностью.
Подполковник Байстрюков безо всяких церемоний взял Филиппа за рукав и увлёк его за собой, и они медленно шли мимо неподвижной статуи Миши Брусникина и его улыбающейся восторженной улыбкой жены.
– Тут такое дело, Филипп, – говорил подполковник Байстрюков. – Жениться тебе надо.
– Так я вроде как уже, – отвечал озадаченный Филипп, явно удивляясь тому, что товарищ подполковник мог запамятовать.
– Так я не понял, – не понял Байстрюков. – Ты что – женат? Или вроде как?
– Ну, в общем, мне кажется, что я женат, – сказал Филипп, подумав.
– Да?! – очень правдоподобно изумился Байстрюков. – А на ком?
– На Алле, – сказал Филипп. – На Борисовне, в смысле.
– Ты что – серьёзно? – удивился подполковник. – Я-то думал, это фишка у вас такая. Для прироста популярности. На потребу жёлтой прессе, так сказать.
И только слышавший весь этот разговор Миша Брусникин воспрянул было духом, как подполковник Байстрюков его снова огорчил и всяческих надежд лишил начисто.
