— Ты чего, как в воду опущенная? — спросила мама. Она меня видит насквозь.

— Да так. Рассказ одной женщины расстроил.

— Сильно расстроил?

— Сильно. Мам, папа тебе изменял?

— Нет. Когда ему? Он то воюет, то раненый в госпитале, то с нами рядом. Некогда ему. Да и любит он меня. А почему такой вопрос?

— А если бы ты узнала, что изменял. Ты могла бы простить?

— Нет, наверное. Да в чем дело? Что случилось? Что тебе рассказали?

— Да так. Про измену одну историю рассказали.

— Если тебе насочиняли про твоего мужа, то наплюй. Он тебя любит и изменять не собирается.

— Не про Никиту речь. Про бывшего председателя жена его рассказала. Она ему измену простила. Знала, с кем, когда, сколько раз он ей изменял. И простила. Вот как она после этого с ним спит?

— Любит, наверное. Вот и простила.

— Я бы так не смогла. Я думаю, лучше вообще без мужа, чем с гулякой…

— Одна ты не останешься. Если с Никитой разойдетесь, то к тебе толпа поклонников набежит. Так что не расстраивайся. Одиночество тебе не грозит.

— Да я не об этом. Как после измены можно спать с человеком? Мне кажется, это противно. Я бы не смогла. Просто физически не смогла бы после этого спать с человеком. А она простила и делает вид, что счастлива…

Спустился в кухню Никита.

— Ну что? Мы едем куда?

— Нет. Что-то мне расхотелось ехать. Да и ты вчера выпил. Так что за руль лучше не садится. Я в соседнее село схожу.

— Зачем? — Никита насторожился.

— Мне там вопросы задать надо одному человеку.

— Какому человеку?

— Никифоровне.

— Тогда я с тобой. Одну тебя я никуда не отпущу. И вообще, почему без меня в магазин ходила?

— Мне встречу жена председателя назначила.

— А я все думал, чего она тебе моргает. Решил, что у нее просто тик.

— Она хотела втайне от мужа рассказать мне историю.

— Какую?

— Историю измены ее мужа.

— С кем? Иришка, рассказывай, чего я из тебя по слову вытаскиваю.

— С любовницей ювелира. И ребенок ее нагулян. А вот от кого? Большой вопрос. Там много предполагаемых отцов. Выбирай — не хочу.

— Думаешь, ювелир не родной ему?

— Ты биологию хорошо помнишь? Раздел про гены. Не мог у смуглого, черноволосого и черноглазого еврея родиться беленький и голубоглазый ребенок. Доминантные и рецессивные признаки. В реальности никак не мог. У ювелира много поколений черноглазых и черноволосых предков за спиной. Получается, что продала Руслана ювелиру своего дитяти от другого дяди. Кукушонка в гнездо подкинула.

— А тот не знал и воспитывал, как своего? — Никита продолжил мою мысль.

— Или он прекрасно знал, что ребенок не его. Жена горюет, что детей нет. Вот и решил он Саре своей купить новую игрушку. Потешить жену, так сказать, — эта мамина версия тоже мне понравилась.

— Мог же битый жизнью старый еврей знать, что не он отец? Может, он любил биологию и помнит все про гены. Просто притворился, что поверил потаскушке. Лучше от знакомой самки и самца детеныша приобрести, чем кота в мешке детдомовского, — стала рассуждать я вслух.

— Как-то цинично… — Никите не нравятся мои рассуждения.

— Согласна, что цинично. Но ювелир сам циничный человек. Не забудь, что он краденое скупал. Наверное, даже вещи убитых людей. Так что он циничен до мозга костей.

— Может, ты и права. От этого ювелира уже коробит.

— Я думаю, что когда мы все про него узнаем, то нас станет от него колбасить по-взрослому. Чую, что там полный набор мерзостей и гадостей…

— А мне все-таки интересно. Марк знает, что Натан ему не отец?

— Скорее всего, он знает. Сейчас тест ДНК сделать просто и не так дорого, как люди думают. Мне кажется, Марк давно знает, что ювелир ему не отец. Пока ювелир был ему нужен, Марк притворялся хорошим сыном. А теперь папаша не опора, а обуза. У Марка руки развязаны: делай, что хочешь, женись на ком хочешь и спи с кем хочешь. Никто ему не указ…

— Наверное, ты права. Поживем — увидим… — закончил разговор Никита своей любимой фразой.

Я вытерпела сидеть без дела до обеда. Потом подумала, а чего откладывать на завтра, если все выяснить можно сегодня. И пошли мы с мужем в соседнее село. Идти нужно было через лес. Далеко, но по тропинке. Мы с мужем прогулялись. Мозги проветрили. Пришли и первое, что увидели — это дом с резными ставнями.

— Про него тебе говорили?

— Других таких домов здесь нет. Значит, про него.

Подошли к калитке. Калитка тоже резная. Красота неописуемая. Стоим и рассматриваем.

— Нравится? — раздалось откуда-то сверху.

Задрали головы. Там старушка в окошке на нас смотрит.

— Нравится! — отвечаю с вызовом.

— Наш человек… — старушку как ветром сдуло. Через секунду она стояла перед нами.

— Здравствуйте! Вы Никифоровна?

— Так меня свои называют. Для остальных — Клавдия Никифоровна.

— Клавдия Никифоровна, мне к вам советовали обратиться.

— Да знаю я. Звонила она уже. Беспокоилась, что я вам ничего не скажу. Заходи в хату. А это кто с тобой?

— Муж.

— Тогда заходи с мужем. Только разговор будет не очень приятный. Надо ли ему знать? Все-таки женские секреты выдавать буду.

— Муж не болтлив. Но если это помешает вам быть откровенной, то он может и на скамеечке посидеть.

А сама смотрю на Никиту умоляюще. Что тебе, мол, стоит на скамейке часик попариться?

— Я могу и здесь подождать, — понял он мою немую просьбу.

— Чего уж там. Заходи, чай пить будем.

Мы зашли в светелку. Почему так называю? Насквозь солнышком просвечивалась комната. Как ее еще назвать можно? Только светелкой. В середине стоит стол. На нем разложены яства. И не только к чаю.

— С чего такой натюрморт выложен? Праздник какой?

— Сегодня? Да. Праздник, пожалуй.

Я поняла, почему богатый стол накрыт. Бабульку прямо распирает от новостей. По взгляду и по поведению понятно, что если она не выложит свои новости, то прям взорвется. Никита тоже это понял. Поэтому со словами, что нечего тянуть, присел за стол. Бабка молча к нему подошла. Подняла. И во главе стола посадила меня. Не знаю, что бы это значило. Но Никита не подал виду, что его это обидело. Молча занял место, которое ему отвела странная бабка. Дело прежде всего.

— Значится так. За справедливость! — бабка разлила вино и ждет, когда мы поднимем бокалы. Придется пить.

— Вино какое вкусное… — мне действительно понравилось.

— Вот в его магазине купили.

— У меня давно такого не продают. Слишком дорогое. Не покупают.

— И насколько дорогое? — бабка выпучила глаза. Удивил ее Никита.

— На пенсию не разгуляешься. Хотя пару бутылок купить можно.

— Вот я дура… — Никифоровна пригорюнилась.

— Почему? — мне стало любопытно. С чего так стала убиваться бабулька.

— Дед один ко мне подкатывает. А я подумала, что принес дешевку. Он в гости с цветами, с конфетами и с вином пришел. Я думала, что денег пожалел скупердяй старый. А он вон какое дорогое вино припер…

— Отшили его?

— Сглупила. Не люблю жадных мужчин. А тут смотрю, цветочки какие-то жалкие, как на кладбище подобрал. Конфеты принес непрезентабельные и вино с некрасивой этикеткой. Ну, думаю, жмот попался. И завернула его. Да так грубо…

— Конфеты эти? — указывает на упаковку французских конфет Никита.

— Они самые.

— Дорогое подношение.

— Цветы ему могли повядшие подсунуть цветочники. Видят, что старик. Куда его бабке хорошие цветы? Вот и подсунули неликвид. Он, поди, просто не разбирается в цветах, — захотелось оправдать старика, который половину своей пенсии угрохал на несговорчивую бабульку.

— И обидела ведь его. Обозвала всяко. Ой, как неудобно! — бабулька явно горюет, что выгодного и щедрого ухажера упустила.

— А может, еще не все потеряно? Может, после этого, наоборот, больше ценить будет. Или он уже другую обхаживает?

— Да нет. Мимо моих окон ходит: пока взор в мою сторону направлен.

— Тогда хоть для начала заговорите с ним. А там, глядишь, и опять с вином и конфетами придет