– Так лучше? – спросил он доктора, щурившегося сквозь очки на ставшие еле различимыми буквы.
– Да, да! Спасибо большое. Я что-то увлёкся, не заметил, как стемнело, – Захаров отложил свои заметки и собрал разбросанные книги в аккуратную стопку.
– Над чем работаете? – поинтересовался сыщик.
– Так, ерунда. Пытаюсь проверить одну свою загадку. Сугубо медицинский вопрос, вам, думаю будет скучно слушать.
– Если сугубо медицинский, то я, скорее всего, ничего и не пойму. Разве только своими словами объясните, попроще как-нибудь, – Филатов явно настроился скоротать время за беседой.
– Я всё пытаюсь приблизиться к разгадке того метода, которым вас лечил. Должно же быть ему какое-то научное объяснение, – доктор взволнованно пригладил растрёпанные волосы. – Объяснение, которое укладывается в рамки традиционной европейской медицины. Пока ничего не выходит.
– Зачем искать, если и так всё великолепно работает? – пожал плечами Владимир Андреевич.
– Не вполне работает, – прервал собеседника Матвей Никанорович. – Не у всех пациентов я могу успешно снять боль. Всю спину бывает истыкаю и толку никакого. Такое редко, но случается. Мой учитель говорил, что иглоукалывание – одна из основ врачевания и при правильном применении незаменимая для исцеления. Вот я и пытаюсь найти ей…
– Объяснение? Для чего? Неужели из-за нечастых неудач? Я, к примеру, не смогу в деталях объяснить принцип работы паровоза, но это совсем не мешает мне наслаждаться поездкой до Москвы в приятной компании. Ваш навык уже позволяет вам стать вполне состоятельным человеком, – сыщик смотрел на собеседника с явным интересом.
– Как бы вам сказать…, – Матвей Никанорович снял свои круглые очки, протёр их, водрузил обратно на нос и с вызовом посмотрел Филатову прямо в глаза. – Представьте такую ситуацию. Совершилось какое-то преступление, допустим, убийство. Вы начали поиск, а виновный пришёл в участок сам и во всём сознался.
– Бывает и такое, – кивнул Владимир Андреевич. – Очень редко, по правде сказать.
– Ну вот, – кивнул доктор. – Злодей вам всё рассказал: как, где и чем убил, где покойник припрятан. Можно считать дело раскрытым?
– Не всё так просто, уважаемый Матвей Никанорович, – Филатов снисходительно улыбнулся рассуждениям дилетанта. – Необходимо установить мотив, движущие силы преступника. Вдруг он самооговором занимается, чтобы с истинного убийцы подозрения отвести?
– Вот и я о чём! – воскликнул Захаров. – Вам же не придёт в голову тотчас, не разобравшись, отправлять человека на каторгу. Пусть вы и знаете кто и как, но остались же ещё вопросы. Неужели вы сможете спокойно оставить их без ответа?
– Не смогу, – согласился сыщик.
– И я не могу. Вы сказали о том, что моих умений достаточно для того, чтобы иметь доходную практику. Как видите, это так. Плату за свои услуги я получаю хорошую, но это не главное. Деньги нужны мне для того, чтобы отправиться в Китай и продолжить обучение. Слишком много белых пятен осталось в голове, самому их не заполнить. Вы, верно, подумаете, что я ненормальный, но меня этим не удивишь. Так считает большинство моих коллег – маститых, уважаемых лекарей, – Захаров нервно взъерошил волосы.
– А как вы начали постигать эту науку? На медицинских факультетах, полагаю, этому не учат? – у Филатова собеседник – увлечённый и искренний – вызывал уважение.
– Это долгая история. И, полагаю, не очень увлекательная, – доктор махнул рукой.
– Так и мы никуда не спешим. Сделайте одолжение, Матвей Никанорович, расскажите.
– Было это, когда я заканчивал своё обучение в университете. В доме напротив поселился китайский мандарин. Ну это «министр» или «важный чиновник» на их наречии. Господин Лю, правда, был ещё не чиновником, а сыном какого-то важного таможенного сановника. Вот папенька и отправил его в Россию, чтобы отпрыск выучил наш язык, узнал наши обычаи и государственное устройство. Хотел, видимо, свою хлебную должность по наследству передать.
– В этом мы с Китаем похожи, как близнецы. Никаких новшеств гость не узнает, – хмыкнул Филатов.
– Н-да, – продолжил доктор, не обратив внимания на замечание собеседника. – Занял господин Лю шикарную квартиру, прислуги при нём было много: повара, собственные рассыльные, кучер, ещё какие-то люди. У нас в доме комнатёнку рядом с дворниками снимал старенький, сухой китаец, которому места рядом с хозяином не досталось. Сначала я не понял кто он, поскольку дедушка ничего не делал. Рано поутру выходил из дома, стелил на голую землю циновку, садился на колени и закрывал глаза, обратившись к солнцу. В этой позе он застывал надолго – на час, а то и больше, причём за всё это время совсем не шевелился, как каменный, только улыбался. Первые дни среди жителей, конечно, был переполох. Ещё бы – такое зрелище. Приходили смотреть со всех окрестных домов, шушукались и хихикали, но китаец никого не замечал.
– Просто улыбался солнцу? – Владимир Андреевич очень удивился.
– Да.
– А если солнца не было?
– Дедушку это не смущало. Он сидел в любую погоду. Прямо как каменный истукан, и под дождём, и под снегом. Когда положенное время заканчивалось, старик вставал, пил чай, ходил по двору и делал загадочную гимнастику, похожую на очень странный танец, медленный и пластичный. Гимнастика эта тоже поначалу собирала кучу зевак, словно цирковое представление. Потом соседи к странностям постояльца привыкли и уже не обращали внимания ни на гимнастику, ни на странное сидение по утрам. Китайца угощали калачами и чаем. Он с улыбкой благодарил за всё и часто кланялся, сложив руки у груди, калачи кушал с удовольствием, а чай предпочитал свой. Дедушка выучил несколько слов по-русски, которых ему хватало, чтобы понимать дворников и кухарок. Когда знания языка не хватало, то он просто улыбался и кланялся. Так и примелькался потихоньку, стал вроде как своим: в чужие дела нос не совал, но и о своих не распространялся. Впрочем, как я уже рассказал, дел-то у него особых не было. Чаем своим он и меня угощал. Уж очень я любопытствовал, чего он там пьёт.
– Ну и как вам? – спросил сыщик.
– Не понравился. Наш, привычный лучше. У него не чай, а будто солому кипятком заварили. Правда дедушка улыбался и говорил «халосий, халосий». Наверное, действительно самый хороший из своих припасов достал. Чай хоть и невкусный, но очень бодрит. И вот спустя три месяца после появления господина Чженя произошло первое загадочное событие.
– Господин Чжэнь – это ваш дедушка? – уточнил Филатов.
– Да, да. Наш старик. Однажды утром он по обыкновению сидел, зажмурившись, и улыбался солнцу. Я как раз возвращался откуда-то, сейчас и не припомню откуда. Передо мной шла компания из трёх хорошо подгулявших солдат. Раннее утро, а они уже пьяны были до неприличия. Гуляли, наверное, всю ночь, пока кабак не закрылся. Шли в форменных мундирах, голосили на всю округу всякие непристойности. Мне ещё подумалось, что будет, если они своему командиру попадутся? Но командиров рядом не было, а встречные переходили на другую сторону улицы, не желая связываться с тремя расхристанными мужиками. И тут гуляки увидели господина Чженя. Они остановились, а у меня сердце в пятки ушло – почуял, что добром дело не кончится. Сначала солдаты просто хохотали над ним и оскорбляли по-всякому. Я сказал: «Не совестно вам к пожилому человеку приставать, тем более втроём?».
– Вступились, значит? А почему?
– Да стыдно стало, за них стыдно. «Макака», «обезьяна», чего ещё там только не было. И это люди в форме императорской гвардии! Если уж допились до чёртиков, то хотя бы спрячьтесь и проспитесь, чтобы вас никто не видел, а не бесчинствуйте у всех на виду. Я попытался за руку оттащить ближайшего ко мне, но он здоровый – двинул плечом, и я кубарем покатился по двору, а вслед слышал хохот и матерщину. Дворник ещё грозился, что сейчас городового свистнет, но гуляки на него внимание не обратили.
– А что же Чжэнь?
– Так и сидел, улыбаясь невесть чему, словно вокруг ничего не происходит. Солдаты пробовали его теребить за плечо, но дедушка был словно каменный, даже глаза не открыл. И тут один сказал: «Сейчас я тебя разбужу, чучело косоглазое». И как пнёт ногой прямо в голову старику. Что произошло дальше, я видел чётко, будто время замедлилось. Господин Чжэнь кувыркнулся вперёд, и нога пролетела над ним. Старик вскочил на ноги и оказался между трёх противников. Он молниеносно ткнул каждого пальцем, одного в живот, другого у шеи, а третьего хлопнул ладошкой по лбу, словно укоряя за шалость. Все трое повалились на мостовую и больше не шевелились. Уже вовсю свистел дворник, прибежал городовой. Началось выяснение, что случилось. Мы всё рассказали, сам китаец только вежливо кланялся и улыбался. От него отстали: солдаты были живы, хоть в чувство так и не пришли, а свидетели все как один утверждали, что это пьяная троица начала дебош. Их отправили в больницу.
