Обменявшись парой фраз с адъютантом, безопасник, сказал на приличном русском:
— Придется подождать, у генерала здешний министр обороны…
Мы присели поближе к двери кабинета. Присмотревшись к столу адъютанта, я испытал нешуточное для советского человека потрясение: там, рядом с официальными бумагами, преспокойно, на виду, обложкой вверх лежал свеженький номер журнала «Плейбой» с крайне скупо одетой блондинкой в легкомысленной позе. Я откровенно позавидовал порядкам, царившим у союзников с Острова Свободы — как отреагировал бы на этакую литературу советский замполит, и какие это имело бы последствия, догадаться нетрудно…
Довольно скоро дверь кабинета распахнулась (чересчур уж энергично), оттуда быстро вышел знакомый по газетным фотографиям министр обороны, здоровяк лет сорока с кудрявой бородкой, в красном берете, отягощенном замысловатой золоченой эмблемой, в белой парадной форме, украшенной полудюжиной местных орденов и советской Красной Звездой. Вид у него был мрачный и даже, пожалуй что, сердитый. Ни на кого не глядя, зло поджимая губы, он размашистыми шагами пересек приемную и стал спускаться по лестнице, преувеличенно громко топая.
Генерал Санчес, стоя в распахнутой двери кабинета, смотрел ему вслед спокойно и где-то даже философски, с видом опытного дипломата — но на губах у него играла едва заметная улыбка.
— Ага, — повернулся он к нам. — Приехали. Отлично. Пойдемте, компаньерос.
Произнесено это было на довольно приличном русском. Кабинет оказался слишком скромным, к генеральскому столу был приставлен перпендикулярно второй, всего-то рассчитанный на четырех человек — видимо, многолюдные совещания Санчес проводил где-то в другом месте.
Усевшись, я огляделся, как учили, — чтобы и заметить все достойное внимания, и не вертеть при этом головой туда-сюда с видом невоспитанного вахлака.
Кубинское знамя в углу, портрет Фиделя над генеральским креслом. Несколько гораздо более интересных увеличенных фотографий в застекленных рамках. Всадник на лошади, на боку деревянная кобура «Хай Пауэра»[4], весьма похожая на маузеровскую, круглый берет, знаменитая бородка — Че Гевара, конечно.
Дарственная надпись в углу. «Т-34» на песчаном пляже, судя по спокойной воде слева, попавшей в кадр, это морской берег — уж не Плайя-Хирон ли? Несколько человек рядом, ага, вот и Санчес среди них, еще с бородой. Знаменитый снимок, когда-то обошедший газеты всего мира — трое совсем молодых бородачей радостно, во весь рот улыбаются, стоя у борта открытого броневика. Фидель, Че и Санчес, повстанцы только что вошли в Гавану…
Сейчас генерал Санчес выглядел донельзя обыденно — крепкий мужик за пятьдесят с красивой проседью на висках, в простой полевой форме без знаков различия и наград. И все равно, я испытывал нешуточный прилив этакой романтической восторженности, с которой ничего не мог поделать. В пионерские времена этот человек был легендой. Фидель, Че и Санчес. Революционеры, свергшие кровавого диктатора. Барбудос. «Куба, любовь моя, остров зари багровой…» Именно мне (чему многие завидовали) выпало нести портрет Санчеса тогда, на торжественном открытии смены в пионерском лагере. «Слышишь чеканный шаг? Это идут барбудос…»Я еще не успел истрепать свой первый пионерский галстук — а этот человек ходил с автоматом по джунглям, воевал с батистовскими карателями, терял боевых друзей, отступал и побеждал, чтобы в конце концов во главе революционных бородачей войти в ликующую Гавану. Легенда.
— Товарищ Жоакиньо вышел с таким видом, словно остался очень недоволен… — я произнес нейтральным тоном.
Санчес усмехнулся:
— Не то слово, компаньера… Я бы сказал, кипя от злости… — он доверительно улыбнулся мне. — Уж с вами-то, компаньеро Вячеслав , можно быть откровенным, я знаю, советские товарищи с этой проблемой тоже сталкивались… Товарищ Жоакиньо, как и некоторые другие руководители, настаивает, чтобы наши войска принимали самое широкое участие в борьбе с местной оппозицией… на что наше руководство никак не может пойти. Позиция Гаваны известна: мы находимся здесь, чтобы при необходимости защитить братскую страну от иностранного вторжения. Со своей внутренней контрреволюцией нашим ангольским друзьям следовало бы более активно справляться самим. Товарищ Ленин не зря говорил: только та революция чего-нибудь да стоит, которая умеет себя защищать. Пример Советского Союза и Кубы это прекрасно доказывает. Увы, не все здесь склонны крепить собственные силы, многим кажется, что сильные старшие братья обязаны постоянно заслонять их широкой спиной… А это идет только во вред революции, вы согласны?
Я кивнул, совершенно искренне, поскольку был с этим согласен на все сто.
Давайте перейдем к конкретным делам?
Глава 6 Операция "Черный петух"
В желтой жаркой Африке не видать идиллии ...
В. Высоцкий
Согласно известной америкосовской песенке — ура, ура, вся шайка в сборе… Акция была не одноразовая, нам тут работать и работать, так что настраивайся. Сколько нам тут торчать, знает только высокомудрое начальство, а у него как-то не спросишь…
— Как это у вас говорят, компаньеро Виктор? Сухая ложка рот дерет…
Он открыл высокую дверцу лакированного шкафчика, выставил на стол бутылку рома с незнакомой Виктору этикеткой, бокалы, блюдца с нарезанными фруктами, конфетами без оберток, копченым мясом. Наполнил рюмки весьма щедро.
«Правильный генерал, — подумалось мне , зажевывая конфеткой великолепный ром. — Отец-командир, можно сказать. Вряд ли такого гостеприимства удалось бы дождаться от своих генералов. А впрочем… Вряд ли Санчес распивает ром со своими подчиненными. Сейчас, как ни крути, имеет место быть международное совещание представителей двух братских армий. И все равно, правильный генерал, другой на его месте мог бы и газировкой ограничиться».
— Ну, а конкретика… — сказал Санчес. — Она не особенно и сложна. Мне хотелось бы, чтобы вы присутствовали при той или иной специальной акции — и, разумеется, представили бы потом надлежащий отчет вашему командованию. Чтобы у нас не было тайн друг от друга…
Я кивнул — с дипломатичным, хотелось верить, видом.
Интересные были ощущения — впервые в жизни мне приходилось участвовать в подобном мероприятии, причем в качестве высокой договаривающейся стороны, да вдобавок генерал был не абы какой, а живая легенда…
— У вас будут вопросы? — любезно осведомился Санчес.
— Пожалуй, нет, — ответил я , тщательно взвешивая слова. — Если понадобится какой-то инструктаж, его наверняка дадут в свое время. Вот только основная служба…
— Об этом не беспокойтесь, — заверил Санчес. — Я прекрасно понимаю, что у вас за группа, что мелочами она не занимается… Все учтено и обговорено: будем вас привлекать исключительно в тех случаях, когда это не помешает основной службе. Как, например, сегодня вечером. Меня заверили, что ваша группа будет бездействовать еще два дня, если не дольше… За будущие успехи!
И он второй раз наполнил пузатенькие бокалы — правильный генерал, что уж там… Одно слово — барбудос…
…Как и все остальные, я был в штатском, в полотняных брюках, какие носила чуть ли не вся штатская Луанда, и просторной рубахе навыпуск, прикрывавшей кобуру на поясе.
Маленький фордовский микроавтобусик со сдвигавшейся набок дверью кузова и непонятной, но определенно гражданской надписью по борту был без окон. Правда, перегородки меж кузовом и сиденьем водителя не имелось, так что можно видеть, что происходит впереди — ровным счетом ничего интересного. Редкие, обшарпанные дома, перемежавшиеся обширными густыми рощицами, восточная окраина столицы.
Я покосился на Пабло — на его лице присутствовал некоторый охотничий азарт. Остальные двое — кряжистый негр лет сорока и белый помоложе с лихими ухоженными усиками гусарского поручика — сохраняли полнейшую бесстрастность. Всем нутром чуялось битые спецов, что угадывалось по массе деталей, неведомых человеку цивильному.
