Краем глаза Кэти заметила, как он весь напрягся, и решила не смотреть на него, чтобы лишний раз не терпеть всю эту испанскую спесь и злость. Она остановила взгляд на фонтане, на танцующих, радужных струях воды, и твердо продолжила:
— Вы сказали, что вопрос о разводе не может даже и стоять. Но что будет, если кто-нибудь из нас полюбит?
Это признание было весьма неприятным, комок встал у нее в горле. И голос у нее слегка охрип, когда она попыталась объяснить:
— Меня не привлекает жизнь изнеженной монахини… Я могу захотеть ребенка… — Она осеклась, надеясь только, что не слишком выдала себя, и поспешила поправиться: — Еще детей. У меня материнская натура. — Это была правда. Глубина чувств, которые она испытывала к ребенку своей сестры, удивляла ее саму. — Кроме того, сейчас вы уверены, что никакая другая женщина не сможет занять в вашем сердце место первой жены. Но вы можете влюбиться в кого-нибудь и захотеть своих собственных детей. В конце концов, это не так уж и невероятно. В каком положении мы оба окажемся в таком случае?
Доводы, только доводы и аргументы, и покороче, подумала она. Они должны быть обоснованными и логичными, чтобы он не мог просто отмести их в сторону. Не полный же он идиот, в конце концов! Почему я чувствую себя такой несчастной? — на мгновение пришла мысль, но Кэти тут же отогнала ее, потому что знала ответ. Она знала, что, если бы Хавьер полюбил ее, чего, конечно же, никогда не будет, она чувствовала бы себя счастливейшей женщиной на свете и вышла бы за него замуж хоть завтра, и пусть он думает о Корди все что угодно.
Она не могла даже представить, какой будет его реакция, поэтому сидела молча, не в состоянии пошевелиться. Вдруг он резко поднялся и пошел прочь, ни разу не оглянувшись, и его широкоплечая фигура растворилась в тени за весело играющими струями фонтана.
Прошло два дня. Кэти не видела Хавьера с тех пор, когда тот ушел с Пласа-дель-Аренал. Неожиданная важная деловая поездка, с легким замешательством объяснила донья Луиса. Ей явно не нравилась роль посредника, и, возможно, у нее уже начали возникать кое-какие сомнения. Если так, то это даже к лучшему, решила Кэти. Когда она узнает всю правду, это не будет для нее таким ударом.
Полчаса назад Кэти сделала то, что должна была сделать сразу же после появления Хавьера в ее лондонской квартире: она написала обо всем Корди.
И теперь, хоть немного сняв со своей совести груз, она смогла расслабиться, тихо сидя во внутреннем дворике, вдыхая ароматы вечера и прислушиваясь к сонному воркованию голубей, звонким всплескам воды, стекавшей из резной чаши фонтана и падавшей в каменный бассейн под ним.
Воспользовавшись уединением, Кэти в очередной раз принялась обдумывать ситуацию и взвешивать свои поступки.
Эх, жаль, что я не догадалась сменить квартиру, когда Корди окончательно перестала надеяться, что Франсиско ей ответит. Если бы я это сделала, Хавьер не нашел бы нас. Но я не могла даже и предположить, что кто-то попытается искать малыша. Откуда мне было знать, что еще у судьбы в запасе? Неужели мне на роду написано влюбиться в этого испанца и, по всей видимости, потерять ребенка, которого я обожаю?
Сама виновата, не надо было лгать. Надо было сразу сказать ему всю правду о Корди. Хоть это была ложь из самых лучших побуждений, теперь он добавит ее ко всему остальному и обратит против меня, считая, что я такая же испорченная, как и моя сестра, и что ни одной из нас нельзя доверить заботу о наследнике семьи Кампусано.
Он безжалостен и целеустремлен, но он не злой человек. Будь я честной с ним с самого начала, он оценил бы все те жертвы, которые я принесла ради ребенка, и понял бы, как я его люблю. Мы наверняка пришли бы к какому-нибудь компромиссу. Он никогда не разлучил бы меня с Хуаном, будь он уверен в моей честности, теперь я это понимаю. Но уже слишком поздно. Кэти вздохнула и вдруг почувствовала, что у нее по спине поползли мурашки. Позади нее Хавьер мягко спросил:
— Откуда такая печаль, Кэти? — и вышел вперед. Его фигура казалась тенью в полумраке аркад, черты лица были неразличимы. — Если ответственность за этот глубокий вздох лежит на мне, примите мои извинения и даже нечто более существенное. — Он протянул ей бокал ?Маnzanilla? и сел рядом.
Кэти не знала, что он вернулся, его присутствие здесь казалось чудом, как будто это ее мысли о нем, ее чувства, в которых она едва осмеливалась признаться самой себе, как по волшебству вызвали его откуда-то издалека, и он появился рядом с ней в мирной тишине благоуханного вечера. Кэти повела плечами, не зная, как справиться с целым ворохом страхов и страстей, каких она никогда прежде не испытывала.
— Вам не холодно? Может, лучше пойти в дом? — Он сел рядом с ней на скамью, отблески света из гостиной осветили его усталые и напряженные черты.
Кэти покачала головой, длинные белокурые пряди упали вперед, скрыв ее лицо, и она наконец-то смогла выдохнуть, только сейчас поняв, что все это время не дышала. Не в силах шевельнуться, она тоненьким голоском ответила:
— Такая приятная прохлада. Днем было просто нечем дышать.
— Хорошо. Мне нужно поговорить с вами.
Здесь нам никто не помешает до самого ужина. — Он замолчал, и молчание все тянулось и тянулось, а Кэти, напрягая слух, ждала, что же он скажет.
Наверное, он наконец-то прислушался к голосу разума и все, что я вынуждена была ему сказать при последнем разговоре, убедило его. Вот сейчас он мне об этом скажет, признается в том, что сама идея брака не выдерживает никакой критики… и это разобьет мне сердце.
Пусть она и знала, что никогда не выйдет за него замуж, во всяком случае — не на его условиях, его настойчивость доставляла какое-то странное, непонятное удовольствие, хотя она никогда и никому в этом не призналась бы.
Пока он считал их брак самым удобным вариантом разрешения проблемы опеки над Хуаном, он не спускал с нее глаз: иногда наблюдал за ней незаметно, иногда в открытую, но все время заставляя ее это чувствовать. И ей необходимо стало его присутствие, в любом качестве, как наркоману необходима ежедневная доза. Что теперь делать с этим, она не знала. Она просто привыкла к тому, что он рядом, привыкла к выражениям его лица, к огню в его глазах, к глубокому бархатному тембру его голоса…
— Я должен извиниться перед вами, — заговорил он наконец.
Кэти бросила на него осторожный взгляд: он извиняется за свое предложение, за то, что настаивал на нем? Ну нет, раскаяние — не его стихия. Свои редкие ошибки он просто отметает пожатием плеч, делает из них выводы и навсегда забывает о них.
— Мне очень жаль, что я тогда ушел и бросил вас одну, — продолжил он, не подтвердив ее предположений. — Когда вы заговорили о моей жене, вы захватили меня врасплох, напомнив о вещах, о которых мне не хотелось вспоминать. Но это вовсе не оправдание, — мрачно сказал он, — конечно, нельзя вести себя подобным образом. Я должен был держать себя в руках.
Значит, я была права! — с отчаянием подумала Кэти. Он так сильно любил свою жену, что после ее смерти не выносит даже мысли, что какая-то другая женщина может занять ее место, даже одно упоминание о ней выбило его из колеи.
Хавьер допил вино и осторожно поставил бокал между ними на каменную скамью. Разграничительная черта? Уж не боится ли он, что я придвинусь ближе, полезу со своим никому не нужным сочувствием в святая святых его души?
Кэти выпрямилась и решила, что надо со всем этим кончать, пока у нее осталось хоть немного гордости. Поэтому она одним глотком допила вино и поставила свой бокал рядом с его, укрепив тем самым границу между ними. Стараясь, чтобы ее голос звучал невозмутимо, она сказала:
— Ничего страшного. Я с удовольствием побродила по старому городу и без труда нашла дорогу домой.
Теперь ей надо было уйти, оставив его горевать над потерянной любовью. Однако напряженный голос Хавьера остановил ее:
— Я хотел рассказать вам об Элен. Между нами не должно быть тайн. Это, кстати, одна из причин того, почему я расспрашивал о вашей семье. Все должно быть в открытую, если мы собираемся установить тот или иной род взаимоотношений.
