Будучи уже беременной, она часто засыпала на диване во время нашей беседы. Как-то я решил укрыть ее пледом, Бахар неожиданно схватила мои руки и, прежде чем я опомнился, прижала их к губам и поцеловала. Я неожиданно оцепенел от непонятной реакции, быстро убрал руки. Но потом и сам засыпал в ее руках, пробуждался от ее ласки. Я наслаждался этим совершенным даром, будучи уверен, что пью любовь из самого источника. Мы укладывались на диван, и я читал ей книги. Когда она слушала меня, ее глаза часто увлажнялись то ли от радости, то ли от опечаленности услышанным.

Дни проходили быстро и незаметно.

Как-то я вернулся с работы и не смог поужинать. У меня не было аппетита. Ночью началась лихорадка.

Когда Бахар увидела мое состояние, побледнев, спросила:

– Ты заболел?

– Да.

Бахар внезапно встала на колени передо мной.

– Я прежде тосковала оттого, что была одна. Да и вообще я всегда была одна, с самого рождения. В школе, потом в колледже. Чем больше я убеждалась в своем одиночестве, тем больше это чувство нарастало и укреплялось во мне. Моя гордость не позволяла мне кому-то признаться в этом… Будто гордость росла вместе со мной. Когда ты предложил мне жить вместе, в твоем голосе я услышала обещание опекать, любить, и я не ошиблась. Сегодня я говорю эти слова, стоя перед тобой на коленях. Ты – мой первый мужчина. Ты для меня все. Мир, радость и счастье. Ты один занимаешь мою душу, сердце и плоть. До тебя я считала, что мир всегда был несправедлив ко мне, и поэтому я плакала с рождения. И тут ты, умный, красивый, мной заинтересовался. Ты предложил мне сбежать от моей несчастной судьбы, и ты первый мужчина, который обращается со мной как с благородной дамой. Я еще долгое время не могла поверить, что меня, унижаемую всеми долгое время, могут уважать и любить, как и всякую девушку. Я тебя люблю.

От неожиданного признания у меня перехватило дыхание, ноги стали подкашиваться и сердце застучало сильнее. Подняв, я обнял ее.

– И я тебя люблю, – ответил я.

А она глядела на меня прямо в лицо тем пытливым женским взглядом, который сразу проникает в мысли мужчин для разоблачения ложных признаний. Затем ее лицо озарилось улыбкой.

С каждым днем я все больше и больше привязывался к ней. Мы были в восторге друг от друга. Бахар светилась от счастья и гордилась нашей семьей, могла часами тереть старую потрепанную мебель, стараясь делать все «как положено». А я получал удовлетворение от жизни с ней.

К тому времени меня повысили на работе, и я стал заведующим большой секцией. Теперь свободного времени у меня становилось все меньше. Каждый день, провожая меня на работу, Бахар вздыхала и говорила, что ей доставляет невыносимые муки мое ежедневное отсутствие. А я в ответ говорил ей, что если я не уйду, то кого она будет встречать, затаив дыхание?

Вкус у нее был отменным. Одевалась она только в одежду темных тонов. Я выбирал ей книги, которые, на мой взгляд, ей нужно было бы прочитать, чтобы набираться знаний, но Бахар предпочитала им сентиментальные романы про любовь. Она прятала их от меня, не подозревая, что я находил их под матрасом каждую ночь. В такие моменты Бахар смотрела на меня, как ученик, пойманный учителем на месте преступления.

Как-то она пожаловалась мне, что я не читаю ей то, что пишу.

– Это лишь утомило бы тебя. Писатели не любят, когда их просят прочитать незаконченную работу. Это для них все равно что ребенок, который все еще в утробе матери и только ждет своего часа.

Впрочем, мне показалось, что она заинтересовалась моим писательством из-за робости.

– А я подумала, что ты считаешь меня недостаточно умной, чтобы читать то, что ты пишешь, – ответила Бахар.

Так проходили наши дни. Но однажды вечером зазвонил телефон. Я услышал голос экономки отца. Она была немногословной, передала лишь, что отец хочет меня видеть и поговорить об очень важном деле. От неожиданности я растерялся и тут же ответил, что завтра приеду навестить его. Вечером, когда я заговорил с Бахар о том, что отец хочет со мной немедленно обсудить что-то очень важное, я заметил в ее глазах слезы. Я твердо сказал, что все будет хорошо, и что пусть она ни о чем не беспокоится.

На другой день я отправился к отцу. Подходя к дому, невольно замедлил шаги. Мне было сложно увидеться с ним, минуя годы, которые нас разделяли, догадываясь, о чем будет разговор. Я ехал к отцу в забитой людьми электричке, и, выходя из нее, стал узнавать знакомые мне лица, тропинки и пейзажи. У меня был вид осужденного на суровое наказание.

Понимая неизбежность нашей встречи, я решил ускорить шаги. Прошел насквозь центральный парк, который с каждым шагом удивительным образом менял свой облик, обернувшись то тенистым навесом деревьев, то солнечной тропой. Весна выдалась теплой. Около получаса я пробирался, обходя разгуливающих прохожих, мысленно рисовал всевозможные сцены долгожданной встречи с отцом.

Экономка, которая мало изменилась за последние годы, с презрительным выражением открыла мне дверь. У нее было худое лицо, покрытое толстым слоем пудры, волосы уложены в незатейливую прическу, а цвет кожи отличался неестественной чернотой. Она приходилась нам дальней родственницей по отцу, поэтому ему было ее жаль, так она и попала в наш дом. Одевалась она по провинциальной моде, почти все на ней было из дорогой ткани, но сделано словно по рекомендациям старых дев. В результате создавалось впечатление дорогого провинциального безвкусия. В душе она была убеждена в своей собственной значимости, ведь мой отец когда-то занимал важное положение и, как он любил повторять, принадлежал к весьма знатному роду.

Я медленно поднимался по ступенькам. Моя рука скользила по гладким перилам, вспоминалось детство. Вокруг все было знакомо, ничто не изменилось.

Войдя в комнату, я услышал незнакомый мне голос. Это был врач. Несмотря на почтенный возраст, у него были живые движения молодого парня, умные глаза, некрасивое, грубоватое, но приятное и энергичное лицо. Доктор держал отца за руку и долго осматривал пальцы с загнутыми ногтями.

– Сильно потеете ночью?

– Раньше такого не замечал, быть может, последние несколько дней, – ответил отец.

– Вы когда-нибудь отхаркивались кровью?

– Нет.

Затем врач молча начал выстукивать грудную клетку отца. Дальше, взяв стетоскоп, стал слушать.

– Кашляйте! Вдохните… Еще глубже.

Он тщательно проходил каждый сантиметр, несколько раз пожимая плечами, потом отложил в сторону стетоскоп.

– Ваш отец скончался от старости, – сказал доктор с равнодушием, обращаясь к папе. – А у вас довольно опасные для вашего возраста хрипы в легких. При хорошем уходе вы легко можете выздороветь.

Наступило молчание.

– Главное – не сдохнуть как собака. Нужно не только жить как мужчина, но и умирать как мужчина. А все остальное неважно!

Что отец хотел сказать этими словами, я не понял. Доктор внимательно посмотрел на него, ничего не ответил, будто муки отца казались ему любопытными явлениями, которые не вызвали у него никаких чувств. Закончив писать, он встал.

– Ваше волнение ни к чему хорошему не приведет. Мой вам совет: хороший уход, соответствующее лечение, и вы за считанные дни поправитесь.

– Чепуха! Сущая чепуха! – завопил отец. – Я не верю врачам. Заметьте, это не я вас вызвал. У вас нет телефонной связи с Аллахом. Только он знает, что будет с каждым из нас, – не вы! Неужели вы всерьез думаете, что я буду соблюдать ваши советы и предписания? Уверен, что все врачи врут, и вы – не исключение! А если вам нечего сказать, вы отвлекаете пациента всякой ерундой, – это уловка. И к вашему счастью, в большинстве случаев организм больного помогает сам себе, и он выздоравливает. Знаю я все ваши хитрые планы!

Они стояли лицом друг к другу, отец был крайне возбужден и, казалось, вот-вот набросится на доктора с кулаками, если тот осмелится противоречить ему. Доктор, не подав на прощание руки, по понятым причинам раздраженный, быстро зашагал к двери.