Буквально через несколько дней после их спора, который я подслушал, отец наставил на меня указательный палец, словно пистолет, и громко сказал, что я обязан делать все, что он говорит, без объяснения.
– Ты должен учить арабский язык.
В поисках поддержки я посмотрел на маму, но та сидела, опустив глаза, и мне оставалось только одно – защищаться самому. Я довольно долго восхищался отцом, а сейчас впервые, познав его ужасный характер, решил больше не заслуживать его одобрения. Глубоко вдохнув, хоть и боясь его, я твердо сказал:
– Я не буду изучать арабский язык.
– Еще как будешь, – услышал я холодный голос отца.
– Не пойду.
К тому времени я читал очень много книг и знал, как учат в медресе. С утра до вечера одно и то же вдалбливают, то, чего ребенок не понимает. Потратить свою жизнь на то, что никогда мне не понадобится? Это бессмысленно.
Отец держал двумя руками свои уши, словно мои слова, как острый нож, резали его слух, затем очень низким голосом сказал:
– Это мы еще посмотрим.
Мама уставилась в пол, будто ей было неинтересно мое будущее. «Предательница», – подумал я и только через очень много-много лет узнал, что отец запретил ей открывать рот, пока он дает мне наставления.
А еще помню, как однажды ночью мать, тяжело упав к ногам отца, простонала, заливаясь слезами:
– За что ты сердишься на меня?
Отец начал кричать, оскорбляя ее и весь ее род:
– Я хочу еще ребенка, а ты не можешь родить. А когда корова больше не приносит телят, она никуда не годится. С женщинами точно так же.
– Это не моя вина, – сказала, вздохнув, мать.
Отец встал и, очевидно, не зная, как бы еще ее помучить, приказал ей выйти во двор и стоять там под дождем до рассвета. Мать молча повиновалась.
Я, злой на отца, вместе с мамой в одной пижаме вышел на улицу и, засунув глубже руки в карманы, встал под дождем.
Отец тут же выбежал за мной и, обняв меня, начал целовать, вытирая с моего лица капли дождя, повторяя:
– Ты с ума сошел, ты с ума сошел… Ты же простудишься…
* * *
С тех пор прошло двадцать лет…
Мать всегда была равнодушна к вещам, но любила все прекрасное: классическую литературу, особенно русскую и французскую, музыку, живопись. Всему, что знала, она учила меня. Одним из лучших моих решений было то, что я ей доверил свое образование.
Она любила природу, любила поля, которые к весне начинали пестреть веселым цветочным узором, похожим на ковер. На каждом дереве пели птицы, на все голоса восславляя радость жизни, красоту дождя и яркий солнечный день.
– Наш мир прекрасен, а человеческий век так короток, что каждая минута достойна того, чтобы ее проживать как последнюю, – говорила мне мама.
Она мечтала о путешествиях.
– Путешествуй, мой мальчик, – это облегчает любые страдания. Сама усталость от поездки, дрожь в коленях напоминают нам о жизни. Мы приходим в этот безумный мир с надеждой и, уходя из него, оставляем свою надежду здесь же, веря в то, что оставили после себя свидетельство о том, что мы жили.
– Красота, пожалуй, важнее всего на свете, – сказала мать однажды. – Все говорят, что для мужчины внешность не играет никакой роли, но эти слова абсурдны. В истории человечества было много мужчин, которые добились почета и славы лишь благодаря своей харизме. Сегодня я хочу поговорить с тобой еще раз о профессии, я хочу, чтобы ты стал врачом, очень хорошим врачом. Белый халат… Что может быть прекраснее этого? Ты красив и умен, он тебе очень подойдет.
Мать говорила эти слова, поглаживая мои волосы.
Несмотря на всю красоту белого халата, я не собирался связывать свою жизнь с этой профессией, но также я не хотел идти по пути отца.
– Я хочу стать писателем. Это достойная профессия для уважаемого человека, – ответил я.
Мать посвящала всю себя моему воспитанию, старалась наставить меня на путь истинный. Она всеми силами пыталась привязать меня к себе. Заставляла рассказывать ей обо всем, что я делаю, и, конечно, мне приходилось часто сочинять всякую чушь. А она была готова принять на веру любую ложь, которую от меня слушала.
Однажды я чуть не попался. Мать в очередной раз ждала меня, не ложилась спать. И я ей соврал, сказав, что буду заниматься уроками, а сам отправился погулять с друзьями: в итоге потратил все деньги, которые она дала. Мог бы разразиться скандал, но мне удалось убедить ее, что у меня еще со вчерашнего дня болела голова.
А когда я получил повестку в военкомат, отец похлопал меня по плечу, сказав, что его сын уже вырос, и пришло время защищать Родину.
Я никогда не слышал, чтобы мама говорила таким голосом.
– Ты не пойдешь, пока я жива, – начала говорить мать. – Ты болен, твои нервы не в порядке, ты дергаешься от каждого стука, я пойду с тобой к докторам и поклянусь им, что ты болен. Они тебя освободят.
Но я даже мысленно не допускал возможности уклониться от долга перед Родиной: я хорошо знал, что Родина нуждается во всех своих сыновьях, подобно любящей матери. Я не был заражен идеологией, политикой, я просто любил свою Родину, и для меня было бы честью служить ей.
Да и моя мама… Все это она очень хорошо понимала.
Пока она говорила, я молчал, погруженный в свои мысли. Но вдруг я выпрямился, будто готовился к битве, и сказал:
– Я пойду служить, и ничто не изменит моего решения. Я обязан идти с оружием в руках защищать правое дело. Точка!
Мать, обняв меня, заплакала и сказала, что она сама это очень хорошо понимает: кто, если не я?
Вообще, ей нравилось думать, что она успешно оберегает меня от познания добра и зла. Она настаивала, чтобы я, помимо матери, в ней увидел друга, и всегда громко, с восхищением говорила отцу, что я еще ни разу не скрыл от нее ничего.
Она любила посвящать свою жизнь семье, и я восхищался ее безупречным чувством долга перед близкими. Мне казалось это чем-то поразительным – в наше время жить исключительно ради семьи.
Мать часто смотрела на часы, словно постоянно чего-то ждала: возможно, освобождения от неких оков. Чувствуя себя рабыней мужа, одновременно верила, что все в ее жизни идет вразрез с понятием о наслаждении самой жизнью, которая, по ее представлениям, должна быть единственным логическим завершением пути. Жизнь мамы стала рингом, где одна половина боролась с другой, где прежняя, до замужества, все еще верила в любовь.
Ее жизнь в таком стиле могла бы продолжаться и дальше, если бы врач не нашел на ее теле подозрительных уплотнений. Ей поставили диагноз – «рак последней стадии». Но, как ни парадоксально, новость, которую мать угадала, скорее облегчила ей жизнь.
– Больше мне не нужно бороться за справедливость в этом доме. Я устала, и ты у меня вырос, не нуждаешься во мне, я уйду, и даже себя мне не жалко, – сказала она мне, узнав о своем диагнозе.
Услышав приговор, отец поглядел на нее с нахальной дерзостью человека, осознающего свою власть, и сказал:
– Только подумай о невыносимой скуке и смешной жизни с женой-интеллектуалкой. После тебя я женюсь на кухарке какой-нибудь. Знаешь что? На тебя даже сердиться нельзя. Ты ведь всего лишь женщина. На свете есть много такого, чего вы, женщины, никогда не поймете. Вам не понять, как богата мужская жизнь, как же нам, мужчинам, трудно. Ведь для нас мир нечто гораздо большее, чем платья, цветы, дом, дети, – говорил отец маме.
Она тихо ответила:
– Я привлекательная и образованная. Я мечтала, что мой муж будет просвещенным, умным. Главная моя ошибка была в том, что в браке с тобой я придавала слишком большое значение уму, а его у тебя оказалось не так много.
– По-твоему, я круглый дурак? – заорал отец.
– Учитывая, что ты относишься к жене как к рабыне, убиваешь невинных животных ради удовольствия, я бы сказала, что у тебя нет ума, хотя твоя глупость не считается недостатком. А вообще, мне тебя жаль: ты так и не смог понять, что такое любовь, а мужчина, который ни разу не чувствовал аромат любви, он жалкий, несчастный. Ты так и не смог догадаться, что каждой женщине необходима нежность, как рыбе вода. Не хочу больше тебя видеть. И пусть никто не осмелится омрачать мои дни перед скорой смертью.
