Я узнаю и не узнаю окрестности. Меня обступили тени прошлого. Собственно, они живут во мне, быть может, потому, что навсегда отпечатались в моем юном сознании. Порой даже давят грузом подробнейших деталей. Они населяют эти аллеи, этот поленовский дом – вот он, стоит в отдалении, и корпуса Дома отдыха, которых больше нет, – все так отчетливо проявлено в памяти. Щемящие воспоминания своей реальностью превосходят все остальное, окрашивают и погружают происходящее сейчас в прошлое. Мираж или, скорее, наваждение… Люди вспоминаются на фоне мало меняющегося пейзажа. Удостоверяют мираж и в то же время возвращают нас к действительности сам дом Василия Дмитриевича Поленова и Аббатство, существующие и поныне. Все это позволяет мне рассуждать о привидевшемся доме отдыха как о “рухнувшей цивилизации”. “Цивилизация” – это не только “тени” в реальном пространстве, но и то, чем мы жили тогда. Целая жизнь встает из небытия с ее успехами и неудачами, любовью, романами, праздниками и разными событиями, объединяющими всех. Проживаемыми вместе.
Тропа, по которой мы идем, знакома, но все-таки другая. В памяти она короче и пролегает мимо землянки Пашки-лодочника – он заведовал веслами и ставил бакены на Оке. Теперь землянки нет. И вышли мы на причал, а не на дебаркадер, как раньше. И ивами все заросло – огромными, красивыми и, хочется сказать, рёйсдалевскими – они образуют волнистую линию крон, заслоняющую горизонт, как на его картинах, и выглядят так же величественно и прозрачно. Кроме того, эти великолепные ивы загородили весь вид на Оку, и уже не узнать до боли знакомый пейзаж, особенно памятный во время заката, по которому всегда можно было понять, какая завтра будет погода.
Нет бревенчатого домика, где жил Павел Владимирович Садовский – огромный плотный мужчина, музыкант оркестра Большого театра. Он обитал там со своей семьей и любимым музыкальным инструментом корнет-а-пистоном, которым устраивал побудку всей округи, играя “Футбольный марш” Матвея Блантера ровно в восемь часов утра. В летнем прозрачном воздухе марш был слышен на десятки километров вокруг.
Нет и прекрасного, как в памяти, но на самом деле более чем убогого дощатого павильона “Голубой Дунай”. За его перилами так и видится высоченная фигура знаменитого актера Ивана Ершова в соломенной шляпе, опирающегося на трость, с граненым стаканом водки в руке – он намеревается выпить “под закат” и идти закусывать в столовую, располагавшуюся выше этого павильона, на горе, откуда снова открывался вид на Оку, но уже в более широком ракурсе.
В Поленове в сороковые годы летом проходил так называемый день смеха, устраиваемый лучшими режиссерами и актерами из числа отдыхающих. Весь этот день был наполнен удивительными событиями вроде шутейного маскарада, когда мужчины переодевались в дамские туалеты, чем вносили много смешного в обычную жизнь.
Вспоминаю один из таких летних праздников. На обмелевшей Оке стоит стол, накрытый скатертью, на столе – полстакана водки и соленый огурец – приз для того, кто приплывет первым. Дно реки до стола глубокое – этот отрезок Оки надо проплыть наперегонки. Я в числе соревнующихся. На взгорье, на берегу реки, множество зрителей. Мне четырнадцать лет, и я хорошо плаваю. Прихожу первым, опережая соперника на полкорпуса. Хватаю стакан и выпиваю водку залпом, от неопытности не делая никакого перерыва между заплывом и выпиванием. Это первая в моей жизни “рюмка водки”! Я не умею пить и не понимаю последствий. Бешеное дыхание после заплыва усугублено напитком. Я еле держусь на ногах и пускаюсь в обратный путь, переплывая глубокую половину Оки. Руки и ноги не слушаются. Дышу прерывисто. Чудом добираюсь до берега и падаю на песок. Долго не могу прийти в себя и восстановить дыхание. Единственной наградой служит признание моего двоюродного младшего брата Азарика – он гордится мной, ведь я совершил двойной подвиг на глазах всего дома отдыха.
Каждый день был отмечен какой-нибудь спортивной игрой. Например, устраивались соревнования по волейболу, а иногда и товарищеские встречи с соседними домами отдыха. Именно благодаря такому матчу я посетил дом отдыха имени В. В. Куйбышева (известного в то время функционера) в Тарусе. Мы бродили по незнакомой нам территории, где в центре цветочного парка на склоне горы, ведущей к реке, на клумбах стояли скульптурные фигуры Ленина и Горького. Примерно в этом же месте находился деревянный сруб дома, именуемый домом Ивана Владимировича Цветаева. Мне и в голову тогда не приходило, что я успел увидеть легендарную дачу “Песочное”, много лет арендовавшуюся Цветаевым у города Тарусы, и что здесь-то в летние месяцы и протекала жизнь молодых дочек Ивана Владимировича – Марины и Анастасии. Судьба этого дома примечательна. Когда дачу Цветаевых – бесценный культурный памятник – собирались сносить, прекрасный писатель Константин Паустовский, житель и патриот здешних мест, стал заступаться за него и послал телеграмму в ЦК партии. На почте в Тарусе эту телеграмму задержали и проинформировали о ней местный райком, который проявил удивительную бдительность, и дом за одну ночь разобрали.
Вокруг так запомнившихся мне памятников Ленину и Горькому на цветочных клумбах с тех пор стихийно вырос высокий лес. Некоторое время назад я навестил эти места: среди деревьев высятся обветшавшие гипсовые фигуры этих двух персонажей, заблудившихся в густом лесу (как и в жизни, впрочем). Один из них по-прежнему указывает дорогу к “светлому будущему всего человечества”. Здесь же я обнаружил и “примкнувшее” к ним скульптурное гипсовое изваяние Николая Васильевича Гоголя, он тоже раньше стоял на клумбе, но никакого отношения к означенным мыслителям не имел. Есть определенный провидческий смысл в том, что я не обнаружил у скульптуры носа. Уж если носа лишился сам Николай Васильевич, то сила его воображения превосходит все возможные пределы и достигает мистического масштаба.
Вернемся, однако, к нашей дороге до поленовского дома. Все эти разбегающиеся в разные стороны и в гору тропинки стремятся достичь бывших четвертого и третьего корпусов, которых нет и в помине, а тропинки остались. Проходя же дальше, за ворота поленовской усадьбы, минуешь место, где находился второй деревянный корпус и где теперь стоит сплошной сосновый бор, а было столько бурной молодой веселой жизни. По правую руку виднеется так называемая банька, где когда-то жили и мы, деля ее с семьей композитора Сергея Сергеевича Прокофьева. Но это время и его самого я вспомнить не смог бы, потому что был в тридцатые годы совсем маленьким.
Тогда же в Поленове жил и другой великий композитор – Дмитрий Дмитриевич Шостакович. В эти годы он работал над балетом “Светлый ручей” и оперой “Катерина Измайлова”, которая крайне раздразила усатого вождя. В январе 1936 года в “Правде” была опубликована статья “Сумбур вместо музыки”, а чуть позднее – статья “Балетная фальшь”. Так был нанесен удар молодому композитору, премьеры которого следовали одна за другой. Для меня интересно то, что на премьере балета в Большом театре главную партию танцовщика, приехавшего из столицы, исполнял мой отец – Асаф Мессерер (в Поленове он прославился еще и как страстный рыболов, поймавший на спиннинг восьмикилограммовую щуку), а роль столичной балерины – Суламифь Мессерер, моя тетка. Любопытно, что в новой постановке, которая последовала через много лет, в 2003 году, были использованы уже мои декорации, так что в каком-то смысле возникла некая семейная традиция работы над этим балетом.
Всего в доме отдыха Большого театра в Поленове отдыхало, я думаю, одновременно до 400 человек. Здесь были и знаменитые артисты, и работники технических служб театра. Из звезд я хорошо помню баритона ГАБТа Никандра Сергеевича Ханаева. Так и вижу, как он степенно и величественно поднимается по ступенькам к четвертому корпусу, где ждет его дочь Женя, ставшая потом очень известной артисткой МХАТа, с блеском игравшей отрицательные, острохарактерные роли. Женя обычно приносила из леса полную корзину белых. В деле собирания грибов ей не уступала вся семья.
