Якуб Садовский

Профессор кафедры языковой и культурной коммуникации в Институте восточнославянской филологии Ягеллонского университета (Краков, Польша)

Беседа состоялась 2 апреля 2019 года в Москве

Ю. Д.: Когда мы обращаемся к песне Егора Летова «Тоталитаризм», прежде всего надо посмотреть на контекст. Время, 1987-й, 1988-й, 1989 годы, у «Гражданской обороны» множество дисков, хотя дисками их назвать еще очень сложно. Это записи на катушках, на кассетах. Песни переходят из альбома в альбом, песни не очень большие и очень большие, песни разные. Но примерно уже прочитывается та стилистика, которая впоследствии будет сопровождать художественный мир Егора Летова. И более того, как мне представляется, на этих альбомах уже отчетливо заявлена сама идея языка, того индивидуального, уникального языка, который характерен для него. Ну и то, что можно назвать еще формульной поэтикой, то есть когда нанизываются друг на друга некие формулы, где-то покороче, где-то подлиннее. И из них складывается вот такая определенная система. Мне кажется, что это уже и в раннем творчестве Летова хорошо заметно. И более того, если в позднем творчестве это часто выходит в какие-то такие философские глубины, то в раннем, на первый взгляд, этих глубин особенно нет. Ну, еще, наверное, потому что контекст той эпохи подсказывает совершенно определенные моменты, связанные с поэтикой. Если мы видим альбом под названием «Тоталитаризм», то мы понимаем, что вряд ли он мог как-то быть записан и представлен до 1987–1988 годов. И песня тоже называется «Тоталитаризм». Я сразу, может быть, начну с конца, с того вопроса, который должен был бы прозвучать в завершение: а о чем эта песня?

Я. С.: Об очень многом. Я на творчество Летова, в отличие от тебя, историка литературы и рока, смотрю как историк культурных моделей. Контекст эпохи для меня всегда выходит на первый план. Летов, безусловно, кажется мне знаковой фигурой в том смысле, что на фоне эпохи, когда менялся язык, он, будучи последовательно андеграундным и последовательно нонконформистским, и просто автономным от всего творцом, мог себе позволить, хотел себе позволить и позволял себе употреблять язык другой, опережающий по отношению к общественному и публичному дискурсу. Взять хотя бы категорию тоталитаризма. Когда читаешь эту песню сегодня, понимаешь, что тоталитаризм – это понятие, которое только тогда и появляется в общественном дискурсе советского времени. Летов использует эту категорию так, как будто берет ее из сегодняшнего языка, в таком смысле, в каком мы ее используем сегодня. В то время как альбом «Тоталитаризм», по сути, предваряет зрелую дискуссию о тоталитаризме в литературной критике и публицистике эпохи перестройки. Это, правда, мое очень субъективное впечатление. О чем эта песня в плане текстуальном, в плане содержательном, очень сложно сказать по одной очень простой причине – очень сложно ее рассматривать вне контекста альбома и вне контекста эпохи. Я вряд ли могу на нее смотреть вне контекста альбома. Но, давай обозначим, что песня, которая обосновывает название всего альбома, имеет особый характер в структуре художественного цикла. Всегда мы слушаем (я, по крайней мере) рок в двух форматах. Один чисто эстетический – либо нравится, либо не нравится, либо сопереживаю, либо не сопереживаю. Другой формат аналитический. У нас с тобой разный багаж в восприятии рока как явления, потому что понятие о роке в наших с тобой культурах сложилось разное. Но, тем не менее, и как, условно говоря, наивный реципиент, и как аналитический реципиент, я не представляю содержание этой песни вне зависимости от альбома, в котором она появилась. Если посмотреть на его структуру, то песня «Тоталитаризм» где-то в середине. Альбом не начинается этим треком, не заканчивается им, но песня «Тоталитаризм» в альбоме, который носит такое же название, есть некоторый голос в развивающейся дискуссии об этом понятии. Дискуссия не в научном смысле, потому что там следовало бы говорить о композиции, поэтике или даже имманентных нарративах. Этот альбом, как ни странно, я воспринимаю в очень нарративных, событийных категориях. Эта событийность достигается иногда за счет связи некоторых сюжетов с текстом биографии Летова, иногда за счет использования мифологических фигур в сюжетах, а иногда в связи с использованием определенных фигур его художественного мира. Если пытаться ответить на вопрос: о чем песня, следует начать с самой первой песни альбома: «Мы – лед под ногами майора». И признать, что абсолютно не случайно альбом заканчивается «Страной дураков». И что не случайно «Тоталитаризм» предваряется песней «Есть!» и стихотворением «Как жить». Я в данном случае воспринимаю четвертый, пятый и шестой треки этого альбома: «Как жить» Янки, «Есть!» и «Тоталитаризм» в виде триады. Потому что «Как жить» является своеобразным диагнозом общественного состояния. Это поэтический текст, где на первый план выходит реципиентское ощущение связи внутреннего мира лирического героя с внешним общественным миром. Не лирическим, не художественным миром этого произведения, а с реальным общественным миром. В этом тексте чрезвычайно много конкретных отсылок к конкретным реалиям общественной жизни: партсобраниям, комсомолу, ячейке, газете, радио и т. д. Слишком много всего, чтобы не воспринимать это напрямую. Замечу, это является характерным не только для поэтики рока, но и для поэтики и эстетики эпохи – эпохи ангажированной публицистики, для которой характерна прямая позиция самого публициста, критика, творца, поэта, режиссера, напрямую комментирующего все происходящее. С моей точки зрения, здесь имеется эстетика вот этого разгара перестройки, времени максимально прямого комментирования действительности. В структуре альбома после такого прямого комментария Дягилевой идет песня «Есть!» В контексте множества вопросов, которые возникают в «Как жить», песня «Есть!» является своеобразной иллюстрацией и промежуточным звеном между вопросами, заданными в тексте Янки, и диагнозом, содержащимся в песне «Тоталитаризм». Более того, «Есть!» – это что-то вроде ответа на вопросы, содержащиеся не просто в тексте Дягилевой, а в тексте всего альбома, где Янка используется для яркой вербализации некоторых сквозных сюжетов. «Есть!» воспринимается как прямой комментарий к тексту «Как жить»:

Любой куплет и любой припев – это своеобразный художественный конфликт, это оппозиция между абсолютно ярко выраженным диагнозом некоторой ситуации и вторым диагнозом, который сводится к утверждению о том, что лирическое я отвечает «да». Есть еще и чисто прагматические маркеры, позволяющие увидеть мета-план негативного отношения лирического я к позитивному отношению лирического я, к утверждению на тему конструкции мира, на тему формата действительности: