– Разберусь. Во сколько встречаемся?

– В час дня.

– Хорошо. До встречи.

– Погодите! – воскликнул Весельчаков. – А как я вас узнаю? Вы будете в форме?

– Нет, нет, – улыбнулся в трубку Наполеонов. – Встретимся у входа. Думаю, в это время года возле крыльца на улице не так уж много толпится народу.

– Вы правы, – буркнул мужчина.

– Если что, созвонимся. Короче, не разойдёмся, – заверил его Наполеонов. – И, Геннадий Иванович, у меня к вам небольшая просьба.

– Какая? – насторожился мужчина.

– Не звоните пока ни Лёнчику, ни своей дочери.

– Хорошо.

– Обещаете?

– Обещаю.

– Тогда до встречи. – Наполеонов отключился, не ожидая ответа собеседника.

Весельчаков хотел было позвонить Лёнчику, но, вспомнив про обещание, данное следователю, убрал мобильник.

Всё время, оставшееся до встречи со следователем, он ломал голову над тем, во что мог вляпаться друг его дочери и что вообще могло понадобиться от него следователю. Так и не найдя ответа, он озабоченно следил за движением, казалось, уснувших стрелок. Вздохнул с некоторым облегчением только тогда, когда можно было отправляться к месту встречи.

Как ни торопился Геннадий Иванович, но слегка опоздал, умудрившись застрять в небольшой, быстро рассосавшейся пробке. Когда он подошёл к кафе, то не увидел никого, кроме невысокого парня, подпрыгивающего на месте, как мячик.

Весельчаков скользнул по нему взглядом и стал смотреть на стоянку, поджидая вновь прибывающие автомобили. Ведь следователь, надо думать, не пешком придёт.

– Вы Геннадий Иванович Весельчаков? – раздался голос за его спиной.

– Да, – проговорил, оборачиваясь, мужчина, – но я вас не знаю.

– Так я вас тоже, – весело ответил парень, – сейчас прямо и познакомимся, хотя по телефону мы вроде бы уже и представлялись друг другу. Но ничего страшного, можно и ещё разок: – Александр Романович Наполеонов, следователь.

– Геннадий Иванович Весельчаков, – на автомате ответил мужчина, всё ещё никак не свыкнувшийся с мыслью, что этот прыгающий мячик и есть следователь.

Догадавшись о его сомнениях, Наполеонов достал удостоверение и развернул корочки перед глазами Весельчакова.

– Да, простите, – пробормотал тот.

– А я, знаете ли, уже начал примерзать, дожидаясь вас, – подмигнул ему следователь.

– Простите, пробки, – ещё раз извинился Геннадий Иванович.

– Пойдёмте в кафе, там и поговорим, а то я совсем окоченею. Март называется, – обиженно проговорил следователь. И Весельчаков не понял, на кого он обижается: на него или на холодный месяц март.

Зайдя в кафе, они заняли столик у стены.

– Здесь хорошо хотя бы кормят? – спросил Наполеонов.

– Вполне. Я всегда здесь обедаю. Особенно здешним поварам удаются блюда из кур.

– А Бонапарт их, помнится, не жаловал, – произнёс следователь, как показалось Весельчакову, ни к селу ни к городу, но тут он вспомнил, что фамилия следователя Наполеонов. Шура же, в свою очередь, увидев вытянувшееся лицо визави, поспешил объяснить: – Наполеон родился и вырос на Корсике в небогатой семье. Самым доступным мясом для семьи было куриное. Потом будущий император поступил на службу, и молодых офицеров тоже кормили по преимуществу куриным мясом. Вот он его и возненавидел, даже запретил поварам его готовить, когда стал консулом. Ситуацию переломил Лягюньер, который, считая себя королём кулинарного искусства, не привык идти на поводу у чужого мнения, даже если это мнение императора. Он умел готовить курицу так, что распознать в кушанье, что оно было приготовлено из куриного мяса, было невозможно. Бонапарт оценил кулинарный дар нового повара и разрешил ему подавать на императорский стол блюда из курицы.

– Да, да, – проговорил Весельчаков, который не помнил подобного факта из биографии французского императора, но вполне удовлетворился объяснением следователя.

Подошёл официант, и Геннадий Иванович машинально проговорил:

– Мне тоже, что и всегда.

– И мне тоже, что ему, – с такой поспешностью добавил Наполеонов, что официант невольно улыбнулся, но тотчас снова натянул на лицо маску вежливой почтительности.

Весельчаков тоже не смог сдержать улыбки:

– Но вы ведь даже не знаете, что я заказал. Вдруг вам не понравится.

– Понравится, – уверенно ответил Наполеонов, – не будете же вы заказывать нечто несъедобное.

– Логично, – отозвался слегка оттаявший мужчина и добавил: – Летом здесь вообще прелестно.

– Да?

– В скверике много берёз, цветов, фонтанчик, после обеда можно прогуляться или посидеть на лавочке.

– Ах, в этом смысле, – проговорил Наполеонов, думая о своём.

Ели они молча, хотя и движения, и мимика Весельчакова выдавала его нетерпение. Но Наполеонов не торопился.

Блюда, заказанные Геннадием Ивановичем, пришлись ему по вкусу, и он наслаждался едой.

Закончив есть, Наполеонов вытер губы и руки салфеткой и проговорил, обращаясь то ли к себе, то ли к собеседнику:

– Я был почти уверен, что Лёнчик успел всё рассказать вам.

– Да что всё, в конце концов?! – воскликнул, уставший томиться в неизвестности Весельчаков так громко, что на них стали оглядываться другие посетители кафе.

– Извините, Геннадий Иванович, – ответил следователь, – просто позавчера ночью друг вашей дочери стал свидетелем убийства.

– Свидетелем чего? – изумлённо переспросил Весельчаков.

– Убийства. Чего вы так удивляетесь? К сожалению, время от времени они случаются и на нашей малой родине.

– Господи! – проговорил мужчина, точно не слыша последних слов следователя. – Ведь я проводил его почти до дома!

– Вот именно, что почти, – заметил Наполеонов.

– Там осталось два шага шагнуть.

– Ну, допустим, не два, а больше.

– Какой там больше! До дома Лёнчика было рукой подать!

– Хорошо, не будем спорить. Только скажите, почему вы не проводили его до подъезда?

– Так не разрешил он!

– Почему?

– По глупости! Боится, что кто-то увидит, что его, такого большого мальчика, провожают.

– И что?

– Ничего! – нетерпеливо отмахнулся Весельчаков. – Подростковая психология. А я старый осёл!

– По-моему, вы льстите себе, – улыбнулся Наполеонов, наблюдая за самобичеванием собеседника.

– Это ещё почему? – насторожился мужчина.

– Потому, что осёл – это счастливое животное.

– Скажете тоже, – фыркнул Весельчаков.

– А вот и не скажите, – бодро произнёс следователь, радуясь тому, что разрядил накалившуюся обстановку. – Как сейчас помню слова старого шута Фрёлиха из книги Юзефа Крашевского «Графиня Козель»: «Мяса ослиного не едят, толстая шкура отлично защищает от побоев, а когда длинноухому вздумается запеть, все разбегаются в разные стороны, и он наслаждается покоем. И к тому же он неприхотлив, может даже старой метлой прокормиться. Разве есть на свете более счастливое существо?»

– Если только с этой точки зрения, – улыбнулся Весельчаков не столько от слов следователя, сколько от сознания того, что с Лёнчиком ничего не случилось. В душе он поклялся себе, что теперь упрямство парня не помешает ему провожать его в случае необходимости до квартиры.

– Геннадий Иванович, – сказал следователь, – теперь, когда вы больше не волнуетесь о Федотове, постарайтесь вернуться мысленно в тот поздний вечер.

– Это не трудно, – отозвался мужчина.

– Тогда расскажите мне обо всём, что тогда произошло.

– Так ведь и рассказывать-то нечего. Дети и я вместе с ними увлеклись, они готовились к олимпиаде. Когда посмотрели на часы, испугались, так много было времени.

– Разве родители Федотова не звонят вам, если сын задерживается?

– У Лёнчика только мама. Она за день так наработается, что с ног валится. И потом она знает, что всегда может положиться на меня.

– То есть Лёнчик не первый раз задерживался у вас допоздна, – скорее констатировал, чем спросил Наполеонов.

– Не первый, – подтвердил Весельчаков, – но так поздно он домой ещё ни разу не отправлялся.