–Я любовницу видела, Соломоновна. Она очень красивая!

– Ууууу! Не, тортик отменяется, – решительно заявила Соломоновна. – Килька, ползи за селедкой. Чапай думать будет! Я когда сильно думаю мысль, мне нужна селедка, и пожирнее бери.

– А может, сладенького? – с надеждой спросила Килька. – Оно тоже думать помогает.

– Вот потому у тебя и башка пустая, – пояснила Соломоновна. – Потому что ты рыбу не ешь. А в селедке фосфор и жирные кислоты, от которых мозг лучше думает.

Я достала из кармана кашемирового пальто айфон и спросила:

– Девочки, у кого-то есть зарядка для айфона?

–У меня айфон. Держи, – Килька протянула мне зарядник и я вставила его в розетку.

– Айфон-шмайфон, – пробурчала Виолетта. – Целыми днями по нему наяривает. Лучше бы ты на мужиках тренировалась!

Соломоновна сегодня была явно не в духе.

– У тебя-то что стряслось, Виолочка? – спросила я.

– Ой, что ты знаешь, шкильда-селедка! Что я имела! Приходит вчера перед закрытием уже один мущинка, приносит пинжак с карманами из-под себя самого перешивать. Настоящий полковник! – она закатила глаза. – Моего возраста примерно, с полтос. Ну я кофту расстегнула, наклоняюсь к нему, а он ноль на массу. Это с моим то шестым розмером! А я ж уже вся изогнулась, а он не мычит и не телится. Короче, я ему и говорю, ну ты ж знаешь, Надюня, все приходится делать самой. «Мущина» – говорю, – «Вы не могли бы быстрее среагировать на мои выразительные формы? Потому что в моем возрасте уже невозможно так долго изгибаться. Поезд уже таки ушел с того перрона, где осталась моя хыбкость».

Все в ателье тихо захихикали.

– Ну он в шоке, – Соломоновна двумя руками схватилась за грудь и подбросила ее вверх, поправляя лифчик. – И тут в ателье вползает зайчик такой лет двадцати и ноет: «Ну пусик, я же там жду, в машине. Где ты?» Он красный весь стал. А я ей и говорю: «Пусик сейчас ищет бабу с руками, чтоб пинжак умела перешивать». Не ну ты видела? Измельчал мужик. Если такой солидный тоже бросается на малолеток, то что мне делать? Чует мое сердце, что в четвертый раз замуж не сходить. А мне ж всего полтос! А уже не за кого!

– Я тоже теперь одна, Виолочка, – заплакала я.

– А ты клювом не щелкай, Надюня! Ты борись.

– Как Соломоновна? Мне его двумя руками держать? – я села на стул и закрыла лицо руками.

– Его не удержишь. Ее нужно давить. Набей любовнице морду, – деловито посоветовала Соломоновна. – И не реви, Надюша, у мужика всегда есть кто-то на стороне.

– Неправда! – горячо возразила Килька, которая вернулась из магазинчика, что располагался через дорогу. – Есть и порядочные.

– Я тя умоляю! Не полощи мне нервы! – поморщилась Виолетта, закатала рукава, расстелила на столе газету и принялась резать селедку. – Порядочные, пока не поймаешь. Вон мой первый муж вообще завел себе любовницу через полгода после свадьбы. Я тогда беременная была. И жила под Одессой. Это ещё до Москвы было. А любовница его нашей соседкой была, – Виолетта отрезала кусочек чёрного хлеба, положила на него кусок селедки, ломтик свежего огурца и отправила в рот. – Прикинь: лихие 90-е. Все нищие. Зарплату не платят никому. Последний хрен без соли доедаем. А эта шалашовка в леопардовых лосинах и красном блузоне гарцует. И задница у нее вот такая, – Виолетта раскинула руки. – А мой всегда попы любил. Хотя это было ещё до кардашьяномании. А я тогда была худая и звонкая. Грудь всегда была. А попы не было. И меня прям тошнило от ее леопардовой задницы. Как сейчас помню: сижу на кухне, огурцы солёные из банки жру и реву. А дома-то частные. Все видно, что у соседей происходит. И у меня прямо перед глазами ее двор. А во дворе на веревке эти самые леопардовые лосины сушатся. Ну я забралась к ней в сад и ножницами их распанахала на мелкие куски. А она вылезла из дома – и в крик. А я ей тогда сказала: «Морду твою так же порежу». И все. Как отрезало во всех смыслах. Она моего мужа послала. Он потом домой приполз. Хвостом виляет, юлит. Еще много лет с ним прожили. А если бы я тогда его выбросила, то могла и одна остаться. И еще и с пузом. Так что ты, Надюша, пойди к любовнице твоего босяка и прессани ее, как следует. Только одна не ходи. Меня с собой возьми, – Виолетта протянула мне кусок хлеба с маслом и селедкой. – Я ее так шкваркну, шо она забудет, где у нее то место, которым мужиков отбивают. То, что твой Дима погулял по буфету – черт с ним. Тебе меньше возни. Считай, что эта швабра твоего песика выгуляла. Главное, чтобы она его из дома не увела. Нужно затихариться и ждать. Перебесится мужик. Надоест она ему. Главное: виду не подавай, что знаешь. И следи за ней все время. Может, нужно как-то поведение своё поменять? Чему-то у нее поучиться? Чего-то ты себя запустила, рыба моя, – Соломоновна пристально оглядела мои потёртые джинсы и свитер.

– Не могу я с ним, – я отложила в сторону бутерброд с селедкой. – Противно очень. Может, мне уйти от него, а? Будем жить с Сереженькой вдвоем.

– Да куда тебе с больным ребёнком? – мягко возразила Виолетта. – Сама не потянешь. Ему лечение нужно дорогущее. Димка твой скотина та еще, но жилы себе рвал, чтобы сына в Германии оперировали. И ведь не один раз! Вы же там три раза были. В прошлом году вывез ребенка в Израиль. Можешь мне не рассказывать, сколько там стоит медицина. Моя дочка в Тель-Авиве живет. Там ему намного лучше стало. Они тебе тогда сказали, что нужно вернуться через год. Сама же говорила. Я тебя завтра могу на работу взять. Людей не хватает. Но ты за эту зарплату на лечение будешь лет десять копить, если не больше. И потом, ты подумай, Надюш, ты вспомни, как тяжело вам было, когда вы только в Москву переехали. Димка твой тогда в долги влез к серьёзным людям, чтобы первый свой грузовик купить. Пахал, как проклятый. И ведь довольно быстро раскрутился. С одного грузовика целую транспортную компанию построил. Теперь вон грузы по всей России гоняет. А ты вместе с ним хлебнула. И почему нужно всё это чужой босячке отдавать?

Она была права. В Израиле Сереженьке стало намного легче. У них там дельфиньи фермы и лошадиные тоже. Для реабилитации детей, перенесших серьёзные травмы, как физические, так и душевные. В этом основная проблема с детьми: у них физические недуги вызывают целый букет психосоматических заболеваний и посттравматические отклонения в психике. Сереженька после случившегося с ним несчастья перестал разговаривать. Ему тогда было четыре года. И снова заговорил только в восемь. Он когда нервничает или пугается, чувствует дикую боль в спине и ноге. Физически там болеть уже ничего не может. Все прооперировано. У Сережи была серьёзная травма позвоночника и левой ноги. Мы с этим справились. Бегать и прыгать он не может. Но может ходить, сам вставать и садиться.

Но врачи говорят, что это похоже на фантомные боли. Бывает, что человеку отрезают ногу, а он чувствует боль в этой несуществующей ноге. Так и у Сережи: при сильном испуге он чувствует боль в повреждённой ножке и во всем теле. В Израиле мы два месяца жили на дельфиньей ферме. Сыночек плавал с дельфинами и результат был просто поразительный. Потом мы поехали на лошадиную ферму и там ему стало еще лучше. Иппотерапия – лечение общением с лошадьми. Сережа замкнут. Ему тяжело общаться с людьми, особенно со сверстниками. Потому что он чувствует свою ущербность. Уход за большим и чутким к эмоциям человека животным помог ему поверить в свои силы и справиться с тревожностью.

Но стоит это так дорого, что я сама не потяну. По крайне мере в нынешней ситуации, когда зависима от Димы и у меня вообще никакой работы нет.

– А теперь, шкильда-селедка, лови ушами моих слов. Сейчас я тебе буду делать еврейский комплимент. Знаешь, что это? – Соломоновна захрустела свежим огурцом.

Я отрицательно покачала головой.

– Ну это вроде: у вас такое красивое зеленое платье! Оно так подходит к вашему цвету лица!

– Я знаю, что плохо выгляжу, Соломоновна. Не добивай. Настроения нет. Командир, брось меня.

– Так оно и не появится, – решительно возразила Соломоновна. – Нет, я понимаю, что лечение ребенка очень дорогое. Но у Димы же вроде преуспевающая компания по перевозкам? Или все плохо?