― Зато ты меня еще больше запутала. Тихо, тихо, тихо! — жестом показала, чтобы я подошла к ней, ближе к забору.

― Я ничего не слышу, — мы перешли на шепот.

― Теперь и я не слышу.

― А, что было?

― Что-то странное. Вот, вот, вот…

Я прислушалась и поняла, что там плачет ребенок. Не успела опомниться, как увидела, что Патриция перелезает через забор.

― Ты что делаешь?

― Мийка, нужно подойти ближе. Слышишь? Это же ребенок плачет. Останься здесь, я посмотрю.

― Ну уж, нет! Я с тобой! А Пиппо?

― Давай его сюда.

Пати уже стояла по ту сторону забора. Я встала на цыпочки и отдала песика. Мордочка у него была довольная — значит, все верно делаем. Потом подпрыгнула и забралась наверх забора — обожаю приключения и ночные вылазки. Пати держала Пиппо под мышкой и мы начали пробираться к окнам.

― Хорошо, если тут нет других собак кроме нашего.

― Вроде бы нет.

Мы подошли к окну, но через него ничего не было видно: в доме не горел свет.

― Жаль, нет фонарика, — Пати приложила руку ко лбу и пыталась-таки всмотреться в окно.

Я взглянула на свои ладони — ничего не увидела, но чувствовала в них тепло. Дома так было, но я не связывала это с чем-то определенным. Мы стояли и смотрели друг на друга, в надежде, что кому-то придет идея, как заглянуть в дом. Потом вновь послышался детский плач.

― Точно так же плакала моя девочка, когда плохо спала. Если бы это было возможным, я бы решила, что это дочка. Громко же плачет, чего мамаша не встает успокоить?

Мы втроем, вместе с Пиппо, прислонились к окну. Свет не зажигается, а ребенок продолжает плакать. Ждать долго не пришлось: совсем скоро к нам сзади кто-то подошел, вежливо кашлянул и задал вопрос:

― Дамы, могу вам чем-то помочь?

Мы подскочили на месте, Пиппо вывалился с рук Патриции. Оглянулись: перед нами стоял мужчина в темно-синей пижаме. У него были черные, как смоль волосы и гладко выбритое лицо. Хотя черт лица я не смогла хорошо разобрать, было достаточно темно.

― Синьор, — Пати завела разговор, ― мы гуляли с песиком, — подняла Пиппо и поднесла к его лицу, ― услышали плач ребенка и…

― Перелезли через забор и всматриваетесь в окна?

― Ну, примерно, так и было да.

Пати улыбнулась, а я не могла понять, почему у меня чуть ли не горят ладони.

― Мне вызвать полицию или это у вас одиночное нашествие?

― Одиночное, — Пати улыбнулась и припрятала Пиппо под мышку, ― честное слово, больше так не будем.

― Ну, хорошо. А вы синьорита, чего молчите? — уставился на меня, как удав.

― Согласна с подругой, — мы переглянулись. Я чувствовала себя, как на допросе, а он изучал нас пытливым взглядом.

― Ладно, ступайте.

И рукой нам указал на забор, откуда мы перелезли.

― Лучше через ворота, — Пати стала пробираться вдоль стены дома в сторону ворот, я следовала за ней. Пиппо начал рычать, но Пати закрыла ему мордочку рукой.

― Прощайте, синьор, — она растягивала каждое слово, давая понять, что ей не нравится такое обращение.

Он демонстративно помахал рукой, и как только мы вышли за ворота — громко их захлопнул.

― Кретин!

― Тихо, он же может услышать, — я говорила шепотом.

― Да я надеюсь, что услышит! — сказала она, нисколько не сбавив громкости.

― Я, между прочим, не глухой, — послышалось из-за ворот, а после раздался стук входной двери дома.

― Ушел. Каков наглец, а? Нет, ты слышала его?

― Да, — мне казалось, что он все-таки может услышать нас.

― Пошли отсюда, Мийка! Понаедут же всякие. Мышке скажу, чтобы с него тройную… четвертную плату взяли, если к ним обратится.

Мы уже отошли от дома, как вдруг Пиппо вырвался с рук и побежал.

― Стой!

Рванули за ним, а он несся куда-то дальше вниз по улицам. Так быстро я еще не бегала. Песик бежал, совершенно не обращая внимания на наши возгласы и просьбы остановиться. Потом он выскочил на дорогу, Пати пробежала за ним, а последнее, что помню я — это яркий свет и протяжный металлический звук.

Глава 19

Очнулась я от яркого света, который светил прямо в глаза: солнце заливало все вокруг. Присмотрелась получше — это был сад с большими деревьями и красочными цветами: белые, фиолетовые, желтые… Я даже смогла различить пение птиц.

― Миана!

Услышала знакомый и долгожданный голос:

― Дмитрий! — кинулась ему на шею и начала целовать. ― Ты все-таки решил вернуться, не оставил меня. Спасибо, спасибо!

Он обнимал меня, а потом отстранился:

― Извини, что так вышло, но это был единственный способ увидеться с тобой.

Посмотрел на меня, как-то странно и в моей голове замелькали предшествующие события: Пиппо вырывается из рук, перебегает дорогу, я слышу скрежет металла и вижу два ярких огня несущихся на меня с огромной скоростью… Сердце начало бешено колотиться:

― Я умерла?

― Ты — нет.

― А ты? — я погладила рукой его щеку: теплая, слегка небритая и такая родная.

― У меня есть время, чтобы рассказать тебе все.

Взял меня за руку и повел к стоящей неподалеку скамейке. Мы сели, он долго смотрел на меня, а потом взял мои руки, поднес к губам и поцеловал:

― Ты должна пообещать мне кое-что?

― Что именно?

― Вопросом на вопрос? Обещай!

― Хорошо, обещаю.

― Пообещай, что будешь счастлива, — поправил прядь моих волос.

― Обещаю! Мы будем с тобой счастливы.

― Без меня.

Я высвободила свои руки и взяла в ладони его лицо:

― Без тебя не буду. Я хочу быть с тобой.

― Не получится. Я бы мог тебе всего этого не рассказывать и дать событиям вновь закольцеваться, но, наверное, я устал бегать по этому кругу, где призом является всего три недели с любимым человеком.

― Я тебя не понимаю.

― Помнишь, я рассказывал тебе, что Калистен в детстве открыл в себе способности управлять временем?

― Помню, — взяла руку и зажала в своих ладонях: хочу как можно ближе чувствовать его.

― Хорошо. В тот день, когда приемные родители привели его обратно в лес, возник я и Лорд. Нас приютил Зеокс и все это время мы жили под его покровительством.

― Но Зеокс говорил, что Красный Лорд плохой человек.

― Красный Лорд может быть, но не Калистен. Калистнен на самом деле не обычный человек. Рэдиния вообще богата на удивительные истории любви. Мать Калистена была обычной женщиной, очень красивой — ее добивался сам король. Ее звали Амальфия. Но она не любила его, единственным ее возлюбленным был Сангриус — Красный Дракон, тот, что является потомком Великого.

Я была изумлена услышанным. Конечно же, я знала легенды о храбром Сангриусе, который защищал Рэдинию:

― Неужели мой отец… это тот самый коварный человек.

― Нет, но вот, тот, кому принадлежал трон до него — Турай, именно, он. Он неистово ревновал Амальфию к Дракону, не мог понять, как женщина может влюбиться в иное существо, чем она сама. У них родился Калистен — наполовину человек, наполовину дракон. Выглядел он, как человек, но обладал даром Красного Дракона. Король приказал убить непокорившуюся ему женщину — так и случилось. Сангриус был безутешен и попытался уничтожить королевство и приближеных к нему людей — почти половину страны. Но Великий Дракон не позволил этого: сердце несчастного влюбленного застыло камнем с колоссальной силой внутри.

― Амулет?

― Он страж сердца: не дает разбиться ему от несчастной любви, не позволяя полюбить изначально.

― Но я влюбилась в тебя!

― Потому что здесь вы далеко друг от друга. В Рэдинии любовь, между мужчиной и женщиной, в истинном понимании, стала невозможной.

― Но мама и папа…, — я осеклась, вспомнив, что у них не было взаимной любви, пока Лорд не вмешался.

― Король Турай приказал своему пастуху убить мальчика, но тот не смог и отнес его далеко в лес. Турай прознал и казнил Партеона на глазах его маленького сына и жены. Маленький сын — это настоящий король Рэдинии и твой отец Меналд. А его мать, к сожалению, не перенесла гибель мужа.