– Его бывший хозяин любил выпить. Очень любил. И назвал так кота, чтобы, когда его спросят не выпил ли он весь виски в порыве алкоголизма, он всегда мог ответить, что Виски дома есть. А мне показалась кличка смешной, и я решила её оставить. Хоть алкогольный виски я и не люблю, мой котик самый лучший на свете.

– Не понимаю я тебя. Зачем держать дома животное? Он же бесполезен. Ест да гадит. Только деньги на него переводить. Хорошо еще, что от твоего хоть шерсть повсюду не валяется. – Яна недовольно хмыкнула.

– Это же такой кайф, иметь того, кто тебя любит и ценит за одно только существование, прося взамен лишь ласку и корм.

Он задумался.

– А что такое любовь? Я не понимаю этого. Люди готовы из-за неё заводить питомцев и даже детей. Жить с другими, когда-то незнакомыми им людьми. Кто-то готов работать без продыху, чтобы обеспечить лучшую жизнь другому человеку, а кто-то сутками заниматься домохозяйством ради этого чувства. У тебя же были отношения, так расскажи мне, какого это «любить».

Яна почувствовала тяжесть. Ей снова захотелось плакать.

– Любовь – это такое светлое чувство, из-за которого ты на всё готов. Из-за него другой человек становится для тебя всем миром. Тебе не важно ничего, кроме него, – она замолчала на мгновение, вдыхая сигаретный дым. – Хотя, знаешь. Не уверена, что умею любить. Меня не любили как следует, и я не знаю, как должно выглядеть это чувство. Всю жизнь то, что называли любовью, приносило мне только боль. Родители говорили, что любят друг друга, но отец не вылезал из казино и порно сайтов, а маминых любовников нельзя сосчитать по пальцам. Сейчас они оба лежат в земле и, думаю, по ту сторону точно варятся в котлах. У меня не осталось от них хороших воспоминаний. Оба они были холодны. «Мы любим тебя», – приговаривали они каждый раз, когда делали мне больно своими словами, поведением или действиями. Может, и хорошо, что ты не знаешь, что такое любовь.

Он лишь хмыкнул. Она изливала ему душу, но он вёл себя так, словно слушал аудиокнигу.

– Ты права в том, что слова ничего не делают. Я говорю родителям, что люблю их, потому что так принято. Но внутри пусто. Я ничего не чувствую к ним. Они существуют в моей жизни по собственному желанию, ведь не я выбирал родиться. Я благодарен им за какие-то вещи, за какие-то вещи зол. Но любовь я не понимаю. Ты не стала говорить об отношениях, почему? Там так же было? Только на словах? – Яна отвела глаза и молча докурила сигарету.

– Даже на словах не особо. Когда мы только встретились он делал всё, чтобы заставить меня полюбить его. Но я не чувствовала даже привязанности. Когда мы встречались уже полгода, он почти что выбил из меня признание. Он настаивал на нём, хотел знать, что я чувствую, а я не могла объяснить. Выбрала это слово. Хотя сейчас понимаю, что стоило сказать: «Мне скучно с тобой. Ты злой эгоист. В твоей голове больше тараканов, чем в улье пчёл! Но я боюсь остаться одна, а ты бываешь ко мне иногда добр, поэтому я с тобой». Но вместо этого я сказала «люблю».

Когда мы съехались он стал закрывать меня от мира. Мне приходилось врать, что я пошла по магазинам с подругой, когда виделась с тобой. Конечно, он же не мог позволить мне видеться с кем-то, у кого есть мужской половой признак! – Яна злилась, в то время как Макс был слегка напуган тем, куда завёл его вопрос. Он решил посмотреть, чем это кончится. – А что он говорил обо мне? День я прекрасна, день я дура. Мои волосы такие шелковистые, вот только валяются по всей квартире. Моя кожа бархатная, в тех местах, где нет прыщей. Мой глаз такой красивый. Тот, что зелёный. А от голубого его тошнит. Мои брови такие выразительные, вот только разные, словно от двух людей. А мои губы? Что он только не говорил о моих губах. Что, если их не красить, нельзя догадаться где мой рот. Зачем тогда ты их целовал, ублюдок?! – крикнула она куда-то вверх, словно пытаясь отправить сообщение. Она закурила снова. – Изменял мне. Сколько раз, даже сосчитать не могу. С моей «подругой» Катей, со своей «псевдо-сестрой» Аней, с моей коллегой Ритой и ещё, чёрт его знает, со сколькими девушками. Каких только оправданий не придумывал. Я или верила во всё, или мне подсознательно было всё равно на его измены.

Макс догадался, что наступил момент, когда подругу нужно поддержать. Он осторожно похлопал её по плечу.

– Ну, ну. Ты же ушла. Только я так и не понял, зачем ты оставалась. Многое из твоего поведения странно, но вот такого рода взаимодействия уже чересчур. – Яна закрыла глаза и откинулась на лавочке. Она и сама не знала. Словно он привязал её к себе алмазной нитью, которую никак не порвёшь не порежешь. – Видимо, ты не можешь ответить. Я, вот, что чувствую. Я люблю пирожки с клубникой. Они вкусные. Я думаю о них часто. Но я не готов для них что-либо сделать, кроме как сходить в магазин. А смерть? Как ты относишься к смерти? Моя родня истерику устроила, когда я не пожелал плакать на похоронах деда. Пытался объяснить им, что мне этот человек был безразличен. Я даже его не знал толком. Три раза с новым годом поздравил и разок с совершеннолетием. Почему я должен переживать о его потере? Даже когда у меня компьютер сломался я больше расстроился. К тому же, ему было девяносто три! Чего переживать? Что они думали, он вечно жить будет? Старость неизбежна. Разумеется, если ты молодость и зрелость переживёшь. Должен ли я чувствовать себя плохо, если не испытываю печаль? – Яна пожала плечами.

– Не думаю. Социально приемлемое поведения штука пластичная. В Мексике смерть празднуют. Там так красиво! Все делают маски черепов и вспоминают погибших. А у нас что? Часик постояли, на труп посмотрели, не дай Бог, в лоб его поцеловали, невкусной еды поели, с какими-то родственниками выпили алкоголя и забыли. Это мероприятие грустнее самого факта смерти, – она повернулась к другу. – Ты что, опять похудел?

– Заметно, да? Я старался. Третью неделю стараюсь не есть. – Яна дала другу крепкий подзатыльник.

– Ты дурак? Опять за старое? Хочешь опять в больницу попасть? Мы же обсуждали, анорексия – это ужасная идея. Со мной на этих граблях стоять не надо. Я стараюсь есть, следуй примеру. Плохо, что ты похудел. Я вот набрала. Целый килограмм за эту неделю.

Он скорчился.

– Не могу я есть. Только подумаю, что появится жир… Опять все будут говорить, что я мерзкий. Я сам себе буду. А так вся одежда по размеру и ничего не рвётся. Ни на руках, ни на бёдрах, – он довольно обхватил своё запястье пальцами.

– Так. Прекращай. Я в своей голове порядок навести смогла и у тебя получится. То, что нас это в своё время объединило, не значит, что это хорошо. Предлагаю так, сейчас пойдём и поедим. – Он фыркнул.

– Какие проблемы. А кто платить будет? У меня в кошельке семнадцать монет. Хочешь угощу тебя? Салфетки бесплатные или антисептик. Ты что будешь? – Яна тяжело вздохнула. И правда, у них не было денег.

– Ребята. Вы что, правда не едите?

Они услышали бабушку, что кормила голубей на соседней лавочке.

– Давайте так, я вам пирожки, а вы обещаете больше не курить до конца дня, – она протянула им свёрточек. – Слушаю вас, бедняжки, вспоминаю молодость. Казалось бы, сколько времени прошло, а проблемы всё те же. В нашей юности технологий ваших не было, а есть так же было нечего. Вы кушайте, кушайте. Ко мне внуки не приезжают, некого порадовать совсем. Хоть на ваши улыбки посмотрю. – Стоит отметить, что домашняя еде действительно пахла вкусно.

– Нет, спасибо, – незамедлительно сказал Максим.

– Ты дурак? Кто ж от пирожков отказывается. А если они с клубникой!

Он задумался.

– Ладно, только из-за возникшей интриги соглашусь, – парень откусил один, с осторожностью подобной химику за работой. Яна сделала определённую гримасу, означающую намёк и кивнула на старушку. – Где моё воспитание! – он встал с лавочки и поклонился в пояс. – Благодарю вас, мадам, за дар, утоляющий голод. – Бабушка прищурилась и подвинула поближе сумку.

– И от себя благодарю, – сказала Яна, с жадностью пожирая пирожок.