Мысли о новых технологиях, несущих в мир свет, позволили немного остыть и успокоиться, они помогли ему, как всегда.

Но в этот момент Прохор зашел с козырной карты, как он сам думал:

– Тебе не стыдно? Видела бы тебя мама.

Людей вокруг не было, поэтому они говорили громко.

Пока Прохор ждал его реакции, он достал электронную сигарету и демонстративно выпустил кольцо дыма.

– Сынок… Ты же знаешь, я ее очень уважал. Но сейчас для меня важнее другое. Мне уже девятый десяток. А значит, я могу быть честным хотя бы с собой. Так вот… Меня достало быть паинькой. Достало жить для других. Мои сюжеты... учили добру и человечности? Да в гробу я видал и то, и другое! Всю свою жизнь я хотел свободы. И хочу в кои-то веки пожить для себя. Оторваться по полной.

– Это говоришь не ты, а старик Альцгеймер в твоей голове. Или те таблетки, от которых твой мозг превратился в кисель, папа. Там уже и замораживать нечего.

– Не дерзи мне. А то костылем пере… шибу. Нет, сынок. Это говорит прозрение. Я понял, что не хочу умирать. Я хочу жить вечно. Я хочу быть бессмертным, мать твою! – Виктор Семенович вдруг стукнул высохшей костлявой рукой по фальшивому дубу и пробил его, как бумагу. – Я хочу увидеть иные звезды и экзопланеты. Знаешь, сколько их видов? Да что там, звезды! Я хочу побывать на вшивом Марсе! Который от нас всего в трехстах миллионах километров, но даже его пока так и не открыли для всех желающих... тех, кто не имеет специальной подготовки. И не под куполом и не в скафандре – а пройтись по его скалам в одной легкой куртке. Хочу летать без скафандра в космосе и погружаться на океанское дно без батискафа. Хочу жить полной жизнью и здесь, на Земле. Я хочу попробовать все блюда и напитки, которые не успел попробовать. Все, какие есть. Я хочу, чтоб у меня были и другие женщины, разные. Виртуальность хороша, но даже я вижу ее фальшь. А я хочу дожить до дня полной идентичности искусственных миров. Самому их строить. И развлекаться там. Принять участие в великих битвах, не проливая ни капли настоящей крови. Может, даже хочу напиваться там вусмерть, празднуя победу... и оставаться трезвым! Хочу создавать сферы Дайсона, увидеть прошлое и будущее. Я хочу жить... а не быть куском гниющей плоти! – скриптор перевел дух, глаза его горели.

Сын смотрел выжидательно. Такое терпение было для него нетипично. Но в глазах был виден скепсис.

– Поэтому я решил потратить свои сбережения, а также деньги, которые получаю за показ моих творений доверчивым идиотам, на проект "Бессмертие", – закончил свой монолог Виктор Семенович. – Для меня лично. И я поддержу любой проект, который приблизит меня к этому. Я выбираю Массачусетский кошмар, а не Арзамасский ужас, если тебе понятны эти аллюзии. И никто не заставит меня передумать. Comprendo?

Почти минуту депутат просто переваривал сказанное, лицо его помрачнело.

– Мама была права насчет тебя. Ты чудовищный эгоист. И инфантил. Ну, зачем ты переписал это гребаное завещание? Ты обманул меня.

– Тебе ли говорить о надувательстве. Своих избирателей ты дурачишь уже десять лет. Но со мной этот номер не пройдет. Ты пытался сплавить меня якобы в дом престарелых, который на поверку оказался филиалом Санатория Счастливой Смерти. Куда часто записывались те, кто хочет уйти добровольно. Ты думал, разговоры с ними меня убедят? Это же ты провел ту поправку по разрешению пассивной эвтаназии. «Устроим семейный праздник, папа, а потом ты выпьешь таблетку?» Как в той шведской социальной рекламе, да? Черта с два! Я не хочу уходить никак! Как мой покойный коллега Вуди Аллен, я хочу бессмертия не через свои творения. Я просто не хочу умирать! И дело тут не в трусости. Я ни хрена не боюсь и могу хоть сейчас прыгнуть в ров с крокодилами, если будет хоть какой-то шанс выплыть. Дело в достоинстве и гордости, в звании человека.

– Я тебя предупредил, отец. Не заставляй меня писать жалобу куда следует... у меня есть рычаги... и тебя признают частично дееспособным. Со всеми вытекающими последствиями в виде ограничения свободы перемещения. Для твоего же блага.

– Не признают. А если ты это сделаешь, я обращусь в прессу... у меня тоже есть знакомые, и от твоей репутации ничего не останется. В худшем случае пострадает доброе имя нас обоих. Но поскольку у меня впереди, как ты уверен, скорая смерть – мне уже все равно. А тебя не выберут даже муниципальным советником по вопросам ассенизации и отлову бродячих кошек.

Ему показалось, сына сейчас хватит кондрашка от злости, настолько потемнело его лицо. Тот снова быстро успокоился. Но на трибуне он никогда себе и такого не позволял. Что-то серьезное должно было случиться, чтобы вывести его из равновесия.

Григорьев знал, что у Прохора стоит дорогущая система контроля за кровообращением, отдаленно похожая на те, которые раньше стояли на автомобилях с двигателем внутреннего сгорания. Только контролировала она не впрыск и давление топлива, а работу сердца и сосудов. А еще у них обоих были наноботы примерно одной версии, поскольку они их вместе покупали. Те самые, от которых шарахались ретрограды: «Крохотные роботы внутри меня? Это грех и харам!».

– Ну, ты и ушлый тип, отец. Черт, ладно. Зря ты думаешь обо мне плохо. Я не настаивал. Это была просто забота о тебе. Я ведь не смерти тебе желаю, а хочу, чтобы твои последние дни не были омрачены страданиями. Не хочешь… воля твоя, – они присели на лавочку, которая появилась из пазов в земле при их приближении. – Вот так же и эти не понимают… Что для их же блага надо не валять дурака и не качать права, а слушать тех, кто умнее их в разы.

– Ты о ком? Кто не понимает? – удивленно посмотрел на сына Григорьев-старший.

– Альтерглобалисты. Также известные как «Союз Освобождения Земли».

– Кто все эти люди? Я немного отстал от мировой политики.

– Гугл в помощь, как говорится.

Виктор Семенович не успел додумать мысль, лишь дернув глазом, а «Ультрапедия» уже услужливо подсказала ему:

«Союз Освобождения Земли ( Free Earth Union , также известный как Всемирный альянс альтерглобалистов) – коалиционное незарегистрированное политическое движение. Крупнейшие организации-члены: Фронт «За реформы!», «Авангард трудящихся имени Владимира Ильича Ленина», «Сыны Земли», а также более 2000 малых и средних партий и движений. Примерное количество активистов и участников – 150 000 000 человек…»

– Да ты с Луны свалился, отец? Вроде бы не бывал на ней. Ты что, в сети только анекдоты читаешь? Уже полгода идет кампания гражданского неповиновения. Участвуют почти сто пятьдесят территорий… так мы в Совете между собой зовем страны, более тысячи городов. Две сотни миллионов человек. Нет… уже три.

– Чего они хотят?

– Как всегда. Хлеба без ГМО, чистой воды, амнистии для политических преступников, допуск «изгоев» обратно в ООН, перевыборы Совета, разоружение Корпуса мира. Состав стандартный. Это социальные аутсайдеры. Неудачники, не нашедшие себя в жизни. В своих бедах они винят власть, корпорации, роботов… Хотя лучше бы подумали о своих кривых руках и закостеневших мозгах.

– А ты прямо психолог, – вряд ли сарказм в голосе отца ускользнул от внимания сына. – И что вы будете делать?

– Снимать штаны и бегать, ха-ха. Конечно, поставим их на место. Они не понимают, что демократия образца двадцатого, да и девятнадцатого века устарела. Она возникла, когда все люди приносили пользу. Кроме горсти маргиналов-попрошаек. Хотя и для тех были виселицы, тюрьмы и работные дома. Так вот. Эти времена прошли. Половина человечества ничего полезного не делает – или бездельничает, сидя на пособиях, или живет натуральным хозяйством, ничего для рынка не производя. А то и идет в криминал. Еще четверть скоро к ним присоединится по мере автоматизации. Они пока перебиваются случайными заработками. Пролетариат? А где он? Дармоеды. В Марксе теперь меньше реализма, чем у Маркеса, который Гарсия. Такой же фантазер и сказочник. Мы заменим рабочих роботами уже к концу века. Всех. А людям останется только власть, развлечение и творчество.