Отношение Москвы к восстанию на Украине определялось тем, что Россия сама только начала восстанавливаться после столетней Смуты. О ее положении наглядно свидетельствовало принятие в 1649 г. Соборного уложения, юридически закреплявшего крепостное право. «Прикрепление крестьян, – пояснял суть этого акта классик русской исторической мысли С. Соловьев, – это вопль отчаяния, испущенный государством, находящимся в безвыходном экономическом положении»[103]. Непосредственно с этим актом была связана и начавшаяся одновременно Никоновская церковная реформа, поставившая страну на грань религиозного раскола.
Признание же Хмельницкого неизбежно вело к войне с Польшей. Поэтому Москва, в этих условиях, пыталась мирным путем урегулировать украинскую проблему: по поручению царя русский посол в Польше посулил забыть все московские претензии к Варшаве, если она помирится с Хмельницким на основе Зборовского договора. Поляки отказали, в ответ русский посол заявил, «что Москва больше не будет посылать в Польшу послов, а велит написать о неправдах польских во все окрестные государства и будет стоять за православную веру и за свою честь, как Бог поможет. «Это было, – комментирует Кучма, – предупреждение о войне»[104].
Но Москва все еще колебалась и в 1651 г. был созван Земский собор для обсуждения вопроса об Украине. Переломным моментом стал откровенный шантаж Хмельницкого, который в 1652 г. писал русскому царю: «Если ваше царское величество не сжалишься над православными христианами и не примешь нас под свою высокую руку, то иноверцы (турецкий султан и крымский хан) подобьют нас, и мы будет чинить их волю»[105]; «Мы пойдем на Вас с крымцами. Будет у нас с вами, москали, большая война за то, что от вас на поляков помощи не было»[106].
И Москва была вынуждена ответить на призыв Хмельницкого: 1 октября 1653 г. «Земский собор всех чинов» согласился принять Хмельницкого со всем войском под царскую руку. В 1654 г. Хмельницкий собрал Переславскую Раду: «великий царь христианский, сжалившись над нестерпимым озлоблением православной церкви в Малой Руси, не презрел наших шестилетних молений, склонил к нам милостивое свое царское сердце… Возлюбим его с усердием… Рада закричала: «Волим под царя московского!»[107]. «Навеки и неотступно» России присягнуло «все Войско Запорожское, и весь мир христианский российский духовных и мирских людей», каждый малороссийский житель налагал на себя личную ответственность перед Богом за нарушение присяги[108].
Как и ожидалось, воссоединение сразу же привело к войне с Польшей, которая продлилась 13 лет, в ней, против России, выступили Турция и Швеция. Война привела к тяжелейшему финансовому кризису, курс рубля обвалился в 17 раз. Волнения в Москве, вызванные повышением налогов, были подавлены, со средневековой жестокостью было казнено более 7 тыс. чел.[109]
Полностью истощив друг друга, Польша и Россия, по Андрусовскому перемирию 1666 г., поделили Украину Днепром, что соответствовало расколу среди казацких старшин: Левобережная сторона тяготела к России, Правобережная – к Польше. К России отошли Черниговская и Полтавская губ., а так же Запорожская сечь[110].
Входя в Россию, Малороссия, как назвал ее Б. Хмельницкий, получила самую широкую автономию, сохранив за собой все свои земли и в почти неизменном виде государственное устройство, в том числе свободное избрание гетмана, собственные вооруженные силы и практически все собираемые налоги. Однако, как отмечал А. Каппелер, украинская элита понимала подданство иначе, чем украинский народ, а именно, как протекторат с возможностью выхода. Россия в свою очередь понимала подданство в прямом смысле с возможностью самой широкой автономии и невозможностью выхода.
Это различие в обостренном виде проявится сразу после смерти Б. Хмельницкого, когда в Малороссии начнется кровопролитная гражданская война, которая войдет в историю, как «Руина». Ставший гетманом И. Выговский, еще недавно призывавший русского царя, теперь, призвав себе на помощь крымских татар, поляков и немецких наемников, выступил против Переяславской Рады. За помощь крымских татар Выговский платил десятками тысяч украинцев проданных в рабство[111]. В 1658 г. Выговский заключил договор о вхождении Киевского, Черниговского и Брацлавского воеводств в Польшу в качестве автономного Русского княжества.
Казалось бы, недовольное «московским гнетом» население должно было с восторгом приветствовать победителя, однако всего через два месяца казацкая рада заставила Выговского сложить булаву, а выбранный гетманом Ю. Хмельницкий уже в октябре 1659-го вновь присягнул России, причем на условиях, сужавших автономию[112]. При этом, отмечал М. Покровский, «чем резче проявляли свою антипатию к московскому режиму верхи, тем преданнее были низы Москве»[113]. Отголоском «Руины» станет мятеж гетмана И. Мазепы, призывавшего избавить «Отечество от ига Москвы»[114].
По представлению украинских националистов и «либеральной» общественности, Россия должна была в ожесточенной и кровопролитной войне отвоевать у Польши Украину, подавить в ней холопский бунт и гражданскую войну, установить самостийную государственную власть. После этого функции России считались выполненными, и она должна была предоставить Украине независимость.
Может быть, Россия и пошла бы на такой шаг, если бы украинская шляхта смогла сохранить собственную государственность и верность своему слову. Однако она оказалось неспособна на это: воссоединение, по словам корифея украинской политологии В. Липинского спасло «идеологически и юридически украинскую аристократию после банкротства ее собственного государства»[115]. «Нелогично было ставить гетмана независимым правителем автономной Украины, – пояснял выбор Кремля М. Покровский, – и в то же время признаться, что без московской поддержки ему не усидеть»[116]. Позже Москва встала перед выбором между отстранением от власти «обанкротившейся украинской аристократии» или «банкротством украинского государства». Москва выбрала первое, встав на очередных выборах за представителя казацких низов – Брюховицкого[117].
Хмельницкий сам просил войск царских с Украины не уводить. Мало того он запросил от русского царя Алексея Михайловича еще и установления жалования казакам, которое в сумме выливалось в 1,8–1,9 млн. золотых – более половины годового бюджета Польши того времени – или около 400 тыс. российских рублей[118]. В то же время максимальные доходы России с Украины в «страшные времена» петровской Малороссийской коллегии не превышали 130 тыс. рублей…» Т. е. свобода Украины и ее лояльность по отношению к Москве обошлась бы последней еще и в ежегодные затраты, только в виде дотаций, в размере 8—10 % государственных доходов[119].
Кризис на Украине, с которым столкнулась Москва, и в котором уже «потонуло польское владычество», «имел своей причиной брожение казаков, во всех областях и при каждом режиме этот элемент положительно не подчинялся никакой дисциплине… Применение к этой стране общих правил, – приходил к выводу К. Валишевский, – является бессмысленным. По своему географическому положению и по своей исторической формации она стояла вне всякого шаблона… Конфликт был неизбежен между этим хаотическим миром и всяким правительством, которое стремилось бы подчинить его закону, каков бы он ни был»[120]. Особенности украинского казачества, как отмечает И. Васильев, были порождены примером самой польской шляхты, для которой культ свободы был самоценной: «Он не желал терпеть навязанных извне ограничений»[121].
