8 мая английское правительство, вместо соглашения о взаимопомощи, вновь предложило Советскому правительству принять на себя односторонние обязательства в отношении Великобритании и Франции в случае вовлечения их в военные действия[247]. Англо-французские проекты пакта о взаимопомощи 1939 года советское полпредство комментировало следующим образом: «Выходит так, что когда Франции и Англии заблагорассудится воевать с Германией из-за статус-кво в Европе, мы автоматически втягиваемся в войну на их стороне; а если мы по своей инициативе будем защищать тот же статус-кво, то это Англию и Францию ни к чему не обязывает»[248].

Через неделю Советское правительство уведомило своих партнеров по переговорам, что, внимательно рассмотрев их предложения, оно пришло к заключению, что эти предложения «не могут послужить основой для организации фронта сопротивления миролюбивых государств против дальнейшего развертывания агрессии в Европе», ибо «не содержат в себе принципа взаимности в отношении СССР и ставят его в неравное положение, так как они не предусматривают обязательства Англии и Франции по гарантированию СССР в случае прямого нападения на него со стороны агрессоров». Одновременно Советское правительство выдвинуло предложения, в случае реализации которых был бы создан действительный барьер против агрессии[249].

«Англо-французский проект, – пояснял 27 мая В. Молотов английскому и французскому послам – Сидсу и Пайяру, – не только не содержит плана организации эффективной взаимопомощи СССР, Англии и Франции против агрессии в Европе, но даже не свидетельствует о серьезной заинтересованности английского и французского правительств в заключении соответствующего пакта с СССР. Англо-французские предложения наводят на мысль, что правительства Англии и Франции не столько интересуются самим пактом, сколько разговорами о нем…»[250].

На первый взгляд английская позиция действительно выглядела не вполне адекватной. Однако, по мнению историка В. Трухановского, в ней была своя логика: «с каждым днем в Англии и во Франции нарастали требования народных масс объединиться с СССР для отпора агрессии». Чтобы успокоить общественное мнение Чемберлен устанавливал контакты с Советским правительством, а когда его демарши давали результат, тут же брал свои предложения обратно[251].

Голос общественного мнения на этот раз отражали слова Черчилля в палате общин: «Мы окажемся в смертельной опасности, если нам не удастся создать великий союз против агрессии. Было бы величайшей глупостью, если бы мы отвергли естественное сотрудничество с Советской Россией». «Действуя без помощи России, мы попадем в западню», подтверждал Ллойд Джордж, «уже много месяцев мы занимаемся тем, что смотрим в зубы этому могучему коню, который достается нам в подарок»[252]. «Советский Союз вместе с Францией и Англией, – заявляла в апреле газета «Daily hronicle», – единственная надежда мира»[253]. 10 мая Майский сообщал о результатах опроса, показавшего, что 87 % англичан поддерживали немедленный альянс с Советами[254].

«Теперь нет вопроса о правом или левом; есть вопрос о правом и виноватом», указывал Черчилль, «Я никак не могу понять, каковы возражения против заключения соглашения с Россией… в широкой и простой форме, предложенной русским Советским правительством? Единственная цель союза – оказать сопротивление дальнейшим актам агрессии и защитить жертвы агрессии. Что плохого в этом простом предложении? Почему вы не хотите стать союзниками России сейчас, когда этим самым вы, может быть, предотвратите войну!.. Если случится самое худшее, вы все равно окажетесь вместе с ней по мере возможности…»[255].

Во Франции, сообщал полпред Суриц, общественное мнение так же сильно склоняется в сторону альянса с Советами: «За последние дни в связи с многочисленными приемами я, – сообщал Суриц, – перевидал много и самого разнообразного народа, в том числе и много видных военных. Общее мое впечатление, что никто здесь не допускает даже мысли, что переговоры с нами могут сорваться и не привести к соглашению». Советский престиж никогда не был столь высок; все признавали, что «без СССР ничего не выйдет». И все дивились, почему заключение столь важного соглашения все время откладывается. Вину за задержку возлагали на британцев, на их консерватизм и несговорчивость, подозревали даже злой умысел[256].

Но решающее воздействие на Чемберлена оказало даже не общественное мнение собственной страны, а слухи – 27 мая он отослал послу в Москве инструкцию, предписывавшую согласиться на обсуждение пакта о взаимопомощи. Английское правительство, сообщал немецкий посол Дирксен, пошло на этот шаг «крайне неохотно», основной причиной этого шага послужили слухи, будто Германия прощупывает пути сближения с Москвой, что там «опасаются, что Германии удастся нейтрализовать Советскую Россию и даже убедить ее сделать заявление о своем благожелательном нейтралитете. Это будет равнозначно полному краху политики окружения»[257].

На этот раз премьер-министр Англии попытался просто откровенно обмануть Советское правительство трюком с Лигой Наций. Его план заключался в том, чтобы «не создавать даже мысли об альянсе, заменяя его декларацией о наших намерениях [курсив в оригинале] в определенных обстоятельствах, с целью выполнить наши обязательства по Статье XVI [о коллективном отпоре агрессии] Договора [о создании Лиги Наций]… У меня нет сомнений, – писал Чемберлен своей сестре, – что буквально со дня на день в Статью XVI будут внесены поправки или ее вообще отменят, и это даст нам возможность, если мы сильно этого захотим, пересмотреть наши отношения с Советами… Остается, правда, еще дождаться, что скажут на все это русские, но я думаю, у них просто не будет возможности отказаться»[258].

Но русские отказались. «Мы обеими руками протягиваем им то, чего они требуют…, а они просто отталкивают эти руки, – возмущался постоянный зам. министра иностранных дел Великобритании А. Кадоган, – Молотов – это невежественный и подозрительный мужик, крестьянин». А все они вообще «неумытые мусорщики»[259].

Негодование Кадогана можно было понять. «Молотов, – поясняет Карлей, – которого можно назвать кем угодно, только не дураком, мгновенно раскусил стратегию премьер-министра», превращавшего договор в «клочок бумаги». С Молотовым нечаянно согласился даже замминистра иностранных дел Британии – Ченнон: «наши новые обязательства не значат ничего… этот альянс [основанный на Женевских соглашениях] настолько непрочен, нереалистичен и лишен какой-либо практической ценности, что способен вызвать у нацистов только усмешку»[260].

Англия и Франция щедро раздавали гарантии Польше, Румынии, Балканским странам, а СССР связывали с полностью дискредитированной ими же самими Лигой Наций. На встрече с Пайяром и Сидсом 27 мая Молотов обвинил французское и британское правительства ни много ни мало в предательстве. «И кто, прочитав приведенные выше признания Чемберлена…, – замечает М. Карлей, – рискнет сказать, что комиссар был не прав?»[261].

6–7 июня руководители Великобритании и Франции были вынуждены принять за основу советский проект договора. Об отношении к переговорам с СССР говорил уже тот факт, что Чемберлен лично трижды летал на поклон к Гитлеру, чтобы достичь Мюнхенского соглашения. В СССР же для ведения переговоров о создании союза, призванного спасти мир в Европе, английское правительство послало рядового чиновника министерства иностранных дел – начальника Центрально-европейского бюро У. Стрэнга. «Чиновника весьма низкого уровня для такого рода переговоров, – отмечал Дирксен, да и, – впоследствии среди британских и французских офицеров, отправленных в СССР, не было ни одной заметной фигуры, имеющей полномочия принимать решения»[262]. «Посылка столь второстепенной фигуры, – по словам Черчилля, – означала фактическое оскорбление»[263].