Все это не могло ей померещиться!

Он лежал здесь, вот на этом самом месте… Антонина опустилась на колени, тупо разглядывая домотканый коврик, застилавший пол, даже зачем-то потрогала его. На нем не было никаких следов мертвого человека. Коврик был чистый, как будто его только что как следует вытрясли.

Но она точно видела мертвеца, поднимала с пола связку ключей, которую тот принес с собой…

Вспомнив про ключи, Антонина полезла в карман, чтобы достать свою собственную связку, как будто холодная тяжесть ключей могла доказать или опровергнуть загадочное появление и исчезновение в прихожей незнакомого мертвеца.

Да, вот они, эти ключи.

Она сжала их в руке, пытаясь успокоиться. Вот ключ от калитки, вот от входной двери, вот от двери сарая, бани… А это что?

На связке находился еще один ключ, маленький, из желтого металла, с фигурной бородкой.

Антонина была уверена, что раньше этого ключа в ее связке не было. Совершенно точно не было.

Она помнила все эти ключи, потому что несколько раз ими пользовалась. И если бы на связке был такой необычный ключ, она бы его непременно запомнила.

Впрочем, сейчас она уже ни в чем не была уверена.

Антонина села на сундук и попыталась собрать расползающиеся мысли, однако это никак не удавалось – мешала боль в ушибленной голове и непривычная тишина пустого загородного дома…

Тишина!

Уже второй раз за это утро она осознала, что не слышит Рика.

Всполошившись, Антонина открыла входную дверь (она была-таки заперта), вышла на крыльцо и оглядела двор. Глоток холодного осеннего воздуха взбодрил ее, прояснил мысли.

У Рика была большая теплая будка и вольер, где он находился днем, а на ночь Антонина выпускала его во двор, где он и бегал до утра на свободе. Вчера она так и поступила. По утрам Рик встречал ее возле крыльца радостным лаем, потому что знал – сейчас она его покормит, а потом пристегнет поводок и поведет гулять в ближний лесок.

Но сейчас собаки нигде не было.

– Рик! Рикуша! – позвала пса Антонина.

Он не отозвался, и у Антонины тревожно защемило сердце. Она обошла двор, подошла к воротам – и там увидела Рика.

Он лежал на покрытой гравием дорожке неопрятным серо-рыжим холмиком. Совершенно неподвижным холмиком.

– Рикуша! – вскрикнула она, бросилась к собаке, опустилась перед ней на колени…

При этом у нее мелькнуло неприятное и болезненное ощущение дежавю – совсем недавно она так же стояла на коленях перед телом незнакомого человека.

Только сейчас чувства у нее были совсем другие – не изумление и растерянность, а щемящая жалость. Антонина успела привязаться к Рику, и теперь ей показалось – она потеряла близкого друга. Кроме того, она осознала, что теперь останется одна, совершенно одна в этом доме, в этом обезлюдевшем поселке.

Она прикоснулась руками к густой жесткой шерсти Рика, попыталась приподнять тяжелую голову. Ей показалось, что большое тело пса еще хранит живое тепло…

Вдруг Рик тихонько заворчал, его глаза чуть заметно приоткрылись, сквозь узкие щелки проглянули черные зрачки, наполненные болью и страданием.

– Рикуша! – повторила Антонина, прижимаясь к теплому собачьему боку. – Рикуша, милый, что с тобой случилось?

Он снова негромко заворчал и шире открыл глаза. Казалось, жизнь понемногу возвращается к нему.

Антонина прижимала его к себе, гладила, словно пытаясь перелить в него часть своей жизненной силы.

Вдруг она обо что-то укололась. Невольно вскрикнув, ощупала шерсть на собачьем загривке и нашла там застрявший кончик стальной иглы. Вытащив его, удивленно осмотрела. Это был отломившийся кончик иглы для инъекций.

Самого шприца нигде не было – его, несомненно, унесли… Унесли, чтобы не оставлять улик…

Эту мысль непременно нужно было додумать, но сейчас у Антонины имелась более насущная забота: помочь Рику. Конечно, она не знала, что ему вкололи, но могла сделать хотя бы одно – перетащить собаку в тепло.

Она вскочила, бросилась в дом, притащила один из ковриков, устилавших прихожую, с трудом перекатила на него тяжелое тело Рика и потащила его к крыльцу.

Рик был так называемой восточноевропейской овчаркой – эту породу вывели из немецкой овчарки в клубах Советского Союза и России. Умные и хорошо поддающиеся дрессировке, восточноевропейцы заметно крупнее и светлее своих немецких сородичей, а Рик был крупноват даже для своей породы, так что сейчас Антонина на себе почувствовала, как много он весит.

Впрочем, до крыльца она дотащила собаку без проблем, но вот втащить его по ступенькам в дом оказалось невероятно трудно. Рик тихо скулил и, казалось, чувствовал себя виноватым, что причиняет ей такие хлопоты. Но он мог только едва-едва поднимать голову, лапы были неподвижны. «Неужели пса парализовало? – с ужасом подумала Антонина. – Что я буду с ним делать?»

Наконец она втащила Рика на крыльцо.

Дальше было проще – перетащила через порог, в тепло дома, закрыла дверь.

Оставив пса в прихожей, сходила за водой, поднесла миску к его морде. Рик несколько раз жадно глотнул, потом широко открыл глаза и вдруг лизнул ее руку холодным шершавым языком.

– Ну что ты, миленький! – смущенно проговорила Антонина и ласково почесала его за ушами. – Все будет хорошо!

Она тут же сама почувствовала в своем голосе фальшь, а собаки ведь понимают это гораздо лучше.

Пес шумно вздохнул и посмотрел на нее виновато.

Антонине показалось, что она прочитала мысли, светившиеся в его больших выразительных глазах: прости меня, я должен был защищать тебя, должен был поднять тревогу, когда в дом пробрался чужой, – а вместо этого только причиняю тебе беспокойство!

– Что ты, мой хороший! – повторила Антонина.

Он снова вздохнул и положил большую голову на лапы. Голова теперь поднималась хорошо, и даже лапы чуть шевелились, стало быть, действие укола потихоньку прекращается.

Теперь Антонина действительно верила, что все с ним будет хорошо и Рик очухается.

Теперь она смогла додумать мысль, которая мелькнула у нее при виде обломанной иглы шприца.

Рику что-то вкололи.

Наверное, не яд, а какое-то сильное парализующее средство. Или снотворное.

Вкололи, чтобы он не мешал, не поднял шума.

Из этого можно сделать по крайней мере два вывода: во-первых, в доме действительно кто-то был, мертвое тело в прихожей не померещилось Антонине.

И во-вторых – это был кто-то чужой, кто-то посторонний, а вовсе не хозяин дома, как она подумала, увидев на полу связку ключей. Ведь хозяину не было бы нужды отключать Рика – пес и так не стал бы лаять на него, не стал бы поднимать шум…

Антонина снова взглянула на пса.

Он выглядел теперь гораздо лучше, чем тогда, когда она нашла его на улице. Чувствовалось, что жизнь с каждой минутой возвращается в его большое, сильное тело.

И еще…

Он лежал на том же месте и почти в такой же позе, как человек, которого нашла Антонина час назад.

Только тот человек потом бесследно исчез, а Рик никуда не денется, она в этом уверена.

Тут же у нее мелькнула еще одна мысль, от которой по спине пробежал холодок страха. Мертвец исчез. А ведь сам уйти он не мог.

А это значит, что его кто-то унес, пока Антонина была без сознания. Не только унес труп, но еще и убрал за собой все следы пребывания в доме. Значит, этот кто-то уже был здесь, когда она увидела труп, проверяла его пульс и без чувств лежала под лестницей…

А может быть, он и сейчас здесь?

Антонина испуганно завертела головой… Но тут же отбросила эту паническую мысль: Рик непременно почувствовал бы, что в доме есть чужой, и дал бы ей знать…

Ноги затекли, к тому же из-под двери дуло, так что Антонина встала. Рик тотчас поднял голову и посмотрел на нее страдальческими глазами.

«Не уходи, – говорил его взгляд, – побудь со мной, мне плохо…»

Он даже сделал попытку помахать хвостом. Не получилось, хвост оставался неподвижным. Да, задняя часть явно еще не отошла.

Антонина сдернула с вешалки чью-то неновую куртку – может, хозяин в ней с Риком гулял – и бросила ее прямо на пол рядом с собакой. Когда она села, пес положил голову ей на колени и закрыл глаза. Антонина вздохнула и стала думать, почему же свалилась на ее голову очередная порция несчастий.