— Тогда будьте повнимательней, — только и сказал Лэм. Его голос невольно смягчился. — Вы сможете это сделать, Катарина?

Она испепелила его взглядом, как будто это он предал ее любовь и доверие, и выдернула поводья из руки Макгрегора. Лэм сразу сообразил, что она задумала, и, когда она еще яростно дергала поводья, чтобы повернуть лошадь, в то же время отчаянно колотя каблуками ее бока, он бросился вперед, стараясь ухватиться за узду.

Он промахнулся. Кобыла рванула с места. Когда Лэм, изрыгая проклятия, сам прыгнул в седло, Катарина уже выехала из ворот.

Даже злясь на нее, он не мог не восхищаться ею, быстро догоняя ее под громкий грохот копыт по мостовой. Он наклонился, схватил ее кобылу за узду, и обе лошади перешли с отчаянного галопа на неровную рысь. У Катарины вырвался сдавленный крик ярости.

Он не мог отвести от нее глаз. За ее спиной разгоралась заря, и ее давно уже не заплетенные волосы горели от лучей восходящего солнца. От ее красоты у него захватывало дух. Ее характер приводил его в изумление. До чего же она не похожа на других. Как она его искушала, даже сейчас. При мысли о том, как он объездит и приручит эту женщину, его тело охватывал трепет.

Лэм прижал своего жеребца к мерину Катарины, коснувшись ее коленями.

— Я не дам вам удрать, Катарина. По ее щекам еще катились слезы.

— Я все равно буду пытаться!

Не доверяя ей, Лэм отобрал у нее поводья. С таким норовом она вполне могла снова попробовать удрать. Он рассчитывал, что потом, когда она успокоится, она поведет себя более разумно и в итоге поймет, что у нее нет другого выбора, как только оставаться с ним.

И все же он ощущал глубокое чувство вины — такого с ним раньше не случалось. Вины за то, что удерживает девушку вопреки ее желанию. До этого ни одна женщина не могла перед ним устоять. Пока они скакали через Лондонский мост, обгоняя фургоны, коляски и влекомые мулами телеги, он искоса поглядывал на нее. Ему еще не доводилось соблазнить девственницу.

Он вспомнил о Хью Бэрри. Ее суженый, оставшийся в живых. Лэма захлестнули эмоции, жаркие и жестокие. Теперь уж он точно не освободит ее.

Он желал ее с того самого мгновения, как только увидел, — и никогда в жизни он еще не был так терпелив. Рано или поздно он возьмет ее — неважно, что Хью Бэрри остался в живых. Теперь он был ее покровителем, он один.

Она поймала его взгляд и вздернула подбородок. В ее глазах горел вызов, в этом не было сомнений. Она собиралась бороться с ним до конца. Лэм не уставал восхищаться ею.

Она была опасна. Он должен поднять брошенную ему перчатку и победить, как если бы она была настоящим противником. Он должен приручить ее, соблазнить ее, завоевать ее.

Он не был похож на своего отца, и Джеральд Фитцджеральд это понял. Шон О'Нил уже давно безжалостно попользовался бы девушкой, и к этому времени она бы ему уже надоела, и он отдал бы ее своим людям. Лэм чертовски хорошо знал, что нисколько не похож на своего отца, хотя их частенько сравнивали. Все-таки, черт побери, он стыдился дурных поступков. А Шон О'Нил не испытал ни единого угрызения совести за всю свою жизнь.

И в его, Лэма, жизни раскаянию не было места. Люди, которые выживали благодаря хитрости и силе воли, мечу и пушке, не могли позволить себе иметь совесть. Его жизнь была непрерывной схваткой. Победить — значило выжить. И победителю доставалась добыча. Катарина Фитцджеральд была такой добычей. Но он не хотел завоевывать ее любой ценой, ни в коем случае.

Ему вспомнилось предложение Джеральда Фитцджеральда выдать Катарину за него замуж — такое же издевательски-жестокое, какими были поступки высокородных британских юнцов при дворе. Боже милостивый. Ему не нужна жена. Ему не нужны сыновья. Если на то пошло, он вообще не собирался иметь детей. Унижение, которым была полна его жизнь, окончится вместе с ним. Он не оставит страдания сыну в наследство.

Кроме того, он слишком хорошо помнил ее ужас, когда Джеральд предложил ее ему.

Все же, хотя ему не требовалась жена и он не хотел иметь детей, Лэм нашел мысль о женитьбе на Катарине Фитцджеральд соблазнительной. Никому бы и в голову не пришло, что такой, как он, может жениться на такой, как она.

Лэм нашел утешение в цинизме. Как охотно бессилие ищет союза с силой, подумал он. Когда-то могучий граф Фитцджеральд теперь с охотой готов отдать свою дочь за сына Шона О'Нила.

Интересно, что рассчитывал обрести Джеральд, делая его своим зятем? Может, он надеялся с его помощью бежать из Саутуарка, также как два года назад с тем морским капитаном, который оказался иудой? Только дурак дважды совершает ту же ошибку. Скорее всего Джеральд помышлял о чем-то гораздо большем, чем просто побег из заключения.

Может, он хотел через посредство Лэма стать владыкой морей, чтобы ослабить позиции своего кузена Фитцмориса? Лэм без труда мог захватывать испанские и французские корабли с грузами продовольствия и припасов для мятежного ирландского вождя. Но только это не могло помочь Фитцджеральду, узнику в изгнании, навсегда потерявшему Десмонд. Это только ослабило бы Фитцмориса, сделав его легкой добычей для королевы.

Так что же надеялся обрести Джеральд в союзе с человеком, которого прозвали Владыкой Морей?

Этот вопрос не на шутку озадачил Лэма. Он выпрямился в седле и снова глянул на Катарину, на этот раз более внимательно. Торопиться некуда, напомнил он себе. Катарина принадлежала ему, и, если он все же решится подумать о немыслимом и совершить непоправимый шаг, будет несложно превратить любовницу в жену.

Несмотря на намерение оставаться холодным и бессердечным, он продолжал чувствовать вину. Он снова украдкой взглянул на Катарину. Ведь он поступает так в ее же интересах, верно? В противном случае ей пришлось бы, вернувшись в Ирландию, вымаливать себе кусок хлеба, подобно другим потерявшим свой дом жертвам войны. Она нуждалась в его защите, нуждалась в нем. А со временем она будет так же счастлива с ним, как были счастливы другие женщины. Об этом он позаботится. Он выполнит все ее желания, в постели и вне, и осыплет ее такими богатствами, какие ей и не снились.

Их взгляды встретились. В ее взгляде продолжил гореть вызов, зеленые глаза блестели ненавистью и отвращением.

Они уже выезжали из Лондона, и Лэма пронзил нежданный и неуправляемый укол жалости к своей пленнице. Сердце его как будто упало, оставив в груди болезненное ощущение. Он слишком хорошо помнил, каково это — остаться без всего, стать беспомощной невинной жертвой сильных мира сего. Таким был он сам шестнадцать лет назад, когда Шон О'Нил так внезапно ворвался в его жизнь, безвозвратно изменив ее.

Эссекс, 1555 год

Мальчик услышал их крики, осторожно пробрался к окну и съежился у подоконника. Он видел, что мать плачет, и его страх усиливался. Он вытянул шею и выглянул наружу. И ахнул.

Маленький дворик перед их домом заполнили всадники. Это были крупные мужчины, бритоголовые, укрытые косматыми медвежьими шкурами, со старинными железными щитами на спине и огромными мечами на поясе. Под меховыми накидками у них были грубые шерстяные туники, оставлявшие обнаженными босые ноги. Мальчик не мог отвести от них глаз. Он в первый раз видел таких странных, диких людей.

Ты не можешь это сделать, Шон! — воскликнула его мать.

Мальчик перевел взгляд на нее. Мэри Стенли была блондинкой с тонкими изящными чертами лица. Она одевалась со вкусом и умела держать себя в обществе. Сейчас ее серые глаза были полны ужаса. Огромный нечесаный незнакомец протянул к ней руку, и мальчик вскрикнул.

Молчи, женщина! — заорал Шон и ударил ее. Звук пощечины эхом отозвался в маленьком дворике. Мать рухнула на землю.

Мальчик с криком выбежал из дома, осознав слишком поздно, что у него нет оружия, чтобы противостоять непрошеному гостю.

— Перестаньте! — выкрикнул он и бросился на незнакомца.

— Это еще что, черт возьми? — Шон О'Нил был вчетверо больше мальчика и отмахнулся от него, как от мухи. Он упал в грязь рядом с матерью, которая сразу схватила его и прижала к себе. Ее лицо побелело от страха, на глазах выступили слезы. Но ему не требовалась ее защита — он хотел защитить ее. Он вырвался из ее рук. Как только он поднялся на ноги, Шон протянул руку, схватил его за ворот бархатного дублета и оторвал от земли, потом повернулся к своим людям.